Из Ури Цви Гринберга 1896-1981
(иврит)
ПРОЗЯБАНЬЕ ЗАБЫТЫХ САДОВ
вторая половина 50-х)
Публикация в Интернете с оригиналами, аудио-комментариями рава З.Султановича и сравнением переводов:
1
Малый лик бытия – прозябанье забытых садов!
Царство дикой травы, скорпионы и змеи.
О, как стонут-рыдают гиены ночами без снов...
Там деревья давно бы срубили и дом был готов,
но пока ещё сила былая не перебродила,
та, что гонит из почек листву каждый год по весне и...
во всём существе моём буйствует эта же сила!
Благоуханно забытых садов прозябание,
смерть-весна их прошла давно,
словно сон, словно зной невозвратного лета...
Неподвижны усохших деревьев скелеты,
а у самой земли на стволе в сорняках и золе,
пробиваются ветки от смерти к весне
в дикой скорби и благоухании...
О,
смерть деревьев и птиц, и сияние
на земле
первобытного света!
Ни в одном человеческом кладбище не уместилась
беспощадная смерть в ароматах пьянящих весны,
как в тебе,
прозябанье забытых садов!
Голубей разведём у могил в утешенье себе,
но не здесь – в позабытых садах,
где жестокость сама отразилась!
Вот пишу со слезами в глазах –
сердце как в лихорадке забилось.
2.
Мама с моими сёстрами: замужние под платками,
а девушки простоволосы – огненнорыжи косы,
идут меж мёртвыми деревами к отцу и его зятьям.
Благословить Луну они сходятся там,
где мертвы дерева, но дрожит листва, как от крыла…
Некому их обнять, бросившись со всех ног:
кругом скорпионы, змеи, да горячий песок,
да по заросшим ямам крапива и чертополох.
Кладбище всех листопадов, конец дорог.
Когда отец и его зятья приплясывают пред Луной, и говорят, воспарив:
– Давид царь Израиля жив! Давид царь Израиля жив! –
восстаёт прилив на Яффо и Тель-Авив...
Мама моя и сёстры светятся в тишине, омыты росой.
Отец и его зятья на кроны взбираются, ни одной ветки не обломив.
Отец и его зятья – невесомы.
В море глядят как птицы, на Запад обратив лица:
– Где же вы, корабли,
несущие кости наши
в окровавленных комьях земли –
Израиля прах священный...
Отец и его зятья вниз спускаются, ни одной ветки не обломив.
Мама моя и сестры простираются... И стонут-рыдают гиены.
3.
Почему среди мёртвой страны они обречены
собираться в студёных садах освященья луны
на исходе зимы и грустить о дыханьи весны
или лета.. их вёсны и лета забыты как сны,
дуновенья весны стали по смерти им не слышны
в ожиданьи томительном месяц за месяцем без
человечьей заботы под жаром нещадным небес…
Прикоснись к этой грусти – волос шелковистей она
девы той, что моею избранницей наречена,
но, когда ещё пела скрипичная юность моя,
умерла...
К освященью луны восстаёт из волны ото дна
в голубом ореоле... под ней серебрится тропа..
и ступает по ней одного-здесь-живого стопа,
и мерцает над ликом любимой Венера-звезда
в прозябаньи забытых садов... Как когда-то в ночах,
где остался цветущих деревьев весенний размах,
в юной жизни, которой уже не вернуть никогда..
Глубина растревоженной памяти старца, как та
драгоценная скрипка, лишённая струн навсегда.
4.
Я – живой – говорю о забытом слова,
а она, свет души моей, слушает заворожённо,
синеву излучая, словам моим тихо внимая,
никогда ни одна не внимала так дева живая,
речи милого... Только лишь та, что мертва…
Говорю с ней один-здесь-живой,
я – жених, с ней навеки помолвлен исконно!
Её очи закрыты, манит этот Б-жий магнит
всею силой отчаянья девы, хупы не познавшей.
В голубой глубине её словно певучая лира,
чьи протянуты струны ко мне от той жизни пропавшей...
Она тихо внимает тому, что живой говорит
о блаженстве минувшей весны и о радостях мира...
В тихом шелесте мёртвых дерев различаю тогда:
– н'йо* –
как когда-то в счастливые дни и мои и её –
то есть: да.
Она рано ушла, ей не встать под хупу никогда.
Драгоценая скрипка, лишённая струн навсегда.
--
* н'йо = ну йо - ну да (идиш)
5
Среди мертвых ветвей взмахи птичьих и ангельских крыл:
славят лето и силу соитий
порханье и гам.
Спелость плода – рукам, винограда в давильне – ногам.
Тут и грех: ветвь сломил, а плоды растоптал и забыл,
не оставив и запаха нам.
Всё нисходит во прах, когда кончен стремления срок –
человека рок – тот же прах:
здесь и трус и герой, здесь и пёс, и пророк,
полководца меч, мотылька страх.
Каждый в Книгу внесён по его делам,
словно пальцами отпечатался после срока
жизни,
чтоб в томлении дней каждый видел сам
свет навеки оставшихся там
героя, полководца, пророка.