Спускалась ночь над тихим Гефсиманом,
журчал бессонно узенький Кедрон;
не награждённый верою и саном,
в притихший сад с друзьями входит Он.
О, это место ведомо Иуде,
здесь он бывал с Учителем не раз;
мелькают с ним неведомые люди,
в руках у всех фонарный жёлтый глаз.
Но, зная всё, что должно получиться,
и видя это очень далеко,
Он сам глядит в напрягшиеся лица
и вопрошает: - Ищите кого?
Ему в ответ: - Исуса Назорея.
Он говорит спокойно: - Это Я.
И отступили воины, бледнея.
Он произносит снова: - Это Я;
Не троньте их, - кивок назад, под ветки, -
Я так их всех по-Своему любил,
они ещё узнают крепость сетки…
Но Я сегодня их не погубил.
Послушный Пётр, набравшись силы духа,
имея меч, его уже извлёк
и Малха, верноподданного, ухо
одним ударом тотчас же отсёк.
- Не надо, Пётр, вложи железо в ножны,
ужели Мне всей чаши не испить?
Друзья Мои, все, будьте осторожны;
настало время, надо уходить…
Он связанный, Его ведут под стражей.
Мог Каиафа руки потирать;
он говорил уже и снова скажет:
- Пусть одного, чем всех нам потерять…
Ученики: всё тот же Пётр с другом,
последовали тоже во дворец;
замкнулась цепь, предсказанная, кругом:
- Ты знал Его? – Нет, Он мне не Отец.
А Он стоял, пред Ним – первосвященник,
расспрашивал о всех учениках;
и отвечал стоявший прямо Пленник:
- Я говорил открыто в городах.
Меж тем рабы, придверники и слуги
спросили снова: - Знал ли ты Его?
И Пётр вторично вымолвил в испуге:
- Не знал из них, не видел никого.
А Он, один, всё так же был пытаем,
горела от пощёчины щека.
- Тебя мы, Незнакомец, испытаем
и выясним, где истины река.
На все вопросы не найти ответа.
На все вопросы есть один ответ.
Симон же Пётр грелся, ждал рассвета
и третий раз отрёкся словом «нет».
Запел петух. Светало. Утро было.
И вот к Пилату вывели Его.
Тот поглядел, поёжившись, уныло:
- В чём обвиненье Пленника Сего?
Ему сказали: - Многое имеем;
Он возмущенье делал в голытьбе,
но главное: не был бы Он злодеем,
не привели бы мы Его к тебе.
Пилат ответил: - Вы Его возьмите,
чтоб судьям вашим тотчас передать.
- Не можем сделать этого, правитель,
запрещено нам смерти предавать.
- Оставьте нас: меня и Человека.
И вот опять в претории они.
Всходило солнце – утреннее веко.
- Ты Иудейский Царь? Ну, говори!
- Ты от себя спросил, а может, кто-то
тебе поведал это обо Мне?
- Не могут даже медные ворота
Тебя спасти, ни камера в тюрьме.
- Пусть так, правитель. Царство не от мира
Моё, иначе встали б за Меня
и вылили бессчётно своё миро
и преданно легли бы за царя.
- Итак, Ты Царь? – На то Я и родился
и в мир пришёл, чтоб истину нести,
и всякий, кто под истиной склонился,
Меня попросит, - чтоб его вести.
- Но истина бывает в вещи каждой,
бывает, что подобна и ножу.
- Сейчас она тебя пытает жаждой…
- В Тебе вины совсем не нахожу.
Сказал Пилат и вышел к Иудеям:
- У вас обычай – в Пасху отпускать;
хотите, отпущу Его?.. – Злодей Он!
Распять Его! Распять Его! Распять!..
Отдай Варавву, пусть он и разбойник…
Тогда Пилат велел Исуса бить.
Сплели Ему на голову терновник,
в багряницу велели облачить.
В лицо смеялись: - Царь Ты Иудеи!.. -
и били по ланитам, не щадя.
Пилат опять шагнул к раскрытой двери,
собравшихся глазами обводя.
«Я сделал всё», - сказал себе правитель,
глядя в толпу, внизу там, у стены,
и повторил уже почти как зритель:
- Не нахожу в Нём всё-таки вины;
Се, Человек! Со мною это зрите.
Толпы ревел неукротимый вал.
- Возьмите Его сами и распните…
- Он Сыном Себя Божиим назвал;
Он должен умереть… - Узнав про Сына,
серьёзно убоялся и Пилат;
в преторию вошёл: - Откуда Ты нам?..
Ответа нет. – За что мне этот ад?!
Скажи хоть слово. Знаешь ли, Несчастный,
что я могу сейчас Тебя распять?
Ответил Он: - Всё это труд напрасный,
дано Мне свыше кару испытать;
Грех на того, кто предал Меня, ляжет.
Пилат окинул неба окоём.
Из-за стены неслось: - Что кесарь скажет,
когда себя ты делаешь царём?
Услышав это, вывел вон Исуса
и сел один на каменный помост.
- Се, Царь ваш! – не убавилося груза…
Опять «Распни! Распни Его!» неслось.
- Распнуть Царя вы вашего велите?
- Он нам не Царь, нам кесарь за царя.
- Тогда Его вы сами уведите.
Был час шестой. Вечерняя заря.
Исуса взяли. Вышел Он на место,
неся Свой крест – как он тяжёл Ему.
Голгофа для троих совсем не тесна:
с Ним с двух сторон ещё по одному.
Распяли всех, заря ещё алела;
и каждый на кресте мог прочитать
Пилата надпись, сделанную смело:
«Царь Иудейский» - твёрдо, как печать.
Хитон, одежды – воины делили:
что по частям, что жребий разрешил;
«Да сбудется речённое» - забыли,
и каждый четверть ровно получил.
А при кресте стояли: тётка, Матерь,
Мария Магдалина тут была
и ученик один, белей, чем скатерть;
- Се, сын Твой, - произнёс Исус с креста.
Ученику ж сказал, что Мать, отныне
«се, Матерь настоящая тебе»;
и Мать нашла опору в нём, как в Сыне –
он с радостию взял Её к себе.
Свершилось всё, да сбудется Писанье;
и «жажду» произносит Иисус,
и воины, усилив наказанье,
на губке уксус поднесли близ уст.
Вкусивши уксус, молвил: «совершилось»,
и голову склонивши, предал дух;
вошли солдаты в пятничную милость
и перебили голени у двух.
Но Иисуса видя без дыханья,
не перебили голеней Его,
копьём пронзили рёбра для старанья,
и кровь с водою вышла из Него.
«Не сокрушится кость Его» по силе;
как истинно свидетельство вовек.
«Воззрятся на Того, Кого пронзили».
Финал подходит. Умер Человек.
Иосиф просит грозного Пилата
снять тело Иисуса со креста;
тот позволяет – маленькая плата
за умные недавние уста.
Был Никодим: пришёл с алоем, смирной;
помог Его обвить и спеленать.
А Он лежал торжественный и смирный.
Суббота завтра. Надо погребать.
Устали братья. Воздух накалённый.
Прилипли пряди мокрые на лоб.
Где был распят Он, сад стоял зелёный,
там Иисус положен был во гроб.
Вот я один, всё кончено с успехом.
Осталось незамеченным уйти.
А эти незажившие «прорехи»
затянутся бесследно по пути.
Итак, я Царь. Хвалю Нафанаила.
Я храм воздвигнул, как и говорил;
я – правда, свет, добро, спаситель мира
и чашу свою полностью испил.
Хотя не всю, ещё осталось малость:
вот эта ночь – и кончится игра;
давно ли самарянка изумлялась,
во мне увидев истинно Христа…
А эти иудеи, их несмелость,
субботы им – как жёны на коне;
но, истинно, свершилось, как хотелось:
мои дела – свидетели о мне.
Пришлось творить без счёта и без меры, -
как хорошо, что люди так просты, -
им хлеб с небес дороже всякой веры,
им чудеса теплее, чем костры.
Явился миру, сам нашёл известность;
настал мой час, я снят уже с креста.
О, Галилея – проклятая местность:
не ждут оттуда истинно Христа.
Но я пришёл, свидетельствовал смело,
и дух мой двери настежь отворил,
и всё во мне пылало и горело;
так человек давно не говорил.
Откуда я, куда иду – я знаю,
все испытанья вынесу терпя;
да, я страдал, сейчас ещё страдаю
и знаю, чем я делаю себя.
Свет истины нас сделает свободней;
я был и прежде, нежли Авраам,
но с ним в сравненье вышел неугодней,
хотя не сыном жертвовал, а сам.
Я пас овец, и было их немало,
до сей поры за ними всё хожу;
но время неминуемо настало –
входящий дверью, лазом выхожу.
Кто ходит днём, тот точно не споткнётся.
Кто ходит ночью, точно упадёт.
Не бойся, дщерь Сиона, всё замкнётся!
Вам нужен Царь? Встречайте, он грядёт!
Час прославленья, он не за горами,
он ждёт со мною скорую зарю.
Народу с ослеплёнными глазами
пшеничные софизмы повторю.
И память свою вовсе не напрягши,
не потеряв ни волоса с главы,
я знаю, что учителем назвавши,
по-своему правдивы были вы.
Во мне легко развеяли вы скуку,
хотя не щедры были на словах;
ядущий хлеб со мною поднял руку
и проклятым останется в веках.
Доверчивый и глупенький Иуда,
поверил в исключительность свою,
в возможность воскрешения и чуда;
я этот фокус, может, повторю.
Ему теперь не вырваться из плена,
умрёт в проклятьях вся его родня.
Болит с ночного холода колено;
как хорошо, что кончились два дня.
В душе нет ни сомнений, ни испуга,
я счастлив, как не счастлив человек;
а вы меня любите и друг друга –
и это будет заповедь навек.
Она проста, как песня на рассвете,
как травы и деревья у реки;
любите же друг друга крепко, дети –
друзья, рабы, мои ученики…
Ну, вот и всё. Рассвет вползает в щели.
Нажму плечом преграду и уйду;
найдут бинты на каменной постели
и будут ждать, когда я к ним сойду.
И я сойду: безмолвный, бестелесный,
с небес сойду, где облако и синь,
и будет день – торжественный, воскресный;
меня увидят многие. Аминь.