Что же, поговорим с тобой о простых вещах, о том, что в жизни намного важнее стало.
Мы были вечно неуклюжие, на ножах. И все время нам было всего мало,
А может просто воздуха внутри не хватало?
А может, изнурительность видна уже на телах?
Я, может быть, стану викторианской дамой, без семьи и карьеры, только лишь темный быт.
В узком платье-корсете, не сексуальном, право. Так, как порок где-то в молодости забыт.
Черт с ним, с моим будущем, расскажи лучше о том,
как во времена наших бабушек
приглашали на вальс-бостон.
Как сейчас совершенно иное время, совершенно не то.
Расскажи, как старухи работают в деревнях в знойный день.
А какие у нас заботы? Плюнуть в потолок даже иногда лень, не то чтобы уже работать!
Подожди, не говори мне о первых таких поцелуях в мочку уха, в трепетные уста. Разве такая искренность – плохо, если любовь в действительности чиста?
Если только это эпоха– пустышка и любовь ее тоже пуста?
Нет, тут без смысла сомнения, ведь бывают же чуда из чудес.
Много Джульетт и Ромео, но без трагедии, хотя и не меньше бывает повес…
Миг мой, расскажи мне, как такая, простая Джульетта обнимает его, как дитя.
А он, как герань от мороза согрета, улыбается, немного шутя…
Ты немой? Почему ты молчишь о доверии? Ведь не хочется быть дураком.
Чтоб довериться нужно немало времени…Еще больше, чтобы не быть слабаком.
Бог мой, что еще сообщишь? Что люди заворачиваются в свои депрессии.
А власти, будто бы тот ростовщик, наживается на тех, у кого кредит, на тех, кому совершенно невесело…
О чем еще скажешь, друг мой? Пускай подождет одиночество.
Ты тащишь повсюду его за собой, везде одинокое общество.
А что общество? Каждый любуется своим чердаком, пряча под ключ свою душу, как картину Грея.
Эта жизнь уже пропитана текилой и табаком… Для искупления уже прошло время…
Да, хотелось бы верить в чудо, в счастливую старость вдвоем на берегу моря.
Целовать родные морщинистые губы и радоваться, что еще с ним, дышу, что еще живая…