Памяти прадеда Александра Дмитриевича Семёнова
и всех расстрелянных отцов-землепашцев
Если нашей деревни убьют одного –
уже праздник иной, уже радость не та;
и не пьётся оставшееся вино,
и чужие могильные ближе места,
и недавняя песня о бывшем давно
с незатейливым смыслом, уже не проста.
Если нашей деревни убьют семерых –
уже будто бы кочет потише поёт,
и бурьяном погуще брадаты дворы,
и на Семике реже цветной карагод;
и везде, где имелось о чём говорить,
помолчавши, душа для чего-то вздохнёт.
Если нашей деревни потребуют всех…
Разорят, растеряют, в полях растрясут;
наше местное имя, некрепкий орех
острозубые гости легко разгрызут.
Труженик-супостат снимет жаркий доспех
и, усталый, пойдёт искупаться на пруд.
Романтично в пустыне, где было село,
или в чаще дремучей, где цвёл огород,
или там, на воде, где боится весло
опереться на кости церковных высот, –
хорошо! Это памятью зримое зло,
похищая, хранит сокровенный кивот.
Тяжелей, если в доме хозяин – смех,
и родня родом басен готова расти.
Мало жизни при шуме хвастливых вех,
и позор чуждой власти напрасен почти;
не о том ли надежда, когда наших всех
Промыслитель зовёт чьи-то горы крестить?
1998