Вспыхнули, взметнулись яркие красные и золотые краски, тонкие девичьи руки и плечи превратились в вихрь радости, и звуки уносили меня в танцующий круг.
Трещотка смеялась, а домры лились лёгкой волной, и плескалась щедро разноцветными красками русская гармонь.
Я пришла слушать маму, но уже забыла всё и только смотрела почти не мигая выше, туда, где волшебно. Разбудили моё существо внезапные звуки аплодисментов.
Вот хор вышел на сцену и зал снова замер.
- Ой вы ветры ветеро-очки, полудённы вихорё-очки...
Звуки голосов поплыли туманом над залом, и травы густые вставали, и река виделась где- то совсем рядом, и бесконечная непостижимая даль открывалась перед каждым.
Вот появилась моя мама.
Я помню льющийся звук серебряного голоса и страх внутри, вдруг она забудет слова, бедная моя мамочка.
Оркестр дышал, замирал, волновался, срывался водопадом звуков и угасал, шептал, говорил, пел единым живым существом.
Звук её голоса отзывался внутри щемящей дрожью, будто где- то вдалеке звонят, звонят серебряные колокола и зовут к службе…
- Росси---я, родна--я моя----
Дарю--- тебе песню--- свою-----
Колокола разлились ещё ярче, наполнили всё серебром и светом и… растаяли.
Когда мама уезжала с хором на гастроли, мы скучая, потихоньку доставали из шкафчика её прозрачные цветные косынки и вдыхали аромат «Красной Москвы».