ФОТО
Теплынь августа лежала в мире, вздыхала на толстой траве обочин, на самой дороге, привязанной к станции Депо. Теплынь тяжело ударяла в ладошку крыши избранного домика. И светло дышала в лицо, если подставишься открытому солнцу.
Старая хозяйка опять управлялась на огороде, многими растительными хлопотами увлечена и утешена. Ей лет семьдесят и тягот, известных её душе, трудов, знакомых рукам, и слез, памятных глазам, прожила она седмерицею семикратно. Отчего приобрела спокойное чувство существования, не догадываясь о природе этой тихой крепости, имя которой непостыдная надежда. Склонялась старая над земледелием своим; косматая седая прядь пробилась из-под самодельного тряпичного капюшона, и холмик горбатой спины мелко плавал внизу картинки, ликующей живописью цветов, деревьев, ближних и дальних домов, высоких лёгких тучек…
Вышел молодой ейный квартирант, персонаж пока маловнятный. Он потоптался на грядках и, заботясь о разных своих стремлениях, внимательно посмотрел на текущий день. Пожилая работница не кликнула его ни взглядом, ни зовом, ей было незачем отвлекать занятого человека, она не любила превращать людей в каких-нибудь виноватых перед ней и обезпокоенных ради неё, «грешницы».
Занятой человек уходил и вернулся с фотоаппаратом:
- Нина Федоровна, простите. Можно Вас отвлечь?
- Конечно. Говори, кая есть нужда.
- Нужда специфическая. Хочу, чтобы вы меня сфотографировали. А я - Вас. Если хотите…
- Ой, куда мне! Разве только на памятник? А ты можешь карточку покрупней сладить?
- Наверное. Обязательно. Вам сделают пятнадцать на восемнадцать.
- Ну, ты меня научи, как че требуется тебе.
Они сговорились. И, посоветовавшись насчет места нарядного и выгодного, занялись фото-пробами мгновений.
Рядом от юго-восточных жирных лучей света блестели кусты хризантем, которые, казалось, уже отяготились пышностью своих живущих форм. И вот, на фоне хризантем старушка остановилась, балахончик поправила. Усмехнувшись себе, погрустнела; не моргая, ждала. Ждать пришлось время.
- А Вы улыбнитесь! Скажите: лы-жи… Помяните-ка свой девичник.
- Э! Такой-то лахудре мне поди незачем… народ смешить. Беззубый рот не больно-то весёлый будет.
- Теперь Вы не в объектив глядите, а как бы куда-то по делу, а я в плане Вас запечатлею.
- В плане уж ты меня зачем?.. С моими-то хахарешками будет ли картина?
- Житель соответствующей среды! Есть такая тема.
Квартирант сделал пару снимков: «портрет» и нечто «сюжетное». Скоро сам позировал, настойчиво руководя мероприятием:
- Понимаете, все должно получиться; важнейшее дело. Чтоб у нее не пропадал ко мне интерес, но фиксировался и фокусировался. Вы только не приседайте, когда щелкаете. Иначе волна сделается, а хочу быть я.
Потом, уже далеко потом, вокруг завечерело. Хозяйка, насбирав с растений кулек слизняков, с огурцов – листья, побитые клещом; взяв бидон хорошей ягоды и подобревших томатов не первый тазик, ушла в хибарку. Чтобы недолгой ночью отлежавшись и помолившись, вернуться к череде уличных повседневных действий, согласных великому расписанию мироздания.
Квартирант давно отдохнул у себя в комнате, и теперь, наблюдая влекущуюся ночь, надеялся поработать над рисунком. А может быть, почитать что-нибудь из стопки блинами раскрытых «начатых» книг. Например, забавный сборник «Россия XIX века глазами иностранцев». Спать не хотелось, ведь сегодня он пробудился почти недавно, за полдень. Режим его суток был исковеркан своеволием, ненормированным графиком работы и почти полным отсутствием ближних, требующих ежедневной заботы.
Он наварил чаю с листиком бадана, сел среди почек настольных ламп.
Шаркая в коридоре своими обрезанными катанками, подошла хозяйка. Побрякала в двери мастерской, вошла. Впереди неё в комнату забежал кот. Давно его сюда не пускали, теперь он спешил удовлетворить свой хозяйский интерес оглядом и обнюхом местности. Квартирант обернулся к вошедшим:
- Буся, вчера мыши тебя искали, не нашли… Нина Федоровна, отчего не спите ещё?
- Вот задумалась…Зачем мне портрет-фото? И без того похоронют, лишь бы крестом освятили…Да мне… По имени мы различаемся. Написано, что Бог на лица не взирает…А старые люди говорят, такая поговорка: «Было быто, да было жито». Прожито было всё, что было.
- Но ведь, Нина Федоровна, всё ещё будет, ведь мы вечные. Всё то будет нам вечно, о чем сами здесь прожили. Только здесь пока всё вперемешку: хорошее и нехорошее, разное и одинаковое, важное и чужое.
- Да, ты интересно говоришь, очень похоже. Но фотки мне не давай. О чем мне улыбаться? Хохочет бабка над своей могилой, а там ей Страшный суд?..Ну, я пойду, не буду мешать. Прости.
- Меня простите.
Старушка ушла, кота позвала.
А квартирант достал чистый лист бумаги и, недолго подумав, записал:
«Конечно же, здесь темно,
потому что ночь,
и пагуба, и война, и бестолочь,
одна за одной устали
одни мечты,
и ты несогласная слушать меня,
а ты, наверное, ангел…»
Это было начало предполагаемого письма к самой прекрасной на свете девушке. Предполагаемый конверт был ещё вчера ночью подписан её желанным адресом, её зовущим именем. И уже было надписано, о чем почтальоны иногда ворчат обиженно: «Этого предупреждения здесь не нужно, вся корреспонденция фасуется внимательно!» Было заранее указано аккуратными буквами: «Осторожно, фото!»
2001