Был день.
Такой, каким ты вспомнишь его последний, робкий вздох,
букеты слов, увядшие в сердцах, на дне, где высушен и пуст,
где жив лишь одиноким сном, расчерченным песком в глазах стекла…
Был день, плыл свет и ветер плыл
и чувствовал листву
и, легкостью бетонных крыл
наполнив пустоту,
день жил.
Я знаю – там
размах стеклянных плеч и медленный оскал,
я в отрицании себя искал
я в отрицании нашел тебя.
Так поэтична ночь без кофеина снов:
я чувствовал вибрации основ –
привычных слов,
рой волн, лед крыш и руки октября.
Тускнеет гром,
цветущие, у ног слова
и капли неба – ждут.
А я? Да что же я! Я пуст.
Сорвал с ветвей весенних уст
все то, чем рдела голова.
Легко.
По венам теплое ластится молоко,
и воздух медленный молчит,
растаяв.
Лишь здесь я начинаю понимать –
ведь разве может сердце не понять,
что это слезы падают с небес,
очаг оставив?
И, жертвуя, пьянящей высотой,
ласкают лезвия разбросанных ножей
хрустальным опереньем:
живут лишь сном, единственным мгновеньем,
одной мечтой.
Дождю в глаза,
с себя срываю день,
потоками израненного марта
изрыт.
Насквозь исчерченная тень.
На новую отсутствия ступень
шагну навзрыд.
Дышу. Дышу и вижу ночь:
так врознь со мной уходит прочь
отсутствие весны.
Так жил и частью неба был,
проснувшись – видел сны.
Так брел один и слушал дождь –
Бездельник!
Был март. Четвертый понедельник.