Шорох стрелок в часах, пульс в виске на «тик-так»,
И твоё ледяное предплечье…
Нас укрыла поверх одеял темнота,
А сквозь щели окна свищет вечность.
Я не верю ещё – всё ещё – в это «нас».
Я… не помню, во что ещё верю.
И скрипит, как доносчик, пружинный матрас:
«Эй! Она проверяет потерю!»
«Даааааа…» Он слышит, что тихо сползает рука,
Мнёт сорочку, как лист оригами:
Пальцы ощупью впадину ищут пупка
И по краю блуждают кругами…
Вот и всё. «Наконец-то?» Свободна! «Пуста…»
Где ты, Чудо моё? Я… не слышу…
Под ладонью равнинная гладь живота…
Сердца – нет. Сердце бухает выше.
Мне бы надо смеяться. Но впору – завыть:
Я отравлена страхом фантомным –
От виска до виска. Прочь же из головы!
Я не верю в тебя! Я всё помню!!!
…Щётка тёмных ресниц сон сметает со щёк…
….Капли радужек синих мутнеют…
…Я шепчу, что тебя сохранит добрый Бог.
Некрещёного… Пусть! Нам – виднее.
Ты мороженым сливочным пахнешь, малыш,
Пахнешь детством, как мама – печалью…
«Спи, родной, ты уже мне не принадлежишь…
Но ты – мой… Я тебе… обещаю».
…Тишина, как солдат, позабытый в строю.
«Ты, Безликая, знаешь: я струшу…»
…Я у детской кроватки ночами стою,
Чтоб ладонью дыхание слушать.
(13 июня 2012)