Девочка со спичками.
(автор стихотворения Наталья Хаткина)
Нас Рождество собирает в семейный круг.
А за окном, как положено, белый пух.
А за столом, как положено, чтенье вслух.
А под столом кость грызет наш лохматый друг.
Андерсен, Андерсен, Андерсен, Ан-дер-сен!
Эти слова уложились в забытый вальс.
Девочка мерзнет.
Сейчас замерзнет совсем.
Вам никогда не казалось, что это про вас?
Плачет малыш.
Если б я оказался там,
Я б исхитрился и как-нибудь ей помог.
Звездочка тонким лучом протянулась к нам.
Маленькой серной спички горит огонек.
Андерсен, Андерсен, Андерсен, Ан-дер-сен!
Пальцем одним наиграем забытый вальс.
Если вы даже одни среди стылых стен,
Кто-то с высоких небес пожалеет вас.
Хаткина Наталья.
ВСЕГДА ОЗЯБШАЯ.
Наталья ХАТКИНА 1956, Челябинск – 2009, Донецк
Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии»
Стихи Наташи Хаткиной, когда было ей лет двадцать с поросячьим хвостиком, мне прочитал на память Иосиф Курлат. Еще до ее появления на свет он был сокурсником Беллы Ахмадулиной. Тогда и написал стихи, ходившие из рук в руки в Литинституте, предупреждая об опасной заманчивости оттепелей: «Деревья, деревья, цвести еще рано...»
Наташа родилась через девятнадцать лет после Беллы, в двойственном 56-м году, когда сначала Хрущев назвал Сталина убийцей на XX съезде, а затем отдал приказ о подавлении восстания в Венгрии.
На долю Наташиного поколения пришлась изнурительная афганская война, брежневское невдохновляющее шамканье. У ее сверстников уже не было шестидесятнических иллюзий – романтика умерла под гусеницами танков в Праге. Кто-то научился перешагивать через других, кто-то стал размазневым пофигистом, кто-то ушел в кухонную озлобленку на всех и вся.
Слава Богу, оставались книги для тех, кто не разучился читать. Семья у Наташи была кочевая, но читающая. Мать – врач, отец – военный авиамеханик. Что угодно могли забыть при переездах, но не свои любимые книги. «В дни поздней осени, промозглой и нервозной, / вороний карк злым кашлем мучит парк, / и чувствуешь себя слегка туберкулезнoй, / и лучший друг – то Чехов, то Ремарк. // Сестра писателей – чахоточная осень. / Не обещай мне, бедная сестра, / сна на террасе в – как его? – Давосе. / Нет, не про нас Волшебная гора. / Мы – воины. И в умиранье длинном – / нет, не про нас! – и роскошь, и печаль. / В троллейбусе или на поле минном / нам коротко споет железный нахтигаль».
Учиться Наташа пошла на самый неприбыльный после диплома факультет университета – филологический, работала в сельской школе, потом библиотекарем в Донецке. Стихи писала с детства. Вспоминала об этом так: «Когда мне было пять лет, я подобрала котенка. А мне сказали: «Нет и никогда». А кто сказал, это не важно, хотя это были мама и бабушка. Я взяла котенка в руки и пошла в продуктовый магазин, и стала там читать стихи собственного сочинения. По дороге сочинила: «Мой котенок, ты один. Мой котенок, я одна. Нас никто, никто не любит, Никому я не нужна».
В мечтах я представляла себя возвышенной и непонятой. Наяву непонятой быть получалось, а вот возвышенной никогда».
Она признавалась: «Родным городом Донецк стал мне далеко не сразу. Я в припадке самомнения считала, что могу покорить Москву, как Александр Дюма покорил Париж с одним золотым в кармане. Донецк как любимый город проявился позднее постепенно – как проявлялись когда-то черно-белые фотографии».
В этом индустриальном городе сквозь производственный грохот хрупко, тоненько, но все-таки звучала поэзия. Был даже, как его шутливо называла Наташа, «литературный салон местной мадам Рекамье» Любови Охановой, издавался журнал «Дикое поле», а в театре шел «Милый друг» Мопассана в Наташиной инсценировке, и она же стояла на выдаче книг в библиотеке. А еще она была матерью и воспитывала свою единственную дочь Машу, ставшую учредителем детского журнала «Апельсин».
Конечно, Наташе приходилось нелегко, когда в 70-е годы она была вынуждена устраивать в библиотеке стенды, посвященные «Малой земле» Брежнева, а в 90-е выбивать деньги на книги теперь уже не у партийных идеологов, а у наших родных капиталистов.
Когда я впервые встретился с ней, то сразу заметил, как она все время во что-то кутается, как ее знобит, как ей холодно от постоянного наталкивания на чье-то ледяное равнодушие.
У нее есть несколько поэтических автопортретов, ироничных и безжалостных, но одновременно полных чувства женского достоинства.
Я написал предисловие к самой первой книжке Наташи еще в 1981 году, уже тогда понимая, что в русскую литературу пришел настоящий поэт. Попробуйте-ка забыть хотя бы эти две строки – не получится: «Как я тогда просила: «Господи, дай!» /
– На, – отвечал, – только будешь нести сама».
Но ее завоевание Москвы не состоялось при жизни. Ни на одну из ее шести поэтических книжек, выходивших всё в Донецке да в Донецке, не обратило внимания ни одно московское издательство. Столичные издатели охотно заказывали ей развлекушные книжонки («О тостах, или Как стать душой компании» и т.п.), которые писались, как подтверждает дочь, «не для души, а для денег», но Наташины стихи их отпугивали нескрываемым личным трагизмом, душевной озяблостью, что никогда, к ее чести, не переходило в мизантропию. А ведь настоящий русский поэт, оказавшийся за границей по своей воле или по воле истории, не зависящей от него, в России не иностранец и не провинциал. Провинциальность – явление не географическое, а духовное.
В Москву Наташа Хаткина на моей памяти приезжала лишь однажды. Я сделал ее фотопортрет на набережной. Было теплое лето, но она всё равно зябла, кутала горло и прятала руки в рукава – сильная, но одновременно беззащитная. Ее опять знобило.
Донецкий сон
Когда, как в черно-белейшем кино,
в Донецк приехал я давным-давно,
донецкая девчонка-поэтесса
меня ждала совсем без политеса,
всех одним махом
вроде побивахом,
училка,
но почти с дошкольным страхом.
За водкой и закуской из консервов
мы встретились
в пространстве эсэсэрном –
тогда еще была страна такая,
поэтов и любя, и пресекая.
Девчонка руку ткнула мне:
«Наталья»,
чтоб сразу избежать
сентименталья.
Я в коммуналку ей принес «Токая»
из мира, что остался вдалеке.
Она, в свой мир не сразу допуская,
зажалась, вся озябшая такая,
по-девичьи ресницы опуская,
в мужском
неподходящем пиджаке.
Из пальцев мою руку выпуская,
вдруг покраснела,
став потом бледней,
как будто бы моя – ее руке
пожатьем легким обещала что-то
и обмануть могла ее с налета,
и, как легко пришел, так налегке
исчезну я на вольном ветерке.
Она вдруг попросила на пиджак
мое пальто накинуть.
«Что-то знобко».
А про пиджак сказала:
«Папин» робко
и смолкла, губы детские поджав.
Всё куталась она, нашла и шаль,
а на колени положила скатерть.
Электроплиток было ей не жаль –
казалось,
всех на свете их не хватит.
На улице иззяблась на ветру,
когда меня на поезд провожала,
похожа на замерзшую ветлу,
которая из леса убежала.
Но делалось вокруг всё ледяней
совсем не от мороза – от людей.
К нам туго
прививается заморскость.
Что общего в нас?
Русская замерзлость.
И вдруг она спросила напоследь:
«А вы… вы не боитесь умереть?»
Вопрос был непохожим на игру.
Мне руку
слишком медленно пожала
и слезы наперед
в глазах сдержала,
чтобы не плакать, если я умру.
А умерла сама вперед меня,
от холода сгорев, как от огня.
Дитя и мать. Моя сестра-поэт.
А кто из нас был вовремя согрет?
Евгений ЕВТУШЕНКО
Главная»«НИ» за 26 Марта 2010 г.»Культура
-Наталья Хаткина пишет о себе:
"Когда мне было пять лет, я подобрала на улице котенка. А мне сказали: "Нет и никогда!" А кто сказал, неважно, хотя это были мама и бабушка. Я взяла котенка на руки, пошла в продуктовый магазин и стала там читать стихи собственного сочинения. По дороге собственно сочинила:
Мой котенок,
Ты один,
Мой котенок,
Я одна.
Нас никто-никто не любит,
Никому я не нужна!
Люди в магазине почему-то смеялись, хотя это были очень печальные стихи. Смеялись и давали нам с котенком какую-то еду. А перед закрытием прибежала бабушка, очень злая, и сказала: "Ладно! Пойдем домой! Вместе с этим… А то люди смеются…"
Когда мне было одиннадцать лет, я влюбилась. Это была девятая по счету любовь - романтическая и безответная. На новогоднем вечере вместо объявленного в программе Сергея Михалкова я опять читала стихи собственного сочинения:
Ты один и я одна,
Светит бледная луна.
Вот умру в тоске-печали -
Пожалеют все тогда!
Все - учителя и ученики - опять почему-то смеялись. А тот, кому были посвящены эти строки, прошипел мне прямо в лицо: "Ладно! Пойдем завтра в кино! Только больше никогда этого не делай!"
Чего не делать? Не писать стихов? Не читать стихов?
В мечтах я представляла себя возвышенной и непонятой. Наяву непонятой быть получалось, а возвышенной - никак.
Я посмотрела на себя в зеркало. Отражение было растрепанным и вполне упитанным. Я поняла, что с таким лицом нельзя быть трагической поэтессой. Как бы мне этого ни хотелось.
С тех пор я стала совсем другой. Я хожу по улицам и верчу головой: а вдруг мне покажут что-нибудь смешное? Утром я становлюсь на четвереньки и смотрю на мир снизу вверх - с точки зрения кошки, собаки и таракана. Ну, и маленького ребенка.
Двадцать лет я работала библиотекарем в детской библиотеке - это счастье. Я забыла, что когда-то хотела стать трагической поэтессой. Я пишу стихи и сказки для детей. Мне нравится в одесском юмористическом журнале "Фонтан" - у нас есть детские странички "Фонтанчик"! В 2001 году вышла в свет моя "Озорная азбука" - не только для самых маленьких.
И только иногда, поздним вечером, я смотрю на себя в зеркало при свечах и пытаюсь сделать значительное и скорбное выражение лица. Не получается".
Наталья Хаткина скончалась 14 августа 2009 года.
БЕЛАЯ РОМАШКА
В дни поздней осени, промозглой и нервозной,
вороний карк злым кашлем мучит парк,
и чувствуешь себя слегка туберкулезным,
и лучший друг - то Чехов, то Ремарк.
И в графике ветвей - рентген дырявых легких,
и псы на поводках кавернами хрипят,
на вдохе-выдохе - сипение и клекот,
и продано авто, и умирает Пат!
Сестра писателей - чахоточная осень.
Не обещай мне, бедная сестра,
сна на террасе в - как его? - Давосе.
Нет, не про нас Волшебная гора.
Мы - воины. И умираний длинных -
нет, не про нас! - и роскошь, и печаль.
В троллейбусе или на поле минном
нам коротко споет железный нахтигаль.
Склонясь над койкой ржавою подвальной,
нам Флоренс Найтингейл подаст воды глоток.
О, этот кроткий ангел госпитальный! -
она и соловей, она же и цветок.
Наталья Хаткина.
Хаткина Наталья Викторовна (2 сентября 1956 — 15 августа 2009) — русская писательница, поэтесса.
Страница в Журнальном Зале http://magazines.russ.ru/authors/h/hatkina/
Страница на Стихи.ру http://stihi.ru/avtor/sh15