В этой жизни немало пришлось мне поездить по свету,
Вспоминаю маршрут свой: Ташкент-Самарканд-Бухара…
Райский сад Гюлистана, дворцы, медресе, минареты,
И песок под ногами, песок на зубах, и – жара!
Каждый день открывалось какое-то новое чудо,
Беспощадной лазурью слепила дворцов красота.
В шумной пёстрой толпе крик ослов и рычанье верблюдов,
И в лохмотьях истлевших угрюмо стоит нищета…
Изобилье красот мозг расплавленный не принимает,
Я привыкла к тому, что все радости скупо-просты.
Слишком яркий павлин резким криком своим раздражает,
И до одури пахнут привыкшие к зною цветы.
Не хочу я в жару есть тяжелое, жирное блюдо,
И халва мне не в радость, я просто её не люблю.
Прогуляюсь сама, посмотрю на людей и верблюдов,
«Одному не ходить!» – я из чувства протеста пойду!
Рядом с блеском красот много жизни жестокой и грубой,
Надоели мне маски, увижу я подлинность лиц.
Вот верблюд на песке, так презрительно выпятил губы,
И глаза занавесил густой бахромою ресниц.
Я труслива ужасно, но с диким желаньем не сладить!
Как случилось всё это, теперь не могу я понять!
Удалось мне верблюда по бархатной шее погладить,
Он ресницами дрогнул и голову стал подставлять!
С детства знаю, что звери пугаются взмаха и крика,
И хоть сердце мне пело, но голос покорно молчал.
А под старой чинарой, в тени, на скамье у арыка
Меднолицый хозяин восторги мои наблюдал.
А вечерней порой прокатился шумок по палате,
(Нарушение правил чревато обилием ссор!)
Очень мрачный узбек в тюбетейке, в линялом халате,
Целый час у портье меня требует на разговор!
Говорил он по-русски коряво, но очень логично.
Изумленье моё нарастало, не зная границ!
Ах, как дико, как странно, смешно и почти неприлично:
Может жизнь измениться от взмаха верблюжьих ресниц!
Ведь верблюды, конечно, намного умнее, чем люди,
(Из медлительной речи я это сумела понять),
Не сложилось с людьми, он винить их за это не будет,
А любимым верблюдам во всём он привык доверять.
Мой отец далеко, потому говорит он со мною,
Он отца известит, прежде, чем я шагну за порог…
Он готовит калым и берет меня в дом свой женою,
Ведь верблюд меня принял, верблюд ошибиться не мог!
Так упорно твердил, что с калымом отца не обманет,
Всё отдаст, если мало, то будет у близких просить…
Ах, безумная жизнь, меня вечно во что-то затянет!
Вот погладишь верблюда, и можно в гарем угодить!
Он пришел на вокзал и сказал мне, что очень жалеет,
Что с верблюдом один возвращается в сумрачный дом…
В короб;чке на счастье вручил мне жука-скарабея,
(Жук потом улетел, не заботясь о счастье моём!)
Чтобы вспомнила я… Ах, такого я вряд ли забуду!
Но прощанье прервал затяжной паровозный свисток.
Мне на поезд пора, а ему возвращаться к верблюду,
И ещё попросил из косы золотой волосок…
Но какая же дикость! Какое-то средневековье!
И верблюд вместо свахи, да это же просто смешит!
Здесь предельная щедрость, возможно, считалась любовью,
Пусть обычай понятен, но есть еще тайна души…
Не сумела забыть я узбека с любимым верблюдом,
Как бы ни был он дик, в чём-то был, несомненно, хорош!
И скитаясь по свету, я с грустью встречала повсюду
Вместо щедрости скупость, обман, лицемерье и ложь.
Доводилось мне слышать, что цену себе набиваю,
И не раз нищетой попрекал меня гнусный наглец.
Да, цена дорога, объявляю для тех, кто не знает:
Два огромных верблюда и целое стадо овец!