«...и сказал пророк Нефереху
будущее Вечного Царства...»
Обрывок папируса № 1116 «В», Эрмитаж.
«Маасен пет, маасен та,
мака йебсен эр маау…»
«И увидали небеса
и землю с той поры,
в них бились вольные сердца,
как дикий лев, храбры»…
«Сказка о потерпевшем кораблекрушение».
ПОСВЯЩЕНИЕ
Светало.
Однако под крышею дома
светился ещё безымянный квадрат.
И может быть, в тайнах старинного тома
там ночью тонул современника взгляд.
Цепляясь за голые буквы вначале,
к дремучей символике ладя мостки,
улавливал смысл современник едва ли,
пока не забрёл в откровенья тоски.
Она расплывалась в дворовом колодце,
по стенам скользя от фундаментов ввысь.
И внял современник: в ней смысл даётся,
коль есть в этой жизни какой-нибудь смысл.
Так чувствует вдруг он: биением страхов
пронизана толща ожившая стен,
и страху откликнувшись, с ним одинаков,
он пойман тоскою, как сеткой антенн...
И строились строчными знаками всплески
времён, потонувших в египетской тьме.
И смыслом вязалось всё это. И вместе
с ним сосуществуя, жило на земле...
Когда же, бояться уставший до... смеха,
напел он попавшийся в книге мотив,
откликнулась бездна колодезным эхом,
его благосклонно своим окрестив.
И радуясь близости древнепроходца,
боялось и пело её существо.
И тёмные токи истоков колодца
исполнили знаньем его самого.
И то, что забыто, не стало б знакомо,
в глубинах его проспало бы оно, -
погасни той ночью под крышею дома
и не догори до рассвета окно.
I.
Царь династии четвёртой
Ра любимых фараонов,
С Низом Верх соединивших
В царство древних египтян, -
Правил мудро государством,
Именуясь вечным Снефру
(Или Снофру... Нету гласных
В ископаемом письме).
Беспечальный отголосок
Двадцати восьми столетий
До Р.Х., до новой эры,
Тысяч пять годков тому, -
Снефру - добр (по документам,
Что дошли сюда оттуда...
Не в пример сынку Хеопсу,
Кто известен как злодей).
Как и все цари Египта,
Со времён Большого Нуна*
Утвердившие порядок
На подвластной им земле, -
Жил, и правил Снефру славный,
И наследственною страстью -
Жить и пО смерти владыкой -
Был изрядно обуян...
Только-только юный Снефру
Начал путь Двойной Короны**,
Только самым главным троном
В доме Бога овладел,
Как себя увековечить
На земле и путь на небо
Обеспечить пирамидой
Скорым образом решил.
Он призвал к себе номархов
Многочисленных уделов,
Их по списку податному
Крупной данью обложив.
Он велел казну пополнить
Золотом в песке и слитках,
Дать отчёт о медном камне,
О плавильнях, о мехах,
О рабах, из шкур воловьих
Те мехи изготовлявших
На кедровых рамах. Также
Озаботился о том
Многократно славный Снефру,
Чтобы транспортных салазок
На складах каменоломен
Заготовили бы впрок.
Счетоводов разослал он -
Строго в пунктах населённых
Провести учёт народа,
Населявшего Страну,
Дабы знать ему, владыке,
Сколь умельцев по металлу,
Сколь рабов, каменотёсов,
Штукатуров у него.
Сам же с главным казначеем
И жрецами храма Птаха -
Бога зодчих и вселенной,
Покровителя дворцов -
Посчитал суда и кормчих,
Так ему необходимых
Для доставки плит гранитных
К месту стройки по Реке...
И когда под знаком власти
Люди в пыль упали лбами,
И рабы каменоломен
К грузовому кораблю
На полозьях деревянных
По дороге глинобитной,
Сильно смоченной водою,
Первый камень повлекли, -
Стал, присутствуя при этом,
Снефру внутренне спокоен
И отдал народу диво -
Созерцание себя.
Ибо все теперь узнают:
Снефру, избранный богами,
Не напрасно фараоном
Пребывает на земле.
Пусть теперь в нём все увидят
Олицетворенье Гора -
Соколиного начала
Коронованных особ...
Так что, кончив дни земные,
Будут Снефру с Озирисом
Ныне подданных живущих
В Царстве Мёртвых принимать.
II.
День за днём сжигало солнце,
Проводя за вехой веху:
Хлопотное это дело -
Возведение гробниц.
От восходов до закатов
Длилась стройка пирамиды.
Наконец, она вершиной
Затерялась в небесах...
Под резцом каменотёса
В изумрудном малахите
Огласили строки славу:
Кто бишь есть владыка-царь!
Посвящённые секретным
Лабиринтом протащили
Три гранитных саркофага
В удалённый тайный зал:
Пусть владыка избирает
Тот из трёх гробов, в котором
Надлежит храниться вечно
Славной мумии его.
Две ж оставшиеся урны
Разместятся на коленах
Стражей - каменных гигантов,
Что посажены стеречь
Сердце, печень, селезёнку,
Пуп - в желудке под бальзамом,
А в последней - оба лёгких.
Царь!.. святы и потроха...
Блещут золотом футляры
Под спеленутое тело,
Блещут дивною чеканкой
Колесницы и ладьи,
Блещут панцири, и платья,
И оружье фараона,
Блещет ковкой изощрённой
Ларь для снеди и питья,
Серебром горят сандальи,
Пол мозаичный мерцает,
И строкою в Книгу Мёртвых
Имя уж занесено,
Чтобы там, где вечен Снефру,
Фараона узнавали б,
И Шакал-Анубис принял
Соответственно б его...
А пока ещё не мёртв он
И ведёт земные счёты, -
Писари-иероглифисты
Посвятительным письмом
Торопливо испещряют
Полированные плиты:
Чем он славен, царь Египта,
Ежедневно и всегда,
Ибо на небе живущим
И пирующим с богами
Нету мудрости превыше,
Нету истиннее слов.
*Большой Нун - в египетской мифологии воплощение водной стихии, которая существовала на заре времен и заключала в себе жизненную силу.
**Двойная Корона - парадными головными уборами царей Египта были короны Юга и Севера и двойная корона. Двойная корона представляла собой комбинацию из двух первых.
III.
Но в процессе подготовки
Путешествия на небо
Скука Снефру овладела,
Мысль прорезала чело.
И задал себе вопрос он:
Если он - для умиранья,
Что ему, живому, нужно
На египетской земле?..
Он потребовал веселья,
Чтобы сердце, смехом полнясь,
Скуку кровью разогнало...
И веселье привели!
Всё вокруг пришло в движенье,
Во дворце засуетились,
Глухо звякнули запоры,
Запылал большой очаг,
Шли охотники с добычей,
Забурлили чаны с пивом,
И до полдня пробы снявший
Виночерпий был хорош.
Специального замеса
Невесомым и пушистым
Превосходным белым хлебом
Разродилась к пиру печь.
Тучные от фаршировки,
Гуси впитывали соус
Из толчённого ореха,
Апельсинов и маслин.
Тонкий дух приправ и специй
Прянно-острых сочетали
С нежным мясом антилопьим
Кориандр и виноград.
Рыбки лунного отлова
Под ножом оттрепетали
И в душистых травках спели,
На коптильнях золотясь.
Серебристые пиявки
В сладком соке тростниковом...
Окорок гиппопотама
Под коричным порошком...
Молодой мускат в инжире...
Морс в коробочках лимонных...
Смоквы, финики, кокосов
Голубое молочко -
Ритуально и достойно
Царских церемониалов
На посуде тонкой лепки
Перенесены на стол...
И когда фитильщик главный
Все светильники заправил,
По щепоти благовоний
В чашу каждую внеся, -
Сандал, миро, лёгкий ладан
Заструились, освежая
Веселящим ароматом
Пышный пиршественный стол.
Тотчас сразу распахнулись
Гостевых покоев двери
И под музыку флейтистов
По порядку в зал вошли:
Фараон солнцеподобный,
Приближённые, номархи,
Сопредельных стран посланцы
И военные вожди.
Замыкал же круг избранный
После паузы особой
Принц четырнадцатилетний
Мрачный юноша Хуфу:
Он вошёл в сопровожденье
Амени Аменемхета,
Возглавляющего ныне
Храм божественного Ра.
Это было нарушеньем! -
Ритуал сугубо светский,
И особам от религий
Надлежало б там не быть.
Ко всему, Хуфу наш чем-то
Привлечён к большому храму,
А добра от Ра не видел
Снефру - славный фараон...
Но как искренний хозяин
И владыка всех на свете -
Царь уселся, возвышаясь,
И веселье разрешил.
Все кивнули париками,
Церемонно изъяснились,
Яств откушав понемногу,
Скромным образом запив,
Хоть всех и предупредили,
Чтоб держались посвободней
Потому, что добрый Снефру
На веселье их позвал...
Тут, журча, всплеснули струи
Из подсвеченных фонтанов,
Переполнив два бассейна
Пенным пивом и вином.
И протяжным долгим звоном
Гонги вдруг разговорились.
В темп тихонько барабанчик,
Вторя им, затрепетал.
И танцовщицы нагие,
Гибче лакомого стебля,
Чуть раскрытого бутона
Ароматней и нежней,
Заскользили меж гостями,
Переигрывая танец
Бёдер крутостью прелестной,
Смуглой тяжестью персей.
И тогда умолкли вовсе
Веселящиеся в зале:
И не ново хоть, а всё же -
Откровенные тела...
Враз задвигались вельможи,
И, забыв про близость Снефру,
Кто тайком, кто откровенней,
Соблазнялся красотой.
И нащупывали пальцы
Пульс трепещущий горячий,
И тонули рты в душистой
Спелой мякоти... И так
Страсть всеобщая вскипела,
Что, сорвав одежд остатки,
Возбуждённые вельможи
Резво кинулись на дев.
IV.
И подобное веселье,
В общем, было бы нормальным:
Фараон на царстве тронном
Восседает высоко,
А у трона, львиной страстью
Замечательно зверея,
Необузданны причуды
Верных подданных царя.
Но шепнул ему тихонько
Приближённый соглядатай,
Что Хуфу дворец покинул,
Знать, весельем пренебрёг
И тайком ушёл прекрасный
Принц, с отцом не попрощавшись,
Без его соизволенья.
Да к тому же - с Амени...
Фараон не подал виду,
Что известием повержен
Он, и гневу распалиться
Тут же не позволил царь,
Но напряг однако память,
Что изрядно оскудела,
Лишь в бессмертия устройство
Будучи погружена.
А напрягшись, вспомнил Снефру
Событийную цепочку,
Проистекшую намедни
Прямо в доме у него...
V.
...И сидел угрюмым Снефру,
Наблюдая сладострастье,
И ни разу усмехнуться
Никому не пожелал.
«Если так оно, - подумал, -
Виночерпия повесить,
Накормить плетьми прелестниц,
Двор развратный разогнать,
Заговорщиков же против
Фараона власти вечной -
Храма Ра жрецов болтливых -
Из столицы удалить:
Разнесут слушок, конечно,
Закоулками о том, как
Примечательно веселье
Понимает фараон...»
Дважды хлопнул он в ладоши.
Позади открылись двери,
И вошла, ступая мощно
Под военный барабан,
Копья грозные навесив
Над толпой разгорячённой,
Как мышей, князей гоняя,
Стража верная царя.
В зале, мигом опустевшем,
Только - лепет струй фонтанных,
Только - снедь перемешалась
На растоптанных столах...
Хлопнул трижды царь в ладоши.
И для тайных поручений
Скороход его явился,
Распростершись перед ним.
Снефру взял ларец изящный,
Вынул палочку и краски,
На папирусной полоске
Иероглиф вывел свой.
- Друг, доставишь имя наше
В храм мудрейших бога Тота,
И от нас велишь явиться
К нам верховному жрецу.
VI.
- Что желает мой владыка,
Будь здоров и жив он трижды? -
Тихо, глаз не поднимая,
Произнёс с поклоном жрец.
- Нам, величеству, угодно,
Чтобы Ибис лунноглавый*
Стал бы сколь возможно ближе
Первенствующего Ра.
Подходи без церемоний
И усаживайся рядом:
Ты отныне - друг нам первый,
А стране - верховный жрец.
Жрец в лице не изменился,
Ни один не дрогнул мускул.
Он, поправив ткани складки,
Для беседы долгой сел,
И - хотя ступенькой ниже -
Снефру всё же показалось,
Что едва ли с ним не вровень
Мудреца глубокий взор...
- Кто даёт, скажи-ка, силу
Нам, владыкам-фараонам,
Вознося нас над иными,
Слепо подданными нам?
- Мой владыка сам ответил
На вопрос прямой и честный:
Сонму высших и верховных
Поклонится и слепой...
- Наш вопрос - не развлеченье,
Не пустой беседы ради,
Не для игр со словесами, -
Глухо Снефру произнёс. -
Коль слепые, повинуясь,
Да однажды вдруг прозреют!?
Кто нам скажет, что случится,
Если зрячим станет раб?..
Но поведай, друг наш новый,
Нам о тайнах сокровенных,
Что взлелеял Ибис мудрый
В сорока своих томах.
- Если точным быть, владыка:
В сорока двух книгах Тота
Скрыто многое, пред чем наш
Путь земной ничтожен весь!
С царского соизволенья,
Я бы смел владыке вкратце
Суть их тайную поведать,
Покрывало приоткрыть...
*Ибис лунноглавый - Тот, один из главных богов египетского пантеона, изображался в виде птицы с лунным серпом на голове.
VII.
До восхода солнца длилась
Искренняя их беседа.
И всё больше изумлялся
Прихотливый ум царя.
Снефру был сражён буквально
Ибисовым многознаньем
И построенной толково
Скромной речью мудреца...
Жрец теперь уж не казался,
Как сперва, глядящим вровень,
И завязка «друг наш новый»
По душе царю пришлась.
Фараон узнал, к примеру,
Что и боги любят отдых:
И они от почитаний
Бесконечных устают.
Потому - куда как мудро
Дать и Ра покой желанный,
И на пламени священном
Тоту жертву принести...
Царь узнал о мире звёздном,
О движенье неба вечном,
От Луны, узнал, зависит
Всё живое на земле.
Услыхал он и о Ниле.
Нил тогда лишь добр к людям,
Если в день определённый
Звёзд над ним изменчив цвет:
Знак, когда в горах великих,
Там, за царством Куш, на юге
Тают белые вершины,
Что громадней пирамид.
Так приходят в русло Нила
Дополнительные воды,
А уж он несёт в разливе
Плодородно тучный ил...
Буде прежним отблеск звёздный, -
Принесёт пустыня ветер,
И тогда жара да голод
Египтянам предстоят...
Фараон узнал сказанья
О народах позабытых,
О концах времён великих
Под названием Потоп,
До которых люди жили,
Сколько им самим хотелось,
А детей производили,
Жить уставши, наконец.
О, они могучи были
И возделывали небо,
Как мы - пашни. И разумным,
Воздавало небо им.
Но могуществом упившись
И презрев родство в едином,
Часть из них ушла за небо,
Большинство ж передрались.
И в ответ гигантским битвам
Звёзды возмутились грозно
И, как стрелы, в них послали
Смертоносные огни.
Вымирали здесь колоссы,
Расколов последней мощью
На куски твердыню-землю,
Реки напрочь иссушив.
В чёрном облаке гигантском,
Испаренья их впитавшем,
Долго солнце укрывалось,
И землёй владела тьма.
Наконец, поток обильный
Вместе с памятью о Прежних
Смыл останки страшной бойни,
Русло Нила породив...
VIII.
Много странного поведал
Жрец владыке этой ночью.
И пролился в душу Снефру
Смысл тоски его былой:
Впрямь, от царского незнанья
Ничего о мире этом,
Так всё может обернуться,
Что никто не знает - как!
- Ты, мудрец, ответь нам прямо:
Кто из подданных короне
Может будущее ведать
И про это рассказать?
Может быть, и ты умеешь
Даль открыть чудесным взором?..
Так рассказывай, не медли:
Что грядет в Стране Царей?!
- О, богам такое знанье
Дать мне было не угодно.
Знаю я лишь то, что знаю,
Что о боге знает жрец...
Но коль так владыка хочет:
Завтра ночью - праздник Тота!
Тота храм своей особой
Царь Египта освятит?
...Про двойную фраз укладку
Догадался Снефру сразу.
Но желанье - знать! - могучей
Испытаний и лукавств...
- Будет так, как нам покажут
Гор, Изидою хранимый,
Да недремлющее око
Власти нашей Озирис.
Жди! Дадим мы знать об этом...
А пока - прощай до ночи».
И в поклоне скрыл усмешку
Умудрённый Тотом жрец.
IX.
Долго, скинув облаченье,
Отославши слуг покорных,
На широком спальном ложе
Расслаблялся фараон.
Не до сна... Покой, смятенный
Предыдущей странной ночью,
Все устои возмутившей,
Непривычен и тяжёл.
Снефру вспомнил возведенье
Пограничных стен на юге,
Где забрал он у кушанцев
Золотые рудники.
Вспомнил войны за добычу
Дани, камня и металла,
Войск бессмысленную славу,
Покорение племён
И смертельную усталость
В тех, кто, став его рабами,
И язык свой позабыли,
И утратили богов...
Вспомнил взгляд Хуфу подмётный
На свою царя особу,
Когда ночью позапрошлой
Принца-сына он застал
В глубине покоев царских
На прекраснейшей подстилке,
Что собою представляла
Дева-жрица храма Ра…
Всё в ином возникло свете:
Свой народ молчал, мельчая,
Раб молчал, в себя забитый,
Фараонов ум молчал,
Стыла, молча, пирамида
В иероглифах хвастливых,
И взывала, молча, к бойне
Поиссякшая казна.
Но меж немотой и стоном
Нужд, в лицо царю глядящих,
Мошкарою над светильней
Извивался жадный рой
Принцев, визирей, номархов,
Повелителей провинций,
Полководцев, ловких свитских,
Казначеев и жрецов -
Мастеров придворной лести,
В поклонении притворных,
А глаза чуть приоткроешь:
Отовсюду взгляд косой.
Что ж им надо?.. Деньги... деньги...
Деньги... деньги... Много денег -
К дутой важности бахвалов,
Власть отведавших чинов...
Ибо, коли - в богачах ты,
Тот, кто ниже - раболепней,
Будь ты с тыквенной баклажкой
Вместо умной головы...
Мрачно пол огромной спальни
Фараон в раздумьях мерил,
Ход за ходом постигая,
Что такое - власть царя!
И зовут не потому ли
Фараона Снефру добрым,
Что привычно, по наследству
Царь облек величьем смерть?..
Так нашёл себя он жертвой
Правомерного порядка
И, снедаемый сомненьем,
Он, как старый вол, мычал
Потому, что против смерти
В нём сегодня свет поставил
Изощрённый многознаньем
Человечьей жизни жрец.
X.
День прошёл в пустых заботах.
Впрочем, жаль царю расправу
Над вечерним сбродом сразу
В исполненье привести...
Но докучливых всё боле -
Слуг от храма Ра всесущих -
Из египетской столицы
Снефру взялся удалить...
Он с присутствующей целью
Выслал резвых скороходов
Двум военным гарнизонам
Передать его приказ! -
Раз: фаюмским спецотрядам
(Сплошь - наёмники-ливийцы,
Что своих предпочитали,
Неегипетских богов),
Перейдя черту столицы
Не поздней вечерней стражи,
Точно к сроку завтра должно
Быть у Западных Ворот...
Два! - Из Мемфиса алхкерам*
Завтра же, к заре вечерней
Из Ворот Восточных выйти
Переходом на Фаюм.
Двигаться на север... и, лишь
Одолев шесть тысяч локтей,
На Закат от русла Нила
Скорым маршем повернуть...
Одновременно в строжайшей
Тайне шлёт он лодку-вестник
В направлении фиванском
К принцу кровному Хуфу
С тем, чтоб Южная Корона
К торжествам была готова,
Ибо милостью великой -
Богом Ра освящена...
Результат перетасовки:
Ибис-Тот верховным богом
Утверждается отныне
И в столице, и в Стране.
В перемене гарнизона
Также надобность назрела,
Дабы войско не прибрали
Солнцеверные** к рукам.
Так решил обставить действо
Умный царь, политик тонкий,
Славный трижды добрый Снефру
По замене божества...
«Только б не было раздора!
Да волнений средь народа
Ра служитель*** своенравный
Не надумал бы разжечь...»
И успев к закату солнца
С мудрым замыслом покончить,
Стал готовиться владыка
К Тоту в храм на торжества.
ХI.
В звонкий гонг ударил Снефру,
И телохранитель главный,
Промелькнув неслышной тенью,
Растянулся перед ним.
Царь ему повелевает
Окружить себя охраной
И сопровождать носилки,
В коих славный фараон
Этой ночью тайно хочет
Без глашатаев и шумных
Встреч, поклонов и приветствий
По столице погулять.
Сам же: в чёрном облаченье
С иероглифом владыки,
Под накидкою упрятав
Длинный бронзовый кинжал
(Им владел другим на зависть
Он на редкость превосходно
И оружие такое
Всем клинкам предпочитал),
В белых праздничных сандалиях,
Но - без всякой позолоты,
Сквозь дворец пройдя бесшумно,
В ночь стопы направил царь...
Время - перед новолуньем.
И готовый к обновленью
Лунный Тот, почти истаяв, -
Поторапливал царя.
Шесть носильщиков могучих
Плавно подняли носилки
И пошли... Внезапно Снефру
Шнур сигнальный потянул.
Снова все остановились.
И стояли тихо-тихо.
И откинул тёмный полог
Балдахина фараон.
По невидимому саду
Ночь плыла в очарованье.
Шевеленьем ей навстречу
Отзывался влажный сад.
Тишина звенела рядом,
Словно мошка в паутине.
И угадывался Мемфис
Вздохами из-за оград.
Спит роскошная столица -
Средоточие Египта,
Смешивая эхо жизни
С мёртвым эхом пирамид.
Лишь бормочут монотонно
Водоносные каналы,
Пополняясь черпаками
Поливных больших колёс,
Что вращали, днём и ночью
Сад дворцовый орошая
Благодатной влагой Нила,
Молчаливые рабы.
И нежданно, в ночь вливаясь,
Зазвучал напев печальный:
Пели два раба-гиксоса
На старинном языке.
Их наречье понимая,
Двуголосье слушал Снефру,
И великое прозренье
В этом пенье он ловил:
«Влеките, быки, колесницу времён
Над водами дольней реки.
Развалины дремлют, и в тёмную даль
Земли устремляется ход.
Влеките, быки, колесницу времён
Дорогами жарких пустынь.
Под солнцем жестокий погонщик падёт,
Но тягот извечно ярмо.
Влеките, быки, колесницу времён
Над морем всегда на закат.
И может, оплещет прохладой волна
Того, кто пустыню прошёл.
Влеките, быки, колесницу времён
Путями бесчисленных солнц.
Когда-нибудь кончится жизнь на земле,
Но безостановочен ход».
Потянул шнурок сигнальный
Призадумавшийся Снефру,
В рабском пение презренном
Мудрость Тота подозрев.
Вновь носильщики бесшумно
Повлекли носилки к храму,
Где положенные чести
Ожидал всевышний Тот.
XII.
Время близилось. По небу
Шёл к черте условной Тота
Красный Сириус - Изиды
Неизменно верный зрак.
Ах, безмолвье древних улиц!..
Почивают египтяне.
Нил о берег расплескался,
К египтянской тьме приник,
Спят рабы в клетушках тесных,
Каменные спят жилища,
Спят поля, дворцы и храмы,
И божественные чуда,
И подвалы, и порты,
И позёвывает стража,
Час текущий обозначив,
Голосом густо-протяжным
Окликая темноту...
Не дойдя квартал до школы
Для писцов и звездочётов,
На окраине стоявшей
С незапамятных времён,
Слуги царские свернули
По тропинке и спустились
Между зарослей колючих
К потайному ходу в храм.
Там, под факелом, дающим
Дыма более, чем света,
Жрец от Тота дожидался
Фараона своего…
Вот носилки с драгоценной
Ношей слуги опустили.
Вот, откинув полог, твёрдо
Встал на землю властелин.
И, поклон творя учтивый,
Жрец опять вздохнул украдкой:
По намеченному плану
Встреча их произошла…
Лабиринтом подземелья
По бессчётным поворотам,
По бесчисленным ступеням
Снизу верх и сверху вниз, -
За жрецом, несущим факел,
Шёл, уверенно ступая,
Снефру трижды любопытный –
Мудрость мысли постигать.
Шёл он – знать времён начала,
Сердцем будущее вызнать,
Дабы, суть познав по-царски,
Путь народу указать.
Шёл узреть картину мира,
Шёл – себя на ней увидеть,
Ибо нет стремлений выше
Жажды власти у живых…
Но игра такого сорта
Лишь надеждами чревата
Потому, что в ней возможно
Кости выбросить не так,
И тогда – пойдут смеяться над
Профаном злые боги,
Тайн подглядки не прощая
Любознательным царям…
«Значит, надо, - думал Снефру, -
Стать разведчиком лукавым
В тёмных недрах многознанья,
И… в глубинах не тонуть,
А при помощи любезных
Слов и дружеских уступок,
Меньше времени теряя,
Дни грядущие искать…
Нынче же мне жрец расскажет:
Кто из моего народа
Наиболее способен
К разрешенью тайны тайн,
Обласкать, приблизив должно,
Высшей мудрости провидца
И судьбу земель подвластных
Скорым образом познать…»
С тем, жрецом сопровождаем,
Он и прибыл в помещенье,
Что как раз предназначалось
Для визитов дорогих.
Здесь высокий посетитель
Мог присутствовать удобно:
Весь обряд отсюда видя,
Быть незримым самому…
Жрец спросил соизволенья
Повелеть покинуть Снефру.
Повеление такое
Он тотчас же получил
И ушёл, задвинув доступ
В помещение бесшумной,
Плотно пригнанной к проёму
Плоской каменной плитой.
В наступившем затемненье
Царь теперь ни зги не видел,
Неприятным показалось
Положение ему.
Отодрав обивку кресла,
Чиркнул он по полу перстнем
И, раздув искру на тряпке,
Комнатушку осмотрел.
«Нет, подвоха быть не может», -
Фараон пресёк сомненья..
Лёгкий шорох доносился
До него из-за стены,
Оборудованной в толще
Акустическим устройством
Из костей и красной глины,
Обожжённой в очагах.
Вкось прорезанные щели
Позволяли, холст раздвинув,
Занавесивший их тени,
Зал отсюда наблюдать.
Но пока – там тоже темень:
Видно, таинство обряда
Начиналось темнотою
В абсолютной тишине.
*Алкхеры - войска внутренней стражи фараонов.
**Солнцеверные - служители культа Ра.
***Ра служитель - верховный жрец Храма Ра.
XIII
И звучнейший страстный голос
Чистоты необычайной,
Тишину пронзив, высоко
Гимн богам произносил.
И зажёгся в отдаленье
Очень маленький светильник,
Что во тьме большого зала
Символ света означал.
Одновременно со светом
Звук понизил первый голос.
И вступил, вплетаясь в первый
Одновременно – второй.
Вместе с тем – зажёгся в близкой
Глубине огонь поярче,
Но рассеять сумрак храма
Не светилось двум огням.
Голоса поочерёдно
Во всеобщее сливались –
И тогда неразличимо
Вовсе: сколько было их;
То – осердясь и грознея,
Расплывались по напеву,
Будто ссорились два бога:
Боги мрака и добра.
Простонал и замер голос,
Доброте принадлежащий.
И торжественно озвучен,
Мрачный грозно хохотал…
Фараон, видавший виды,
Дрогнул вдруг, легенду помня:
Два могучих бога-брата…
Но – один другим убит…
И позванивали бубны,
И подвсхлипывали флейты –
Словно всплеск волны, несущей
В море брошенный предмет.
И разоблачась печально,
Обозначили трещотки
Скрип обшивки деревянной,
Набухающей в воде.
Но мелодикой вонзился
В нестерпимой боли жизни
Вопль женского страданья,
Вызов вечности немой. –
Так горюют безысходно,
Тяжело и неутешно,
Так оплакивают мёртвых
Полные любви сердца,
Что поют, на свет рождая
В воплях ужасов смертельных
Воедино с счастьем сливши
Земнородное дитя.
Но, в отличие от песни
Женщин – рожениц прекрасных,
Плач по мёртвым излучает
Мести жадную стрелу.
И, живущий со стрелою,
Навсегда теряет грани
Меж сознанием и бездной
В дикой ярости своей…
Так оплакать Озириса
Лишь сестра могла – Изида.
И проклясть убийцу-Сета
Лишь Изида так могла…
Вторя плачам и проклятьям,
Факела метались мрачно.
Низко, длинно простирались
Их немые языки…
Но в отчаянье наивысших,
Свивших предсумасхожденье
После умопомраченья
От разлившейся беды –
Полон чуткого участья,
Явь великого покоя,
Страсти нежностью смиряя,
Дивный голос прозвучал…
Он спокойно разрастался…
Он, пророчествуя дивно,
Был лишь к вещему причастен
Утешеньем всем своим:
О живой любви бессмертных,
О возмездьях за убийства,
О сердцах, страданьем полных,
Ровно он повествовал:
Так вольны законы Неба,
Верхней мудрости и духа -
Слать нижайшему земному
Животворные лучи…
Пел он, как вдруг оживает
Доброта за злым ударом,
Чтоб убитое в расцвете -
Возвратить во свете дней…
…Перед взором фараона,
Удивлённого открытым,
Факела плясали ярко,
Полно озаряя храм.
И сливались в трёхголосье:
Песнь Изиды с Озирисом
И – навстречь им – песнь Тота,
Дарящего вечность им…
В центре света золотого
Посреди людей счастливых
Танцевал священный Ибис –
Птица имени и слов,
Ибо в мире – только имя
Означает человека,
Лишь венчая опереньем
Бесконечные слова.
А на жертвенный треножник…
XIV
Но сквозняк возник внезапно,
И прохладою затронул
Фараона потный лоб…
Испросивший позволенья
Подойти, вошёл верховный
Жрец – хранитель таинств Тота,
Фараону ныне друг.
Фараон, отринув чванство -
До приличий ли сегодня? -
Умного жреца взлобзал…
Жрец, по-прежнему, учтивый,
Осведомившись о царском
Знанье, враз вдруг совершенном…
(«Как я смог узнать его?»)…
Жрец руководил страстями,
Воздымался к верху пламень…
Новолунье пламя скрыло,
Скрылся Ибис в темноте,
Лишь – светился…
«Полно-полно! Мы не знали
Ничего такого сроду,
Жрец!.. Но наших лицезрений
Не испытывали вы…
Вот - серьёзные вопросы,
Что себе мы задавали
Беспокойной этой ночью,
Были вами решены?!!
…И скажи, мудрец наш первый,
Не слыхал ли ты чужую
О быках песнь, повлекших
Колесницу всех времён?
И – слыхал коль? – есть ли в этом
Смысл тайного прозренья
О конечности земного?" –
Снефру залпом вопросил.
"Да, слыхал я эту песню:
Из пустыни шумерийской
От ушедшего народа
И тебе слышна она…
Но старей её истоки,
Чем Начала первой книги
Почитаемого бога
Папирусного письма…
Царь! О, вспомни о гигантах,
Землю нашу растерзавших! -
Песнь та – отрывок малый,
Тайна некая тебе:
Злу земному упрежденье.
Лишь начать – опять начнётся
Эхо битвы роковой…
Там людей подстерегало
Обезличенное горе.
Каждый шёл к нему отдельно,
Пропадая сообща,
Каждый думал, что всесилен
С самоходными быками,
Смертоносными стрелами,
Всесжирающим огнём.
Но… всегда пророки жили,
Чтоб за далью дней увидеть
Окончанье распрей только
Через жизненный предел"…
"А скажи-ка, друг мой первый! –
Есть в египетском народе
Прорицатели такие,
Кто постиг бы времена?»
«Там, где Нил приходит к морю,
На протоки распадаясь,
Остров есть уединённый,
Безымянный и глухой…
Говорят, островитяне
Малочисленны и нищи…
Среди них есть малый неджес*…
Это – Неферти-пророк!»
«Мы велим его доставить
В наш дворец с большим почётом,
Одарим своей любовью…»
Головой качает жрец:
«Знай, могучий мой владыка:
Сей пророк имеет силу
Только там, при чёрном камне,
В старом храме островном…»
«Через два заката солнца
Приходи ко мне на ужин.
А теперь – веди отсюда», -
Снефру запросто изрёк.
XV
Плыл рассвет глухой и мрачный –
Час теней исчезновенья,
Миг предметов, растворивших
Пограничные черты.
В этот час с царём обратно
Ко дворцу спешила стража,
Воспалёнными очами
Пялясь тщательно во мглу.
Тихо всё… Но в переулке
Под массивными стенами
С колоссальной колоннадой
У двойного храма Ра
Вдруг раздался шум нестройный.
Встрепенулся от раздумий
И услышал, вздрогнув, Снефру
Топот, звон и голоса.
…Накренились и упали
В пыль священные носилки…
Захрипел телохранитель…
«Нападенье!»… – понял царь…
Балдахина холст тончайший
Взмок и пятнами покрылся
Вязко, словно маслом кто-то
На него в сердцах плеснул.
Но тугой тростинкой стало
Тренированное тело.
Полоснул холщовый задник
Ловкий бронзовый кинжал.
И прыжком на десять локтей,
Всё озрев молниеносно,
Из поверженных носилок
Снефру выбросил себя…
Что ж! Его хранили боги! –
За прыжком упругим, следом
Полотно проткнули сразу
Три-четыре острия,
Но движением легчайшим
С одновременной защитой
Двух убийц, к нему ближайших,
Царь кинжалом поразил.
Остальные не успели,
Из досок высвобождая
Острия широких копий, -
Что к чему – сообразить.
Лишь, увидев разъярённый
Лик с горящими очами,
Так и охнули: «Владыка…»,
Распростершись перед ним.
«Вероломный!» - гаркнул Снефру…
Из-за храмовой колонны
В три погибели согнулся
Амени Аменемхет -
Полз в пыли бритоголовый,
Ра избранник и глашатай
Жрец, пронюхавший, прознавший
Намерения царя.
Почему же не решился
До конца он на убийство,
Зная, что теперь всё сразу
Верховодство потерял? –
Знать, воспитанный в боязни
Перед знаком фараона,
Жрец несмел теперь вторично
Замахнуться на царя.
Он подполз и целованьем
Следа царственной сандальи
Показал свою покорность
Высшей воле и судьбе.
И кольнув кинжалом в темя
Заговорщика дурного,
Повелел всевластный Снефру,
Чтобы сел в носилки жрец.
А потом, пинками подняв
Покушавшихся лежащих,
Лоскутами балдахина
Им глаза перевязав,
Повелел взвалить на спины
Осквернённые носилки,
Где молчал, трясясь от страха,
Жрец, могучий только что.
И… погнал на четвереньках
Впереди себя как стадо
По дороге к Дому Бога
Незадачливых убийц.
XVI
Всполошился Мемфис утром,
Будто перед наводненьем.
Разнеслись молва и слухи
К самым тёмным уголкам…
Воз колёсами не скрипнет…
Бросил долотце чеканщик…
Стихла бойкая торговля…
Замолчали жернова…
Ждал исхода люд свободный…
Сжался, спрятавшись, вельможа…
Проседали без работы
Под запорами рабы…
…Только знойный полдень грянул,
Как военные отряды,
Ощетинившись чем было,
Окружили храм двойной.
И, пройдя по лабиринтам
Коридоров, подземелий,
В толпы воины согнали
Всех, причастных к знаку Ра.
Волокли их сквозь ворота –
Молодых жрецов доверья,
Жриц нагих, сугубых старцев,
Освящённых божеством…
И узрели египтяне
Тех, что Солнцу лишь являлись
Без покровов ритуальных,
Нагишом ему служа…
Как положено священным
Правом, выбитым на камне,
С вероломством непреложно
Фараонам поступать –
Их, несчастных, так хватали:
Раскалёнными ножами
Стариков лишая зренья,
Оскопляя молодых.
Так прокалывали лона
Жрицам, чести их лишая
И возможности зачатья, -
Тонких копий острия…
При такой расправе ужас
Овладел толпой народа…
«Ра уже – не бог Египта…» –
Втайне каждый понимал.
И в безмолвье раздавались
У двойного храма стоны.
И песком оружье тёрли
Исполнители, устав.
*Неджес - слабый силами, но уважаемый представитель (иногда - предводитель) древнеегипетской общины.
XVII
Зной спадал. От солнца тени,
Удлиняясь, вырастали.
Время – к вечеру. И воздух
Всколыхнул далёкий звук. –
То, гремя в священный бубен,
К тихим толпам приближаясь,
Изъяснитель царской воли
Разворачивал указ…
«Наш народ, - гласил папирус, -
Да сопутствуют нам боги,
Должен знать о вероломстве,
Что свершили слуги Ра!
На прогулке предрассветной,
Когда ваш правитель думал,
Вне дворца в уединенье
Мыслью отданный богам,
Чтоб сытней жилось и лучше
Нам любезным египтянам, -
Нападенью царь подвергся
Здесь, под сенью храма Ра…
Но! Спокойствие народу –
Боги сделали незримым
Фараона и владыку
Для зарвавшихся убийц!
Посему повелеваем:
Соблюсти обычай строго
С охранителями храма
Почитаемого Ра! –
Завершив возмездье, тотчас
В бычьих упряжах попарно
За черту столицы нашей
Наказуемых волочь.
Сердцу нашему печальный
След зачистить боронами:
От Восточных Врат на север
Боронить шесть тысяч длин…
Войску быть в сопровожденье!
И пройдя шесть тысяч локтей,
На закат от русла Нила
С караваном повернуть.
Выйти далее к Фаюму.
Стать в Фаюме гарнизоном.
До особого приказа
Постоянно там стоять!
Переслать в столицу скорым
Однодневным переходом
Для учений и проверок
Наш фаюмский гарнизон…
Как велит нам бог Анубис,
Всех виновников событья
Выгнать вон! Без возвращенья! –
За фаюмские пески…
Если выживут, вверяем
Их Анубису-Шакалу…
Пребывайте же в пустыне…
Поклоняйтесь же ему!
В поддержание порядка,
Для ведения дозора:
На постах дворцовой страже
Встать взамен ушедших войск…
По зачтении указа –
Под угрозою ареста
Египтянам по жилищам
До утра мы быть велим…
Для выветриванья духа
Пропустить сквозь город ветер,
Отворив ворота на ночь,
Что на запад и восток…
Наконец, являем милость:
Жрец верховный Ра, предавший
Нас – народ и фараона –
И презревший божество,
Будет выслан из столицы
Невредим, не тронут нами…
Славьте ж Тота, египтяне!
Первый бог Египта – Тот!»
XVIII
Есть часы сродни безумью,
Безнадёжны в обостренье
Чёрных сил, нашедших жертву
И терзающих её. –
Поражая ум, и волю,
И лишив покоя сердце,
Измочалят эти силы
Потерявшего себя…
Так бывает, как ни странно,
Пред мигом озаренья,
Перед тем, как рвут последний,
Тайну прятавший покров,
Перед высшею ступенью
На путях познанья смысла
Бытия с существованьем
Всех общественных устройств…
Фараон, не ожидавший
Дел такого оборота,
Что продуманный детально
Путь едва не преградил, -
Растерялся, думать надо,
И течением событий
Покорённый, был готов уж
Верный план в сердцах проклясть.
Но едва себе представил
Царь, а что же дальше будет
Со Страной, ему подвластной,
С ним растерянным самим,
Если вдруг остановиться
На полупути от знаний,
Что обещаны при Тоте
Первым другом и жрецом, -
Как обрёл успокоенье,
Твёрдый взор и сухость мысли…
Ко всему – к заре вечерней:
Гул у Западных Ворот –
Стройный топот услыхал он!
Поколонно и порядно –
То входило в город войско,
Ожидаемое им…
И отдав распоряженья
Казначеям, отвечавшим
За порядок гарнизонный,
Караулы и постой, -
Понял царь: закончен смутный
День, который неизвестно,
Чем бы кончился, ливийцев
Задержало б что в пути…
Не откладывая в долгий
Ящик план похода, тут же
Царь за трапезой вечерней
Приближённым объявил:
Через день, лишь встанет солнце,
Быть флотилии готовой
Для отплытья к устью Нила
На один из островов.
XIX
И поплыл по Нилу Снефру,
По реке Страны Великой,
Протянувшейся издревле
Вдоль пологих берегов,
Вдоль папирусом поросших
Плавней, дичью сверхбогатой,
Вдоль полей, обильных хлебом,
Мимо сёл и деревень.
Плыл по Нилу добрый Снефру –
Обозреть простор Египта,
А случись, и неполадок
По-хозяйски рассудить.
(Впрочем, так другим казалось:
Утвердившийся в величье
При порядке неизменном –
Вот вершит обзоры царь.
Но, во всём благополучен,
Он, которому на небо
Ни один в Египте смертный
Путь пресечь бы не посмел,
Всё ж, иного дела ради –
Знать пророческое слово –
Никому не открываясь,
Этот выдумал поход)…
Так он плыл, сопровождаем
Верной избранною свитой
Из жрецов и облечённых
Властью светскою вельмож,
Плыл на барке золочённой
Под роскошным балдахином.
Иероглифом владыки
Изукрашен балдахин.
Там, на двух кости слоновой
Библосской резьбы искусной
Тронах, матово мерцавших,
Крытых лаком дорогим,
С плавной понизу опорой
На округлых бивнях длинных –
Отдыхали царь с царицей
И покачивались чуть.
С ними рядом там, на выбор
В плотных нишах гардероба
Одеяния хранились,
Как приличествует им:
Тонкой выделки доспехи,
Золотой финифти юбки,
Драгоценнейшие нимбы
И жемчужные шарфы…
Как простой атлет иль воин
До набедренной повязки
Обнажённый, мирно Снефру
Влажным воздухом дышал,
Из руки не выпуская
Жезл с обличием Изиды,
Чем владеть лишь мог наследник
Фараонов – фараон.
В лоб регалии почтенной
Ноздреватого железа
Вплавлен формы молньевидной
Камень неба – метеор –
Ни в Стране, ни в сопредельных
Нет подобного металла,
Что пластичней твёрдой бронзы,
Как умельцы говорят…
Ходко шла по Нилу барка.
Охранять царя готова,
Зорко вдаль глядела стража…
Но пустынны берега.
Лишь воскликнет удивлённый
В тростниковых плавнях ибис,
Да в прибрежной деревеньке
Вол приветливо взревёт…
Три нубийца меднокожих –
Три постельничьих безгласных,
Кто поддерживает в спальне
Над монархами огни, -
Опахалами из перьев
Отгоняли потихоньку
От четы священной всяких
Насекомых и жару.
И гребцы, что днищем барки
От очей подмётных скрыты,
Равно, как от созерцанья
Тел божественной четы,
Мерно вёсла опускали
В золотое утро Нила…
И надсмотрщики над ними
Бойко плётками трясли.
XX
На почтительном отрыве
От роскошной царской барки –
По порядкам этикета:
Авангард и арьергард –
На судах размеров разных
Шли в согласие с уставом
Пышный двор и войско Снефру
Соответственно чинам.
За царями в ветхой лодке –
Нищей собственности храма,
Что был вынужден доселе
Пребывать в тени глухой,
Храма мудрости, который
В одночасье стал главою
Иерархии суровой
Многочисленных богов, -
На корме под старым тентом:
Друг, любезный фараону,
Проводник-советчик Снефру –
Плыл в большом раздумье жрец.
Он-то знал, что неджес малый,
Завтра видящий, причиной
Настоящему походу
В глушь неведомую был.
Но стремясь понять мотивы
Шага, что не свойствен вовсе
Представителю надменных
Ограниченных владык, -
Жрец, познаньем изощрённый,
Нет, не смог себе ответить:
Что! – есть к Неферти-пророку
Снисхождение царя?..
Он представил Снефру в ветхой,
В край запущенной молельне,
Средь убогости, зловонья
От неубранных никем,
Изобилующих червем
Сгнивших жертвенных останков,
Сплошь усеянных роями
Разноцветных трупных мух.
Он представил, как на чёрный
Камень Неферти восходит,
Сам – уборщик, жрец и служка
В бедном храме островном,
Как садится он и долго,
Будто голос камня слыша,
Складки рубища расправив,
Немигающе глядит…
Тут, конечно, фараону
Не до истин и пророчеств:
Царь брезгливо отвернётся
От такого мудреца.
Будет гнев разбужен в Снефру!
И сойдёт на тихий остров
Вместо чести и признанья
С царской яростью беда…
А потом напомнят Снефру
Хитрецы и подлипалы:
Тота жрец всему виною! –
И укажут на него…
Что же будет, если Снефру,
Чуть приблизившись к загадкам,
О которых мог годами
Жрец поведывать ему, -
Вдруг дознается, напротив,
От чудесного провидца,
Что и Тоту не доступно:
Дни конкретных перемен,
Ожидающих Египет
(Жрец никак не сомневался
В силе Неферти, способной
Даль времён преодолеть)?..
«Царь хорош, конечно, тоже! –
За узлом вязать бы узел:
Ход последствий, постепенно
Исходящий от причин,
Что спокойно б созревали
На известной почве Тота
И, естественно, давали б
Однозначный результат, -
Было бы умнО… Так нет же,
Подавай ему на блюде
Мигом все картины сразу,
Что пребудут… А зачем?…»
Так, путями исключений
Одного или иного,
Вывел, твёрдо убеждённый,
Лишь одно решенье жрец:
Надо Неферти подстроить
Тонкий ряд компрометаций
Так, чтоб Снефру увлечённый
Обвинить жреца не мог.
XXI
А суда вошли в пределы
Гелиопольского нома.
Вон и город Гелиополь
Проплывает за бортом.
Вон Хуфу на возвышенье
Бьёт почтительно поклоны,
Вон, в колени ткнувшись лбами,
Фараона чтит народ…
Широко река разлита.
Приближаясь к морю, плавно
Перекатывает волны
Осветливший воды Нил.
Время – за полдень. И скоро
За началом дельты нильской:
«Выйти к острову!» - был отдан
Кормчим знаками сигнал…
Но ещё блуждали долго
Среди плавней водоходы,
Остров с Неферти на дельте,
Будь неладно всё, ища…
По протокам с непривычным
Ходом струй воды упругой,
В расширяющемся русле
Потерявши берега, -
Строй судов разрушен царский:
Очень каждому хотелось
Раньше всех увидеть остров,
Чтоб любезней Снефру стать.
Царь, скрывая недовольство,
Так же был с царицей рядом
В облачение и в гриме
Посреди своей Реки.
Словно каменная кукла,
Как всегда, глядел он прямо…
Из-под век полузакрытых
Всё мрачней сочился взор.
Наконец, зевнув лениво,
Встала гордая царица
И под сенью балдахина
Скрылась медленно она.
Величаво опустился
Вслед за нею полог тяжкий…
На корме остался Снефру
В одиночестве, как перст!
…Вдруг до слуха фараона
Долетел зовущий голос,
Полон ветреной свободы…
Веки поднял фараон…
Крикнуть так из приближённых
Не осмелился никто бы:
Что за дивное созвучье,
Мигом понятое – «Эй!»
Жезлом царь качнул. И снова,
Друг за дружкой выгребая
Строго в линию, флотилья
Важно двинулась на зов…
Зов звучал сильней всё, ближе…
Вот уже почти что рядом…
А не виден, подававший
Вольный голос, человек.
XXII
Вовсе лишь в тростник уткнувшись,
Обнаружил царский кормчий
Сквозь папирус – уходящий
В тьму зелёную проход.
В ней виднелся незаметный
Тростниковый свайный мостик,
И на нём – островитянин
Машет поднятой рукой.
Натянув тетивы луков,
Стража выпятилась грозно:
Фараонам непривычен
Для приветствий жест такой.
«Имя!» – взвыл военачальник. –
Назови себя, ничтожный!
Чтобы знать, кого отправят
К Сету лучники мои…»
«Неджес Неферти», - ответ был…
И коснувшись жезлом гонга,
Миг стремительных прицелов
Стражи царь остановил…
«Мой поклон тебе, владыка». –
Зазвучавший… ниоткуда
В существе своём почуял
Гордый голос фараон.
«Ничему не удивляйся, -
Продолжалось наважденье, -
Принят будучи достойно,
Царь, достойных не унизь!
Смерти наших душ подобно
Униженье нас. И это
Истинным пророкам слова
Пережить нельзя никак…
Здесь, на острове безвестном,
Молчаливой тайны полном,
Разговаривать умеют,
Не разверстывая уст.
Скрыты от непосвящённых
Смысл речей. И устремленья.
И никто не может слушать
Двух беседующих нас…
Ты о том ещё узнаешь,
Если будет любопытно.
А пока – в пути на остров
За плечо моё держись…»
И вельможи увидали,
Онемев от изумленья,
Как фигуре богоравной
Неджес руку протянул.
Фараон ступил на мостик
И, ни разу не качнувшись,
Вглубь зелёного прохода
Вслед за Неферти пошёл…
Заспешило суетливо
Фараона окруженье
За царём своим на мостик
Переправиться скорей,
Но спокойно и раздельно
По слогам промолвил неджес:
«Все – ни с места. Остров примет
Лишь владыку и жреца…»
Подобрав полы хитона,
Жрец вторым ступил на мостик.
И пропали три фигуры
В мраке сумерек глухом…
А суда качались кучно
У пределов недоступных.
И запрету подчинившись,
Перед сном разоблачась,
Все отужинали молча,
А потом всхрапнули сладко…
Пусть им этот остров странный
Не привидится во сне…
XXIII
«…Для владык земного мира
Многознание жестоко,
А предвиденье печально, -
Мыслью неджес передал. –
Об одном прошу, о, царь, я:
Перед завтрашнею злобой
Слуг твоих жестокосердных
Стань познанию щитом.
Хоть насилия страшиться
Ясновидцам не пристало –
Но, как воск, растает остров,
Если силой будет взят.
С нами вместе жрец твой мудрый.
Очень может так случиться,
Что бездумная прислуга
Целью выберет его…
Отвечай же без утайки:
Ты, по-прежнему, желаешь
И зачем желаешь, Снефру,
Про судьбу Страны узнать?»
Снефру был обескуражен
Обращением пророка,
Так грубейше нарушавшем
Вековечный этикет…
«Я – владыка или неджес?..» -
Тяжело подумал Снефру.
И – в ответ: «Владыка – небо!
Мы уравнены под ним…
О своём не беспокойся –
Ведь беседуем безмолвно,
И другие не узнают,
Что друг другу говорим.
Не считай же униженьем:
Ты с вопросами пришёл ведь,
И на то моя лишь воля –
Будешь знать ли ты ответ…»
Жрец, идущий рядом с ними,
Ничего не слышал, кроме
Всхлипов мостика и ветра
По верхушкам тростника,
Но какие-то обрывки
Беспорядочные мыслей,
Будто шёпот издалёка,
Проносились в голове…
Как бы ни было, а знанье
Тота мудрости глубинной
От всех прочих ощутимо
Отличало мудреца.
Жрец проник наитьем тонким
В разгоравшуюся живо
Снефру с Неферти беседу,
Суть её поймав едва.
«Изощрён довольно неджес
Прозорливый. Но посмотрим:
Что за остров, что откроет
Нам впоследствии пророк?
Но всего же любопытней
Чёрный камень в ветхом храме,
Что, наверно, безобразней,
Чем я сам воображал…
Впредь, однако, осторожней:
Никаких случайных мыслей!
Видно, неджес понимает
Ход раздумий потайных…»
XXIV
Остров жил в соединенье
Сил небес и подземелий,
Управляемых спокойно
Умной волею земной.
Колоннадою могучей
Из невиданных деревьев
Перед удивлённым взором
Фараона он предстал.
Меж двух статуй деревянных,
В душных сумерках мерцавших
Фосфорически холодным
Ровным внутренним огнём,
Робко с мостика на сушу
Фараон сошёл по сходням,
И качнулся, показалось,
Странный остров, как живой.
Тьма в права вступала быстро.
Ночь обрушилась на землю.
Но холодное свеченье
Статуй шире разлилось.
Снефру, Неферти ведомый,
Озирался непрестанно,
И, поёживаясь зябко,
Шёл за ними следом жрец. –
Он собою ощутил вдруг
Муравьиный писк разумный,
Дождевого червя шёпот,
Корневую речь глубин,
Сонных камней бормотанье,
Перебранку крон взнесённых,
Птичьи росказни и вести
Торопливые ветров…
И постигнул жрец, что в гуле,
До тех пор им представимом
Как гармонию в порядке
Общежития божеств, -
Всё живёт раздельной явью,
Всё своё имеет имя:
Позови – незримый образ
Враз откликнется на зов…
Впереди тропой идущий
Руку поднял ясновидец,
И зажглось в его ладони
Солнце малое звездой.
Лес, вокруг стоявший плотно,
Вдруг лучами озарился…
И свершившегося видеть
Не случалось никогда:
На глазах стволы деревьев
С треском к небу потянулись
И, как спелые колосья,
Вдруг на землю полегли.
И бесшумно погрузился
В почву только что могучий
Лес. И свежие росточки
Тотчас лесом подросли.
Одновременно исчезли
Голоса зверей. И птичьи,
Пух теряющие, тельца
Превратились в перегной…
И стремительные соки
Под корой заклокотали.
И другой покров зелёный
Зашумел, зашелестел.
В шелесте перерождаясь,
Заплелись в косицы ветки
И венком образовали
Вкруговую плотный нимб.
И сверкало в центре круга
Камень-озерцо, зеркально
Повторивши тень пророка,
В звёздах небо отразив.
XXV
«Вот мой храм! – воскликнул неджес. –
Жрец, таким его ты видел?..
Мудр, а ложного виденья
Не сумел ты превозмочь!
Храм пророков, как и слово
Прорицанья, не имеют
Смысла, вскормленные грязью,
Низведённые до жертв…
Царь, ведь преобразованья
Те, каким ты был свидетель:
Времени ниспроверженье –
Умной выдумки людской.
Время – луч, который длится,
Если есть источник света.
И пребудет лишь пространство,
Коль светильник погасить.
А пространственных явлений
Скоры видоизмененья:
От рождений – через гибель –
До рождений вновь. И вновь:
От рождений – через гибель…
Сколько б камешку на нити
Ни качаться, повторится
Неизбежный цикл тройной…
Так зачем – ты не ответил –
Знать судьбу Египта хочешь?..»
«Смысл ищу существованью. –
Тихо Снефру произнёс. –
И ещё – вопрос последний:
Как беседовать молчаньем,
Понимая глубь единства
Мира, скажешь ли, пророк?»
«Есть бессмертная частица
В самой тайне плоти смертной,
Вне забот и вне порока
Первозданна и чиста.
Зла с Добром противоборства
Та частица не приемлет.
Только мысль – безмолвный вестник –
Свет её. И проводник…
Но приступим к прорицанью!
Подтверждаешь ли желанье?»
«Да!» – сверкнул глазами Снефру.
«Заклинание творю».
Заклинание Неферти:
«Оставьте, быки, колесницу времён,
Привычное скиньте ярмо.
Пусть лёгкие ветры вас небом несут,
Да будет стремителен лёт…
Что видите вы на далёкой земле,
На знойных реки берегах –
Открыть и поведать немедля велю!
Да станет к вам ухо остро…
На чёрную линию – жёлтая гладь,
На красную – дым голубой…
Прозреть и провидеть стопами я встал
На камень пророчеств, быки!»
Узкий луч метнулся в небо,
Грянул грозный грохот грома
И дугою раскалённой
Даль прошил метеорит…
Горько Неферти сказанье
О стране Египет начал.
И слова его печали
Тайно жрец запечатлел.
Пророчество Неферти:
«Предвижу!
И честно моё содрогается сердце.
Плачь, бедный мой царь,
О земле, что тебя народила.
Молчание – зло.
Только слово пророчества – сила.
Лишь в правде,
Пусть горькое, - разума чистое средство…
Оплакивать мёртвых –
Египта священный обычай –
Никто не придёт в поминальные дни на могилы.
Амбары зерна превратятся в хранилища гнили.
Погибель голодная станет Египту привычной.
Не вечна Страна – средоточье покорного рабства. –
В ней смута созреет.
Восстанут открыто селяне.
Хозяева сгинут.
Померкнут благие деянья.
Ни дня – без хаоса.
Насилье исполнит пространства.
Погибнет Страна.
И не будет печали об этом.
Рабы воцарятся – бездушные мрачные люди.
Ни славить кого-то, ни славиться некому будет.
И застятся наглухо взоры людские от света.
С презрением к предкам в потомков войдёт беспокойство. –
Надежды прекрасные сменят желанья дурного.
И люди людей понимать и любить перестанут.
И сломано будет надёжное жизнеустройство…
Предвижу!
В потёмках скрывается трон твой наследный.
Уставший от бед не услышит и доброго слова.
Покинув развалины, будут без крова скитаться
Твои, фараон, солнцеликие горе-потомки…
Река полноводная сушей засолённой станет.
По бывшему руслу пройдут, будто посуху, ноги.
И боги храмовные в жертву болота получат.
И реку суда, рассыхаясь, искать перестанут.
Вода станет берегом.
Берег – зловонной водою.
Путь северный ветер уступит песчаному с юга.
За нивами нивы зачахнут, не ведая плуга.
Друг друга ограбит.
Брат брата одарит бедою.
Ни сева. Ни жатвы…
Лишь плавнями станут питаться.
Но от истреблённого разве живое родится?..
Презреют в Стране символ мудрости – Ибиса-птицу.
И змеи шипящие в гнёздах её расклубятся…
Предвижу!
Падёт Гелиополь – защита с востока.
В неверьем озлобленной страже измена таится.
Гиксос-азиат покорит неприступные стены,
Врата отворит и займётся расправой жестокой.
И к тем, кто унижен беспечной египетской спесью,
Кому на невольничьих рынках лишь место под солнцем,
Возмездие ликом, достойным судьбы, повернётся
Воздать, наконец, им позор возвышения местью…
Я слышу владыку, чей дух обречённый измотан,
Чья речь до мольбы опустилась, до немощи низшей,
Над равным цари хохотали б, подобное слыша,
Но верь мне и внемли! –
Вторю его голосу – вот он:
Голос фараона-потомка:
«Я не знаю…
Над Нилом темны и пусты города.
В чаше черепа – эхом в колодце – и шёпот, и крик.
Уронила Двойную Корону моя голова,
И богам-покровителям пуст полумёртвый язык.
Я не знаю…
А ночь разжигает вдали горизонт.
Что она принесёт по бушующим руслам огня:
Если там азиат – малочислен и слаб гарнизон.
А убийца – увы: не подкуплена ль стража моя?
Я не знаю…
Обед во дворце, как в походе худом…
До походов ли мне, если медь на стреле зелена!
Сколько лун добротою держали надёжный мой дом!
Но и боги устали хорошие слать времена…
Я не знаю,
Откуда мне искренней помощи ждать? –
Север выжат Востоком.
Растёт подозрительно Юг…
Посредине земли мне одно лишь осталось желать:
В пирамиде живым завершить предначертанный круг…»
…Всё затихло. Лишь с восхода
Тишиною дунул ветер.
Погрузился в чёрный камень
Слово молвивший пророк…
Разворачиваясь к югу,
Паруса подняли лодки
И поплыли. Жрец и Снефру,
Молча, глянули назад. –
Пеленою мглы укрытый,
Растворялся вслед за ними
В сером предрассветном свете
Чудный остров навсегда.
Только всё ещё двум людям
Откликался в дебрях эхом
Голос Неферти печальной
Горькой истиной о них.
Эпилог
В папирусах, дошедших до меня,
Бесстрастный строй значков неизгладимых…
Ушли быки, крутые лбы креня!
Но всё ещё вослед быкам глядим мы…
Словами обнажённый результат!
Папирус – очевидец прорицанья:
Быки рога сломали о закат,
Поверив, что взлетят от бичеванья…
Бессмысленно…
Погонщик был иной!
Незрячим он тащился за быками.
Трещала ось телеги временной,
Нагруженной бесчисленно рабами.
Плыл стон, оттуда песней становясь
Измученной, уже не первобытный…
Прослыть, подслушать пробовала власть,
С подвластными бытующая слитно…
Вновь за спиной усыпан прахом шлях,
Вновь слуху туго, вновь глазам негладко:
Сообщество быков и колымаг
Скрежещет на ухабистых порядках.
И только то, чем должен человек
Когда-нибудь в природе состояться,
Несут, переходя из века в век,
Слова. И тайной явленной искрятся.