Он был унижен недоступной красотой
И власть и чин ему не помогали.
А похоть бесновалась и простой
Нашёл он выход, наш макака:
И на глазах у этой красоты
Отлитой в форму джинсиков «Монтана»,
Презрев свой партбитет и всех святых,
Его мытарить принялся начальник:
Он пальцем ткнул, а раб тупой не внял:
Что же такое надо здесь ворочать
И он толчками тихими ванька:
Ну, как щенка — культурненько, по-волчьи.
Ах, эта жажда ближних унижать! —
Тавро владык и недоносков славы.
Их зло кастрировало без ножа.
Рабу красотка улыбнулась. Слабо.