[столетние стихи времён школы]
Я не стану вам кричать
о боли.
Тут и до меня о ней
кричали.
Это слишком…
примитивно, что ли?
И нет смысла в жёсткости печали.
Да, я клоун. Пусть и чёрно-белый.
Да, весёлый. Я актёр
отчасти.
Только видно ли,
глядя в лицо мне,
что душа
не чёрно-белой масти?
Я таким же в жизни был когда-то
как и вы.
Я соткан был из света.
О надежде пел,
но жаль, не знал я,
сколько будет длиться
песня
эта.
Людям верил. Открывал им сердце.
Я любил.
С душой.
С самозабвеньем.
Но…
вдруг резко закрывалась дверца
в светлый мир.
Что мне не дал спасенья.
Жизнь замолкла. Потеряла краски.
И впустила в мир мой
злую стужу.
Вот тогда я и напялил
маску.
И закрыл
на ключ
больную душу.
Я кричал
смешные небылицы,
в них
я воскресал и забывался.
Я глядел в смеющиеся лица –
с ними дух мой
искренне смеялся.
Я дарил свои
остатки счастья.
Я хотел, чтоб люди
стали ближе.
Но у них сейчас свои напасти –
в зал пустой
вдруг я однажды вышел.
Где же ты,
забытое мгновенье?
Где рояль, чей звук всегда простужен?
Где же шум,
прожекторов свеченье?
Почему
я резко стал
не нужен?!
Я не знал, поверив Кукловоду,
сколько мне
платить придётся болью,
променяв
жестокую свободу
на театр тени
и неволи.
Из запястьев и из сердца
нити.
Не кивайте,
я потерян.
Знаю.
Но сегодня –
верьте и смотрите! –
Настоящего себя сыграю!
Поглядите -
здесь маньяк всем правит.
Он безумен
в одиноком горе.
У него
свободу отобрали.
Нам теперь он мстит
своей неволей.
Поглядите
на безликих кукл!
Без надежды на своё спасенье.
Ни стремиться, ни искать
не будут.
В них живут лишь призраки сомненья.
Здесь конец наступит очень скоро.
Кто любил -
друг друга потеряют.
Такова теперь
цена свободы,
кто не знал –
теперь уж точно знают.
Но меня ещё надежда греет,
я потерян,
но способен биться.
Кукловод вершить судьбу
не смеет.
Скоро с ним придёться нам
проститься!
Только вы меня не осуждайте.
Я давно сказал себе:
не медли!
А теперь –
поклон вам, и
прощайте.
Это роль была
моей последней.