***
Человек приходит домой из сада.
Лет ему четыре. Зовут Илья.
И его приходу ужасно рада
в маленькой квартире его семья.
Человек приходит домой из школы.
У него в тетрадке огромный кол.
Только всё равно он весь день весёлый,
потому что друга себе нашёл!
Человек приходит домой с работы,
у него заботы, дела семьи.
Но его всё время терзает что-то,
только, что конкретно – поди пойми!
Человек приходит домой с прогулки,
у него одышка и верный пёс.
И шаги в пустынной квартире гулки.
За окошком ветер, зима, мороз.
***
А в густой траве у августа,
если маленького роста,
а в густой траве у августа
заблудиться очень просто!
Я в густой траве у августа
то ли плакал, то ли спал,
и в густой траве у августа
заблудился и пропал.
Даже дедушкой по правде став,
как ребёнок весь дрожу
и в густой траве у августа
потерявшийся брожу.
***
Я смотрю на небо, а вижу детство,
вижу горку, ёлку в кристаллах льда.
От видений этих куда мне деться?
От прозрений этих бежать куда?
Там цвела весна, там горело лето,
змей воздушный рвался из рук отца.
Там была девчонка Петрова Света,
только я не помню её лица.
И чем дальше детство, тем небо ближе,
тем слышнее взмахи незримых крыл,
будто где-то там я и впрямь увижу
и припомню всё, что давно забыл.
***
Свет сквозь окно проникает, неслышен,
лунные блики лежат на стене,
сонные мыши скребутся на крыше,
и улыбается мама во сне.
Тихо лежу. Но чего-то не спится.
Сердце стучит, как на стыках вагон.
Встану, пройду по одной половице,
чтоб не встревожить родительский сон.
Выйду на улицу. Сказочным светом
залиты крыши, деревья, кусты,
будто бы это не наша планета,
будто в другом измерении ты.
Так вот стоять, и стоять, и стоять бы
ночь, и неделю, и жизнь напролёт,
и никогда не узнать, что до свадьбы
всё заживёт, заживёт, заживёт.
***
Я говорю тебе слово: «Агадам!»
Ты же мне отвечаешь: «Магаду!»
Это птицы летят по своим небесным следам
в гнёзда, где они вылупились в прошлом году.
Ты говоришь мне слово: «Агадам!»
Я тебе отвечаю: «Магаду!»
Это рыбы плывут по своим подводным следам
к нерестилищам, где они вывелись в прошлом году.
Я говорю тебе: «Где же наши следы?
Куда нам вернуться, чтобы продолжить род?
Мы прилетели сюда с голубой звезды,
жалко след потерялся среди долгот и широт».
Ты отвечаешь: «В дебрях теней и снов
можно ещё с трудом различить следы,
да иногда что-то такое любовь
шепчет на ушко глупым и молодым».
Только влюблённым, только глупым и молодым,
только однажды в жизни в самом их первом году
любовь шепчет в самое ушко: «Агадым!»
И влюблённые отвечают: «Мыгаду!»
А потом забывается этот бред,
а потом дети, кухня, дела-дела…
Угасает в их юных душах нездешний свет,
и теряется след, а потом стареют тела,
а потом умирают в каком-то любом году,
ибо сказано: «Мне отмщенье и Азъ воздам!»
Ты мне шепчешь на ухо: «Магаду!»
Я как эхо тебе в ответ: «Агадам!»
СТРЕКОЗЫ
Ещё мы не были в проекте. Мы
ещё считались неземными,
а эти с зенками фацетными
и с лопастями слюдяными
уже кружили над болотами,
над хвощевидными лесами
и эскадрильями сторотыми
гигантских ящеров кусали.
Теперь не то. Паря над травами,
они заметно измельчали.
Уже не монстрами кровавыми,
не бронтозавров палачами
без кайнозоевой экзотики
они вплелись в обитель лилий -
серебряные вертолётики
совсем не страшных эскадрилий.
***
Человек не приходит - его приводят,
дарят ему просто так, безвозмездно
небо, каждый раз новое при новой погоде,
вёсны и осени, вершины и бездны,
дожди и снега, цветы и растения,
любовь и нежность, боль и страдание,
радость надежды и обретения,
горечь потери и увядания...
Человек не уходит - его уводят,
выталкивают, выбрасывают во внешнюю бездну.
Вечного ничего не бывает в природе.
Гибнет всё, что становится бесполезным.
Так домой затаскивает с детской площадки
ребёнка упирающегося сердобольная мать,
приговаривая: Ну, наигрался, мой сладкий?
Дай теперь и другим поиграть!
СОБАЧЬЯ СМЕРТЬ
Собаке и смерть то собачья.
Забыл о собаке весь свет.
А как же могло быть иначе?
Собакам спасения нет.
В овраге за дедовой дачей
спущусь потихоньку к ручью.
Над бедной собакой поплачу,
вздохну, помолюсь, помолчу.
ДУШИ ПОГИБШИХ ДОМОВ
Когда господин экскаватор, стены ковшом сокруша,
гусеницами раскатает то, что домом было когда-то,
что остаётся от дома? - только его душа
прозрачным контуром на фоне заката.
В этом жили когда-то люди, в этом курили богам фимиам,
в этом, совсем неказистом, был театрик провинциальный -
души домов погибших разбросаны по площадям,
по набережным помпезным, по улицам магистральным.
Им от места не оторваться - слишком они тяжелы,
так и стоят невидимо, открытыми ставнями машут.
Душе истины, прииди и вселися в ны,
и спаси, Блаже, души наша.
СМОТРЮ ТЕЛЕВИЗОР
Каждый вечер, устав от капризов
вечно всем недовольной жены,
я сажусь и смотрю телевизор,
что на тумбе стоит у стены.
В его чёрном прозрачном экране
много вижу всего, например:
это - я вот лежу на диване,
это - светится рядом торшер.
Вижу комнату, книги, картины,
отпечаток луны за окном,
как растут потихоньку три сына,
а потом покидают мой дом,
как проходят недели разлуки,
следом месяцы, годы, века,
как приходят притихшие внуки
и садятся в ногах старика.
И как будто из прошлого зуммер
раздаётся родной голосок:
- Мама, папа, а дедушка умер?
- Нет он спит. Осторожней, сынок.
***
Мельтешением пчёл привлечённые,
от раскрытых цветов обомлев,
мы брели, дураки неучёные,
по ещё не остывшей земле.
Нам цвели семицветные радуги
и светили всю ночь светляки,
метеорные лампочки падали
и тонули в затоне реки.
Ты не думай, мне вовсе не плохо,
просто с каждой минутой горчей
наблюдать, как уходит эпоха
радуг, пчёл, светляковых ночей.
ВЫПАЛ СНЕГ
Утром проснулся, а город совсем не тот.
Не тот, что оставил, вечером засыпая.
В небе кружится вьюжистый хоровод,
снегом пушистым улицы засыпая.
Хоть бы проехал кто, пролаял, прокаркал хоть!
Ни человека кругом, ни даже залётной птицы.
Тихо, так тихо, что кажется - сам Господь
спит, и ему так сладко под утро спится!
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА. ТРИПТИХ
1.
И всё-таки мужчина в доме гость.
Пусть даже он вбивает в стену гвоздь,
ты этой мнимой кротости не верь -
в душе его таится вольный зверь,
который от покоя и труда
его влечёт неведомо куда.
2.
Но женщина - иное существо.
С рожденья ей известно волшебство,
как из унылых типовых квартир
творить свой милый легкокрылый мир
и населить людьми, детьми, зверьём...
Ведь женщина и есть, по сути, дом.
3.
То снег метёт, то падает листва,
а эти два нелепых существа
то совпадут в пространстве и веках,
то пропадут в неласковых руках,
друг друга ищут, и друг друга ждут,
то пишут письма, то в камине жгут,
и этому конца и края нет...
Сюжет не нов -
но вечно юн сюжет.
ПЕРЕУЛОК
Весь переулок был в нашем распоряжении -
от Пролетарской до Народного Ополчения:
десяток домов, пяток сиреней,
да будка непонятного предназначения.
Мы - это я, мой брат Серёга,
Валерка Косой, да Вовка Рыжий.
Было ещё девчонок немного:
одну дразнили Танькой Бесстыжей,
другая, Юлька – болтушка та ещё –
лапшу развешивала по полной программе:
о куклах, говорящих и всё понимающих,
о живущих в Эстонии папе и маме.
Мы нашей Юльке охотно верили,
потому что жили в ожидании чуда.
Эстония была для нас чем-то вроде Америки -
экзотическая, как фарфоровая посуда
дома у Алика с Народного Ополчения.
Он жил не в бараке, не в частном секторе,
а в огромной квартире с паровым отоплением
и высокими потолками, \"не то что некоторые\".
\"Некоторые\" - это мы: мой брат Серёга,
Валерка Косой, Володька Рыжий,
Юлька – болтушка из двадцать седьмого,
да Танька, прозванная Бесстыжей.
Кстати, за что её так прозвали?
Точно сейчас навряд ли вспомните:
говорили о каком-то полуподвале,
о собрании в школе, о Детской Комнате...
Слухи разные вокруг Таньки ходили,
но она вышагивала походкой царской,
и мы её только больше любили
и дрались за неё со шпаной с Пролетарской.
Святая пора! Целый мир безвестный.
Сказочный. Канувший, как Атлантида.
Нет переулка. На этом месте
стоит супермаркет безобразного вида.
У супермаркетова порога
стою и сквозь стёкла витрины вижу:
по переулку идут Серёга,
Валерка Косой, Володька Рыжий,
рядом девчонки, Юлька и Танька,
в воздухе запах сирени летней.
И я с друзьями на «Землю Санникова»
иду счастливый, шестнадцатилетний!
***
Куда уходят сны? Куда уходят вьюги
забытых февралей и листья сентября?
Где исчезают дни, и милые подруги,
и лучшие друзья, и лучшие друзья?
Куда бегут, стуча по рельсам, электрички,
дрейфуют корабли, и лайнеры летят?
Куда уходит свет от отгоревшей спички
и бабочки полёт, и одинокий взгляд,
и ночи напролёт, и буйные застолья,
июльские костры, и майская сирень,
и планы, и мечты, и счастье, и, тем более,
возвышенных стихов святая дребедень?
Куда уходят все потерянные вещи,
отцветшие цветы, и дети, наконец?
Ведь эти, что вокруг - с одышкою и плешью,
с изъянами мозгов, с пороками сердец -
ведь это не они, не вы, не мы! Печали
не ведает страна минувших сентябрей.
Она спокойно ждёт, когда и мы отчалим
за тридевять морей, за тридевять морей