САГА
Из Главы 2. ИСТОРИЯ АДАМА И ЕВЫ.
2.29. ОБЪЯСНЕНИЕ СО ЗМЕЕМ
Эддам сидел в своём кресле. Лицо его было угрюмо и печально. На столе перед ним стояли злополучный кейс и две чёрных коробки. Одна – та, что принесена была Эвой, в которой были флаконы с зельем. И другая, принесённая сюда Азазеллой, которая оставлена была им под столом, рядом с кейсом. Только теперь этот предмет был совсем не похож на ту безобидную коробочку - копию первой, какой он казался в тот злополучный день.
На самом деле это был высокотехнологичный блок разведывательного назначения. Он оказался снабжённым и автономным питанием, и собственными дешифраторами, и силовым двигателем с системами блоков, и даже отдельными помещениями для экипажа инсектов. Вероятно, выполнив работу, вся группа эвакуировалась через вытяжные воздуховоды, унося с собой бесценные секреты республики Хайтэ.
- Возможно, это тот секрет, который будет стоить слишком дорого для народа хайтэ, - подумал Эддам. - В этом можно, конечно, обвинять и Азазеллу, и Эву в какой-то мере. Но, как ни крути, а во всём виноват я – Эддам Мэнси-Хэд!
По всему выходило, что вынырнуть из этой разверзшейся ямы уже не удастся. Всё! Та жизнь, которую он не ценил, вся жизнь его семьи, его карьера, будущее его детей, вообще всё – закончилось! Разум это понимал, а надежда, та, которая заставляет нас «цепляться за соломинку», всё жужжала у него в ухе и жужжала. Она всё обещала ему счастливый исход… только он уже не верил.
В который раз он пытался отыскать хоть какую-нибудь возможность спастись. Но нет, не было такой! Даже если никому не сообщать о случившемся, всё равно, когда-то это всё всплывёт. Возможно, техники Сената, проверяя кейс после его возвращения, что-то обнаружат, например, не санкционированное проникновение в базу данных. Или политики Империи Ра используют полученные сведения, и кому-то станет ясно о степени их осведомлённости. Или, например, стратеги Империи, обождав и обнаружив, что Глава Сената не докладывает об утечке информации, станут шантажировать его и заставят пойти на прямое предательство. Всё. Дальше можно не думать. Это крест не только на нём, но и на всей жизни его детей.
Так ничего и не надумав, Эддам принялся изучать материалы. Просмотрев внимательно и быстро, как умел это делать, все материалы об «Оружии чистой защиты», он отправился на службу, наказав Эве ни с кем не встречаться, ни с кем сегодня не говорить, и из дома не выходить. Детей обещал забрать вечером сам.
* * *
В Сенате был обычный день, с непременной и привычной суетой, с необходимостью решать множество разнородных задач. И Эддам, окунувшись в повседневность, даже успокоился. Он ещё раз попытался проанализировать ситуацию: кто, кроме них с Эвой, видел то, что видели они? Никто. Кто может его в этом обвинить? Никто. И если уничтожить эту шпионскую машину инсектов, хранящуюся в его мансарде, то ничего нельзя будет и доказать. А значит, он не виновен. Ну а если техники смогут обнаружить проникновение в программу и файлы? Они смогут этим представить доказательства - как быть здесь? Есть и здесь выход… правда, мерзкий и скользкий. Но – есть! Надо после сегодняшнего совещания передать кейс кому-нибудь, кому это по чину. И хорошо бы, чтобы он там побыл несколько дней. А потом, поди-докажи: где это случилось и кто виноват…
После обеда состоялось ожидаемое совещание в Комитете по безопасности. Прошло оно без происшествий. За неполных полдня, не слишком вникая, разобрались с рассматриваемым вопросом. Хотя это кому как: кто-то разобрался, а кто-то не понял и промолчал, не желая выглядеть идиотом. Но проголосовали, как и рекомендовал Голос Сената, положительно. А сам Эддам, сославшись на неотложные дела, и не дожидаясь завершения процедуры, покинул совещание, поручив кейс-сейф с материалами председателю Комитета.
Выйдя с совещания, Эддам велел своему секретарю отыскать и направить к нему сотрудника отдела по проблемам территорий по имени Азазелла. Однако вскоре ему доложили, что этот сотрудник находится в командировке, и его возвращение ожидается только через день-два.
И Эддам решился. Он решился придти к ней. Может быть, в последний раз.
* * *
Оставив свой слай на соседней улице и накинув капюшон, он прошёл к двери её дома. Там положил, как и принято, ладонь на приёмный экран, стал ждать ответа. А ответа всё не было. Он уже решил, что в доме никого нет, когда дверь перед ним внезапно открылась. Не двигаясь стоял он ожидая, что кто-то произнесёт традиционную фразу, приглашающую гостя войти. Но, отстояв положенное время, и не дождавшись приглашения, решил, что раз дверь для него открыли, значит, следует войти.
В этом доме он появился впервые, и потому, войдя, стал осматриваться. Снаружи дом этот выглядел, как дом чиновника среднего уровня, что и соответствовало чину и статусу Азазеллы. Однако же внутри это был совершенно роскошный особняк. Было видно, что на его обустройство средств не жалели, что хозяин любит роскошь и знает в ней толк.
Эддам, ничего такого не ожидавший здесь увидеть, несколько растерялся. Он даже решил, что случайно ошибся адресом, и теперь нужно будет извиняться перед хозяевами. А это значит, что могут появиться нежелательные свидетели. Он совсем уже собирался тихо ретироваться, когда скрипучий голос негромко и с ненавистью, произнёс:
- Добрался! И до этого дома… чтобы отнять или разрушить его… - затем последовала короткая пауза, и голос угрожающе предложил, – ну, проходи, раз пришёл. Когда-то всё равно придётся это сделать… так лучше здесь и сейчас! Да, видно, и время пришло…
Эддам вслушивался в голос, узнавая и не узнавая его. Это, безусловно, был голос Азазеллы, но другой. В нём не было всегда присущих тому искательных ноток, и его обладатель сегодня не старался понравиться или расположить к себе, как это делал обычно. Сейчас в нём не было капли страха или привычной униженности. Это был голос хозяина ситуации, который идёт ва-банк.
- Куда пройти мне? – спросил Эддам, с удивлением чувствуя какую-то неуверенность в своём голосе.
Так не годится! Нужно было немедленно восстанавливать статус-кво. Надеясь, что это не очень заметно, он встряхнул головой и несколько раз сжал и разжал кулаки. А уверенности в себе как не было, так и не появилось.
Невидимый Азазелла почти вежливо спросил:
- Желаешь поговорить со мной? Или сначала с ней? Или все втроём по-семейному побеседуем? - голос звучал ровно, но в нём слышалось что-то такое, отчего Эддаму вдруг захотелось повернуться и уйти. Только ситуация зашла слишком далеко, да и голос спросил:
- Ты, вообще-то, к кому из нас пришёл?
- Я шёл к тебе и, думаю, ты знаешь почему, - ответил ему Эддам.
Потом он помолчал какое-то время, собираясь и концентрируясь перед предстоящей схваткой. Для этого он напомнил себе о том, что совершил тот, кто сейчас угрожающе говорит с ним, тот, кто убил будущее Эддама и его детей, тот, кто предал свой народ и, возможно, обрёк его на поражение.
Теперь он почувствовал, как внутри вскипает неведомая ему ранее жаркая волна, волна ненависти, которая обожгла его и вбросила в его кровь ярость и решимость. В голове горячим фонтаном забилась мысль: этот закоренелый мерзавец, это низкое, подлое существо, сделавшее невозможным возврат к прежней жизни, разрушившее своим предательством основы их мира, превратившим в пыль все его планы и надежды, а возможно, и будущее республики – это существо ему сейчас угрожает! Ну, я иду…
И в тот же миг, голос хозяина, полный ненависти и сарказма, загрохотал-заревел вдруг отовсюду:
- Ну что ж, я ждал и знал, что этот день наступит! Прошу наверх, я жду тебя на крыше дома…
Эддам, пылая жаждой мщения, почти бегом поднялся на верхнюю террасу дома. Вошел он, как ворвался, и остановился: Азазелла сегодня разительно отличался от того, каким Эддам привык его видеть.
Теперь перед Эддамом был некрупный, но чрезвычайно уверенный в себе хайтэск, от которого распространялось ощущение силы и опасности. Одет он был в шикарный халат, и от него просто несло роскошью: ароматы и обстановка, окружавшие его, были явно недоступны чиновнику его уровня.
Азазелла сидел, расслабленно откинувшись в удивительном аппарате, с какими-то панелями, рычажками, надстройками, выполненном в виде кресла и стоящем, вероятно, целое состояние. Обо всех возможностях этого «кресла» Эддам мог и не знать, и это заставляло задуматься… поэтому он замер на пороге, решая, что делать дальше.
Рядом со странно улыбающимся Азазелой стоял столик-робот с напитками, а сам он потягивал что-то очень необычное из высокого красивого стакана. Эддаму вдруг показалось, что этот, вызывающий его отвращение коротышка, испытывает удовольствие от всего происходящего. И это было странно. Их физические возможности были несопоставимы, но Азазелла не проявлял никаких признаков беспокойства или неуверенности.
Держался он очень хорошо – это так, но выглядел плохо. Под глазами его пролегли черные круги, черты лица заострились, и обычно сероватая кожа потемнела ещё больше, а по лицу, как тень, пробегала то и дело судорога.
Приспустив тяжёлые веки на свои чёрные и блестящие, как у инсекта, глаза, он пристально глядел в зрачки остановившегося при входе на террасу Эддама. От этого ли, от косой ли его улыбки или от всей ситуации, в воздухе явственно повисла угроза, и казалось, что вокруг них потрескивает поле свирепой ненависти и непримиримости. Никогда до этого момента Эддам не представлял себе, что чувства, могут быть так ощутимы и так весомы.
Понимая уязвимость и явную проигрышность своей позиции, Эддам решил попытаться атаковать и тем изменить расклад сил:
- Так это сделал ты!? – полуутверждая, полувопрошая обратился он к этому, почти что незнакомому существу, что с ненавистью взирало на него из «кресла».
- А ты бы как хотел? Чтоб я признался? Или переложил вину на Эву? – низкий, хриплый, почти неузнаваемый сегодня голос Азазеллы насмешливо цедил слова. А Эддаму стало теперь совершенно ясно, что прежде он знал лишь куклу, муляж, подсунутый ему его противником. И муляж этот он принимал за истинного Азазеллу… как он ошибался! Азазелла оказался другой, умный, сильный, способный на всё без колебаний и сомнений. Очень опасный враг!
И враг почувствовал, что противник оценил его по достоинству, он ощутил, что Эддам ошеломлён открытием и сейчас подсчитывает свои шансы. Это был праздник мести для Азазеллы, и теперь он просто наслаждается ситуацией и своей позицией в ней. Понимание этого выводило из себя и сбивало с толку, но и Эддам, уже оправился от своего изумления и наполнился решимостью.
Повышая голос, он продолжал:
- Ты понимаешь, что ты натворил? Осознаешь ли меру зла Республике Хайтэ и глубину своей вины пред ней!?
Эддам надеялся качнуть противника в его необъяснимой самоуверенности, но тот, ухмыльнувшись, начал говорить, всё более и более распаляясь:
- Смешно сказал, и мне смешно послушать – каким ты страхом одержим. А отвечать, похоже, даже и не стоит. О чём сейчас ты говоришь? Ведь это ты - штанишки намочил в тот день. И потому ты ничего нигде не рассказал…
Ты – преступил Закон! Ты – наравне со мной. Ведь это ты укрыл утечку стратегемы! И ты виновен так же, как и я! Но только я готов на всё, и страха нет во мне! А ты трясёшься весь!..
А знаешь, почему? С тех пор, как ты отнял последнее, что я любил, меня ничто не держит – я свободен! Ты-ы – другое дело. Привязан к миру парой сотней нитей, опутан ими с ног до головы. Непросто их порвать. Ведь каждую порви, а это каждый раз так больно… и их так много – непосильный труд!
С такими оппонентами как ты, Эддам, легко! – они прозрачны, как стакан с водой. Легко читаемы их мысли и мотивы, легко просчитывать поступки и шаги. И побеждать не интересно вас… - и он замолчал, как бы утратив интерес к собеседнику, и даже отвернулся от него, выражая тем полное пренебрежение к Эддаму, как к противнику.
Эддама стали сотрясать ярость и жажда мщения, и он с трудом сдерживался, чтобы не кинуться на врага. Он вдруг он захотел победить врага на его же поле, силой духа и ума:
- Я сознаю, меня ты ненавидишь, ну а народ-то свой, его – за что? Ведь это твой народ - хайтэски, Азазелла. Народ твой пораженье может потерпеть в борьбе. Не верю я, что безразлична будущность его тебе.
Азазелла молча улыбался, глядя мимо или сквозь Эддама, но улыбка его всё больше походила на оскал. Вдруг он резко встал и быстро шагнул к Эддаму, отчего тот качнулся назад и изготовился к обороне. Они стояли почти вплотную, и физическое превосходство одного над другим было подавляющим, и даже «кресла» не было меж ними, однако был расклад другой: они стояли сейчас, как равные, потому что на этих «весах» не физический вес был главным.
- Я сделал всё, чтобы тебя, таким, какой ты есть, Эддам, не стало. И, если нужно будет сделать что-нибудь ещё, я сделаю и это! Ты уничтожил мою жизнь, ты превратил меня в банкрота. И что ты ожидал в ответ? Какие ты слова хотел услышать? Признание в любви и преданности Вам? Ты думал, что я буду вечным рогоносцем, признательным тебе за антресоль! Так вот, теперь позволь признаться: ты – первый и единственный, кого я ненавижу! Я чувство это до тебя не знал. Естественно, не ангел я, но ненавидеть, как ни странно, не умел. Быть может, и любить меня не очень научили, что делать, то – есть издержки воспитанья и рождения. Но я любил, как мог. Любовь и ненависть – диаметральные они по знаку, но как легко их заместить: одно – другим!
Высказавшись, он как будто что-то утратил или потерял интерес к происходящему. Исчез заряд энергии, дававший ему силы. Уже не видно было той угрозы в его фигуре, плечи расслабились, и он, повернувшись спиной к противнику, медленно возвратился в «кресло».
Эддам почувствовал, что этот поединок он безнадежно проигрывает. Его позиции не давали ему шансов даже для ничейного исхода, но, всё ещё питая на что-то надежды, он заговорил:
- Ты не ответил на поставленный вопрос: за что тобой наказан так жестоко твой собственный народ? – вопрос, вероятно, задел за живое.
Азазелла дёрнулся, как от удара, опять подобрался и сконцентрировался:
- А чем хайтэски лучше раптэров – ответь. Тем, что красивых слов придумали немало, тех, что туманят смысл и кружат мозг. Иль, может, тем, что говорят одно, а думают - другое и что слова их – покрывало лжи! Куда ни глянь – везде одно и то же: ложь на лжи, и слово сказанное – ложь. Всё общество построено на лжи. Все – лгут: и президенты, и пажи.
И ты, Эддам, на каждой ноте лгал. Могу напомнить: дело в Доуме – ты гладко излагал! Ты повернул всё так, как надобно тебе, хотя прикинулся, что помогал ты мне. И вот с тех пор ты лжёшь себе и им - Тиане с Эвой – сегодняшний визит сюда – тому порука. И Президенту, и Сенату лжёшь, а, впрочем, всех перечислять – такая скука! И об утечке не сказал ты никому! – ну, как портрет? Удачный получился? И так кого ни взять – врать каждый научился. Все лгут, и все резоны их прозрачны и видны. Все понимают – врут, но правила извечно таковы. А можно ли на лжи построить что-то, кроме лжи?
Вы – отпрыски фамилий знатных, приватизировали всё: и государство, и посты, и право, и возможности. Твердите вы о Праве и правах: о праве слова, о праве личности, о равноправии пред Богом и Законом. А сами делаете что?! Вот ты, Эддам, как оценил себя бы ты, будь ты другой – со стороны. И не скосило бы лицо тебе, когда б ты всё узнал о нынешнем себе? Иль о других, таких как ты: тот – то, а этот – сё: у всех замараны хвосты! Растлили собственный народ, хотя и знаете: он с вас пример берёт.
И вот ещё проклятие Хайтэ - непроницаемо замкнут ваш круг. Во всех своих потомках проявляясь в полной мере, для них лишь «бронь» на лучшие места в партере! И потому таким, как я, рождённым круга вне, найдётся место лишь в … прислуге. Вы в нас привыкли видеть слуг для ваших прихотей интимных: защиты, развлеченья и других услуг. Всех заставляете служить себе, одним – в своей постели, а другим – везде, где сами никогда и ничего вы не умели. Мне подошла совсем другая роль – с моей женою спит почти король. «Вы – слуги, третий сорт, хотя ещё не брак», – вы тайно думаете так!..
А Эддам, взбешённый и униженный очевидной неопровержимостью слов, произнесённых тем, кого он презирал и ненавидел, в поисках равноценного ответа и достойного выхода из безнадежной позиции, попытался атаковать:
- Тебе ли это говорить! Ты - мерзкий лгун, предатель своего народа. Тебе ль меня судить! Не предавал я никогда ни племени, ни рода, - и ненависть ко мне тебе нигде не возбудить. Ошибками наполнен путь – ты прав, но многие из них – ошибки по своей природе. Преступных умыслов отроду не носил, не то, что ты, кто говорит так о своём народе. Ты с детства, знаю я, к преступным промыслам пригож, и твой отец, я склонен думать, тоже. Создатель! И это от него выслушивать я должен этот бред, что ты ему нести позволил, Боже?!
Но враг тут же вернул удар:
- Хоть слово лжи из всех, что я сказал, ты – обнажи! В чём я солгал? Что у тебя украл? Чем смог тебя обидеть? Иль всё – наоборот: и это ты меня учил свирепо ненавидеть!
Всё сказанное Азазеллой было правдой, или казалось таковой, но Эддам не мог смириться со своим поражением и решился пойти… другим путём:
- Постой, остановись! Бессмысленный и бесконечный спор, где каждый в чём-то прав, где каждый пострадал или лишился прав. Прав тех или иных: фундаментальных и простых. Но актуален нынче лишь один вопрос: куда теперь везти с проблемой воз? А времени – цейтнот, и дел – невпроворот, а мы – на месте, не спешим. Позволь спросить: как этот узел развязать решим?..
При этом Эддам, стоявший во время диалога возле портика – выхода на террасу, сделал попытку улыбнуться и не очень уверенно шагнул к своему врагу. Но тот внимательно посмотрел на него и, предостерегающе выставив вперёд ладонь, произнёс:
- Эддам, ты мне не друг, но всё ж позволь напомнить, если ты забыл! В Эдеме для детей Всевышнего – Закон Создателя един: страшнейший грех – чужую жизнь отнять! Твои намеренья не мог я не понять. И ситуация – тебе казалось так: тебя толкает сделать этот страшный шаг. Но только ты не думай, не боюсь я! И дело вовсе не во мне – пророчество нельзя разрушить! Нарушишь Высший ты Закон – утратишь Душу… и сильно упадёшь в цене! В глазах своих, своих любимых – одна из них ведь слышит нас! А главное – в глазах Судьбы! И ниточка твоей судьбы, ты помнишь? золотая-звонкая – вдруг оборвётся в полпути. И тьма поглотит продолженье рода, и невозможно с этой колеи уйти, не будет нового далёкого народа, и племени великого Адама не будет суждено свой путь пройти!
Обескураженный и униженный очередной неудачей Эддам остановился и задумался, а затем, глядя удивлёнными глазами на Азазеллу, негромко сказал:
- Не скрою – был момент, мелькнула мысль, что самый к цели путь короткий, как в изометрии – прямой. Но от намерений до воплощенья мысли путь очевидно непростой! Теперь искуса тень прошла, и я надеюсь, больше не вернётся. А ты мне вот что поясни, о чём толкуешь ты? О племени великом, которому не суждено свой путь пройти…
Азазелла тоже, видимо, был измотан этим поединком, и, глядя с ненавистью в глаза Эддама, он устало, сквозь зубы процедил:
- Эва всё знает. Ей всё сказали. Никто не велел ей молчать. Предписан вам Путь с нею неблизкий, его вам пора начинать! - помолчал, задумавшись, глядя в пол и, тяжело вздохнув, продолжил: - Что же до наших дел, Эддам, то сделал я то, что мог… хотел бы, конечно, большего, да Судьбы не взломать замок. Одно обещаю я точно: в одном мире с тобой нам не жить! Если ты не покинешь Эдема, я цену большую готов заплатить!
Проникну в Сенат незаконно, кто я есть, обо всём расскажу: в чём я замешен и как спасён я, и роль твою в том обнажу. Расскажу об атаке инсектов: на твой дом, где ты тайны хранил, и тут же «беспечное» станет «преступным» - ты секреты врагу подарил! Об утрате важнейшей тайны, про молчание твоё расскажу! Как ты думаешь, где ты окажешься, если всё это я докажу? – он затих, поник и чуть слышнно добавил последнее:
- Улетать тебе надобно, Эддам, далеко навсегда улетать, Избранники Бога вы с Эвой, вам и Волю Его исполнять!