4. Артефактовое и музейное осмысление произведений искусства.
В современном школьном образовании большое внимание уделяется урокам литературы, как видимо, способствующим образованию ценностных ориентиров (патриотизма, христианских идеалов милосердия) и укреплению моральных качеств (честности, решительности, отзывчивости и т.д.) детей. На сколько чтение далеко не однозначных произведений великих классиков способствует решению поставленных задач, сказать не берусь. Да и вообще, обычно однобокая, излишне идеологизируемая, упрощённая их трактовка, насильно внедряемая многими учителями, да и сама сложная, основанная на большом жизненном опыте проблематика книг, надолго отбивает у учеников желание дальнейшего погружения в мир чтения.
Но речь о другом – в ещё неокрепшем, легко поддающимся внушению, сознании детей возникает уверенность в социальной значимости литературы и всех остальных форм искусства. Эта уверенность обычно сохранятся на всю жизнь, с годами обретая силу привычки. Внутреннее мучение Пушкина, чувствующего как “кругом народ непосвященный ему бессмысленно внимал”, в голове среднестатистического россиянина легко уживается с признанием Пушкина народным достоянием, героем. Знать на память несколько стихотворений классиков считается признаком хорошего тона. (Далеко не обязательно действительно любить поэзию, нуждаться ней, сверять свою душу со стихами.) Есть даже своеобразный портрет типичного поэта - эпатирующего своим поведением, большого ценителя прекрасного пола, не сдержанного на язык строителя воздушных замков, для которого реальный мир не существует. Отклонения от этой нормы в поведении пишущего человека не приветствуются, считаются символом того, что он избрал неверный путь…
Если сузить всё общество до настоящих потребителей искусства, его преданных поклонников, мы увидим похожую картину. Бывших бунтовщиков, отчаянно искавших свой собственный путь в жизни и литературе, давно канонизировали, их сугубо личные формы искусства назвали прогрессивными, то есть внёсшими свой вклад в общее стадное движение к более сытому и тупому существованию, познание их художественного языка признаётся необходимым для обретения собственного. Поэт, художник, композитор – то есть творец, кто обязан велеть миру быть – то есть духовник, кому вещи и лица должны поверять свои сердца - оказывается сам должен пройти школу мастерства, быть образованным в своей сфере человеком, нести доброе-разумное-вечное в массы. Общественное, мещанское (а вы не знали что 99% интеллигентов, так же как и 99% необразованных людей – мещане?!) мнение пытается вписать бунтовские порывы искусства в общую, привычную картину миру, где нет страшного закона смерти природы – а есть эволюция и прогресс, где нет полукрасок, полутонов – человек либо приличный, либо уголовник, алкаш, дебил, где не может быть протеста против жизни вокруг, выражаемого созданием другой жизни – искусством. При этом почему-то трогающим… Сложно жить в двух мирах сразу – сытом, довольном мещанском и трагичном, но прекрасном искусства. Поэтому человек лицемерит перед собой, упрощает… Писатель – донор своих эмоций, прочитав, мы ощущаем силу биения его сердца, но и как у любого донора его ресурсы конечны – он ослабевает с каждым произведением…в конце концов от тоже с радостью хватается за предоставленную ему соломинку – общественное признание – и становится таким как все.
Подобное общественное видение литературы я называю музейным. В нём каждому творцу после смерти, а иногда и при жизни, предоставляется своя полочка, украшенная его Ф.И.О. и кратким описанием его славного жизненного пути. Главное современное музейное течение – постмодернизм. С радостью используя изобретённые ранее художественные приёмы, постоянно обыгрывая произведения классиков былого – оно предстаёт перед нами как необычайно профессиональное, и поэтому уважаемое течение. Несмотря на всю его цеховость, замкнутость и непонятность посвящённому – троекратное ура ему.
Противостоит музейному искусству артефактовое. Современными его представителями, в большей или меньшей степени, являются различные течения авангардизма. Это попытки создать нечто без истории, вне культурного контекста, а также выразить себя – тот смутный протест против вечности природного самопожирающего порядка на фоне своего угасания.
Но не всё так однозначно как казалось бы.