Интерес к Кириллу Молчанову, выдающемуся российскому композитору, возник у меня совершенно случайно – увидела в метро, в экспозиции, посвященной деятелям русского искусства, фотопортрет человека, чрезвычайно похожего на голливудскую кинозвезду, Шонна О.Коннери, исполнителя роли Джеймса Бонда.
Этот портрет как-то выбивался из общего ряда известных лиц, и я решила узнать имя героя фотографии. Им как раз и оказался Кирилл Молчанов.
До этого я знала о нем, скорее, как об отце популярного ведущего Центрального Телевидения, Владимира Молчанова и еще авторе музыки к популярным фильмам: «Дело было в Пенькове», «Доживем до понедельника», «А зори здесь тихие».
Обратилась к поисковику, и среди немногочисленных и, в основном, официально-биографических материалов о музыканте, нашла публикацию его друга, писателя и поэта Михаила Садовского, в которой Кирилл Владимирович предстает живым, ярким и чрезвычайно интересным человеком огромного масштаба и дарования.
Решила опубликовать этот материал – в сокращении – думаю, что он покажется интересным многим, знакомым с композитором только по его замечательным произведениям.
Итак,главы из книги Михаила Садовского «Шкаф, полный времени»: http://www.solnet.ee/parents/p15_r04.html
ВОЗВРАЩЕНИЕ
(о Кирилле Молчанове) :
« Сегодня имя Кирилла Молчанова знакомо только профессионалам и большим любителям и ценителям музыки. Зато очень многие знают строчки, неотделимые от мелодий: "Вот солдаты идут / По степи опалённой… ", "Парней так много холостых, / А я люблю женатого…", "Только разведка в пути не поёт, / Ты уж прости…", "Вальс прощальный, провожальный / Нелегко кружиться в нём…"
А запомнились эти строчки, эти песни, несомненно, благодаря мелодиям Кирилла Владимировича Молчанова — композитора первостатейного во всех жанрах, в которых он работал — и в песне, и в музыке к фильмам, и в балете, и в короле жанров — опере…
Я не музыковед, не журналист, не биограф — и как же мне создать не портрет и не исследование творчества, как мне помочь вам, дорогие читатели, представить этого человека, эту глыбу человеческого духа, таланта выдающегося и, как водится в мире, недооценённого?
Щёгольски одетый, спортивный, видный в любом обществе, я бы сказал, благополучный человек, известный композитор… заслуженно известный… блестящий мелодист…
Мне очень нравилась его музыка…
Прошло несколько лет. Работа была сделана, песни наши звучали и были записаны на радио, изданы… Мы встречались, писали, обсуждали… и вдруг… размолвка…
Все знали, что у него трудный характер, прежде всего, как мне казалось, для него самого… Он старался быть снисходительным и искренне хотел, чтобы все были его уровня… не от гордыни, а, как мне кажется, от детской наивной веры, что "каждый так может"!
Случайные встречи… мы давно не виделись с Кириллом Владимировичем, и я радостно иду ему навстречу, улыбаюсь, но он, видно, чем-то занят, сосредоточен… Не успеваю переключиться и после обычных "как дела" и "как здоровье" говорю, что надо бы поработать — есть идея… Я ещё ничего не подозреваю… "Вы разве не знаете, что я теперь — директор Большого театра… — и в его тоне раздражение и нетерпение. — Вот, готовимся к гастролям за океан… какой поработать".
Я знаю, конечно, что он — директор Большого театра… и что они едут в Америку, знаю… Но отчего мне теперь так плохо, что только провалиться со стыда в тартарары… За что мне стыдно?.. Может быть за, него? Я ему так верил…
Два или три года молчания… Я не биограф… его личная жизнь — не предмет обсуждения для публики… это власть придержащие, прячась за стеной, творили, что хотели… Он был для них простым смертным, и с ним расправились публично… За что?.. Любой талант раздражал их, они не выносили чьего-то превосходства, а потому всегда жили двойной жизнью — и в своих речах, и в своих деяниях…
И вот… он уже не директор Большого. Он в опале. Даже соавторы и редакторы, оглядывающиеся на эту власть и стоящие перед ней на двух лапках, отвернулись от него. Не осуждаю их. Но так было… Ему плохо… я знаю это… И снова этот музыкальный пятачок случайных встреч, и Кирилл, проходящий мимо и окликающий меня: "Миша, подождите… — и пауза, — заходите, я теперь живу здесь, вот мои окна на третьем этаже… Давайте поработаем…"
Он действительно живёт здесь, прямо на улице Неждановой, то есть по-старому, по -привычному — в Брюсовском переулке, в торце скверика, в доме, построенном ещё при Станиславском для МХАТовских актёров, и в отмеченной трагическими событиями квартире Василия Ивановича Качалова… У него тут хороший кабинет… и всё рядом… все творческие союзы, концертные залы, Большой театр… и там скоро будет "Макбет", поставленный Владимиром Васильевым — блестящий балет, великолепные исполнители, и, главное, уникальная балерина с неповторимым драматическим, трагическим даром Нина Тимофеева, на которую он и писал заглавную роль… Его жена…
В конце войны он написал песню "Вот солдаты идут" (стихи М. Львовского), и она стала песенной вехой в пути… не его — всей страны… В начале "застоя" он написал вальс "На семи ветрах" (стихи А. Галича), как прощание с той верой, с которой он, как и все солдаты, вернулся с фронта… Он всё никак не мог отойти от войны… В середине "застоя" он написал "Парней так много холостых" (стихи Н. Доризо), и вся страна её запела… В то время было так мало незапрещённых тем… но любовь… это всё же свобода…
Совсем недавно он был таким, даже чуть моложе, когда началась война… а что ждёт их, сегодняшних семнадцатилетних выпускников школы, когда они выходят в этот мир, который очень во многом его совсем не устраивает… Недаром и музыку к фильму "Доживём до понедельника" он писал с таким удовольствием и интересом — это была его тема… И снова, как случалось многожды, — из картины вышла песня, которая у всех на слуху… "Журавлиная песня" (стихи Г. Полонского)
Он обострённо чувствовал эпоху и не тратился на пустышки. "Зори здесь тихие" в Большом — это не просто опера в стране, где нет ни одной семьи без похоронок войны, и где с годами всё больше и больше люди задумываются: кто же победил и что принесла победа?.. Это больные вопросы, не только потому что оплачены кровью, но потому, что написаны кровью новых поколений… Эта опера на сцене самого главного официозного театра — событие! Прорыв в атмосфере вранья и болотного молчания!
Он резонировал с болью эпохи. И я вспоминаю, как в штыки ещё в начале его творческой карьеры приняла власть оперу, написанную им по роману Яноша Отченашека, в которой звучал именно "еврейский вопрос"… Для этого произведения не нашлось сцены во всей огромной стране, и тогда премьера её вопреки всем препонам всё же состоялась в Праге… Такое власть не прощает. Она затаивается, а потом мстит… порой, мелко и больно, не взирая на своё пигмейство по сравнению с тем, с кем сводит счёты.
Серая осень тоже не поднимала настроения... а его ожидала больница — не самая лучшая, не специально для избранных... далеко... На краю города, в большом старом парке, забросанном ненужными желтыми листьями, где пахло горькой прелью... сыростью... грустью...
Он лежал в палате один... разговор не клеился... Через несколько дней я снова был у него... настроение, как я понимал, у него не улучшилось. Он рвался работать... заговорил об одиночестве... и, чтобы не переводить на себя, вдруг сказал: "Знаешь, кто тут лежит рядом в палате? Утёсов... Представляешь, один... всех схоронил... жену... дочь... Один... В старости мы никому не нужны... Представляешь, сам Леонид Осипович Утёсов!.." Я пытался возражать, но как-то слабо и неуверенно — у самого на душе было скверно... "Ты ещё не поймёшь, ты сопляк совсем..." — и произнёс он это с такой интонацией, как можно сказать только очень близкому, родному человеку...»
Кончилась больница, он всё готовился к началу активной работы...... Однажды, через жену передал приглашение на спектакль в Большой — Нина Тимофеева танцевала "Макбет". Накануне позвонил сам и просил за ним приехать часам к трём... пообедать вместе — и на спектакль...
В середине первого действия ему стало плохо. Видно, очень волновался... Мартовский ветер восьмидесятых доносил слабый запах свободы... сердце, перегруженное работой над либретто, не выдержало... В антракте Тимофеевой сообщили... что у Молчанова сердечный приступ, потом... сказали правду, что он... скончался... Вызвали балерину на замену, хотя на самом деле не было второго исполнителя этой партии — Тимофеева танцевала эту роль одна...
Она довела спектакль сама до конца... Публика ничего не знала, не заметила… Мне позвонили в тот же вечер во время спектакля и сообщили, что случилось... Нина Владимировна не могла поступить по-другому: этот балет был подарен ей в знак любви… И я знал (она сама мне об этом говорила), что собиралась сделать Кириллу подарок после спектакля: сообщить, что ему присвоено звание Народного артиста России... но... он так и не узнал об этом... Умершим звания не нужны, поэтому их и не вручают...
Я не читал последнего либретто Кирилла Молчанова. Оно, законченное, осталось в Рузе на рабочем столе композитора, и судьба его мне, к сожалению, не известна. Думаю, что это лучшее из им написанного, он шёл к нему долгим путём трудной жизни… Недаром торопился, что-то предчувствовал… Это его исповедь. И Бог прервал её... Зачем?..
Разве человечеству, чтобы выжить, не нужны опыт и прозрения таких гигантов духа?.. «
***
Кирилл Владимирович Молчанов ушел из жизни в свои неполные 60 лет…
***
Людей таланты
Мы порой не ценим,
Слова любви
Находим не всегда,
Но сердце обожжет,
Когда сквозь время
Засветится далекая звезда!
***
Просматривая его биографию, обратила внимание на дату рождения композитора – 7.09.1922 года – ему совсем скоро исполнилось бы 90 лет!
Получается, что материал как раз оказался приурочен к юбилею Маэстро!