Это было чудо. Чудо называлось «Вятка-автомат». До сих пор они только слышали об этой вершине человеческого разума. И даже иногда мечтали о ней, выволакивая в ванную груды стираного белья, или засовывая его в центрифугу. И вот – случилось. Квадратная, широкобедрая, непохожая на все предыдущее, стояла новенькая стиральная машина в простенке между туалетом и ванной. И казалось, что жизнь начинается заново и будет счастливой и радостной именно потому, что эта вещь появилась в доме. Я много раз слышал о том, что раньше время измеряли купленными вещами – в 76-м трельяж, в 78-ом радиола. Но все время упускали то ощущение, которое возникает при взгляде на новую вещь – ощущение радости в грядущем. Но я отвлекся. Значит, стояла себе стиральная машина в простенке и молчала. А если в доме есть машина, то она должна что? Правильно. Стирать.
Ураганом промчавшись по всем комнатам, они собрали всевозможное грязное и не очень грязное белье, засунули в машину, кинулись к инструкции и тут же засомневались – а вдруг вес превышает максимальный….. Вытащили грязные вещи снова на свет божий и попытались путем поднятия белья на вытянутых руках определить его вес. Причем каждый раз субъективное ощущение веса было разным и «плавало» в пределах плюс –минус трех килограммов. Наконец они дружно пришли к выводу, что вес значительно меньше минимального и пошли во второй поход по комнатам. Этот рейд принес два полотенца, один носок и женские трусы, вес которых поднятием на вытянутых руках не определялся. Но решив, что этого будет достаточно – вновь загрузили белье, засыпали порошок, закрыли дверцу, повернули рычаг командаппарата так, как советовала инструкция. Сначала ничего не происходило, но через пару секунд стало слышно, как полилась внутрь вода, барабан крутнулся один раз, потом второй….. и из машины раздался скрежет и вой. «Как, как ее выключить?» в панике закричал он. «Говорила тебе – много положили» - ответила она, судорожно листая инструкцию.
Наконец машину выключили, открыли дверцу, вытащили белье и обнаружили за бельем …котенка по кличке «Косяк», который огромными глазами изумленно таращился в пространство, периодически пытаясь сбежать куда-то по отвесной стене барабана. Кота достали,высушили феном, после чего он забился за батарею и шипел на всех, даже на тень от настольной лампы.
Белье загрузили снова, повернули рычажок и… машина заработала. Полилась вода, завертелся блестящий барабан. И тогда они сели прямо на пол у противоположной стены и сомкнувшись плечами, и чему-то улыбаясь, стали следить за движением внутри утробы «Вятки». Прошло пять минут, десять, а они все смотрели на то, как меняются, словно в калейдоскопе, краски, как маленькие ручейки, домашней грозой стекают по прозрачной пластиковой поверхности. Они все смотрели и смотрели, и даже легкий сквозняк, изредка касавшийся ледяным языком босых ног, не мог заставить отвести взгляд. Они еще не понимали, что ничего на свете не бывает случайно, и что это вращательное движение и есть сущность их жизни. Пройдет немного времени и их закружит, словно внутри железного барабана, то в режиме стирки, то в режиме отжима. И мысли будут путаться, как старые колготки после сушки, и скомканное настоящее рухнет, достигнув апогея, чтобы потом опять начать движение по вертикальному кругу.
И однажды, через много-много лет, кто-то из двоих вспомнит: «А помнишь, как мы купили «Вятку - автомат»? И встанет перед глазами движение, смешение красок, мокрый котенок, тепло паркета и легкий сквозняк, пробирающийся на цыпочках по коридору. И они улыбнутся друг другу, и в попытке поймать то самое ощущение маленького счастья, плечи сомкнутся снова, чтобы следующий раз разомкнуться уже навсегда, разойтись, как железнодорожные пути на стрелках, пропускающие поезд, который скользит сквозь ночную тьму, рассекая пространство тупой мордой электровоза, и редкие пустынные станции вдруг появляются как бы ниоткуда и тут же канут в никуда.
Абсолютный мрак за черным стеклом спального вагона,мягкий матовый свет оттеняет темную обивку диванов. Но иногда кажется, что если посмотреть из космоса, то увидишь землю, погруженную во мрак и единственное светлое пятно - маленький полустанок, вкруг которого темной лентой движется железнодорожный состав - из часа в час, из года в год.
Все мы в той, или иной степени движемся по кругу и разница между этими кругами лишь в наклоне плоскостей. Наши мысли, чувства, стремления, обиды и влюбленности не выходят за рамки строго очерченной плоскости, а мы все пытаемся говорить о свободе выбора, пытаемся разговаривать сами с собой.
Разговоры в пути очень похожи на монолог, обращенный к зеркалу
- И вот она поехала на курорт и не вернулась, а потом пришло письмо...
- Они сделали предоплату в размере 25 процентов, но никто не знал...
- Значит, приходит еврей в ОВИР...
И ты глядишь на свое отражение в стекле, и поддакиваешь, или произносишь что-то типа "Ух ты" и думаешь о том, что надо как-то скоротать эти два-три часа перед сном, а в вот когда ты проснешься, то останется ехать всего-то...
Вагон - пристанище лицедеев. И нет у тебя чувства вины перед случайным собеседником за собственное равнодушие и невнимательность.
Вообще чувство вины часто путают с несчастной любовью. Видимо признаки у них одинаковы - грустный взгляд, рассеянность, и погружение в себя до уровня третьей чакры.
И это погружение вызывает в людях ощущение творческого начала, хотя является не более чем жалостью к самому себе.
Вот и этот, лысоватый, с двухдневной небритостью, увлеченно рассказывает о своих любовницах, а в глазах такая грусть, что даже слепой увидит, что дома у него полупустой холодильник, одиночество и ежевечерние прогулки в пивной бар за углом. Но слепых, к сожалению, намного больше, чем зрячих, или тех, кто притворяется слепыми, глухими и успешными.
А поезд поглощает километры и тянется за ним гул нестройных голосов, рассказывающих о личном, сокровенном, придуманном. И этот шлейф цепляется на очередном перегоне за фонарные столбы того самого одинокого полустанка, врывается в открытые форточки, бродит по пустому залу ожидания, и молодая жена обходчика внезапно просыпается среди ночи и плачет от жалости к себе, вдруг осознав, что она так и доживет до старости на маленьком затерянном во вселенной полустанке. И что она так и умрет, глядя сквозь пыльное стекло вслед уходящим поездам.
А поезд скользит в пространстве, грохочет, раскачивается. И кажется, что само время, приняв образ звездной рыси, готовится к прыжку туда, вниз, на горбатые спины вагонов в которых сейчас существуют те, кто в этот миг еще живет вне времени, и пространства......
А правда, чем еще заниматься в пустом купе поезда дальнего следования? Листать книжку, периодически поглядывая в окно, за которым стелется среднерусский пейзаж, опускать взгляд и пытаться различить в серой полосе бегущей насыпи отдельные камешки. Это игра такая - зацепиться взглядом за фрагмент пейзажа и попробовать удержать внимание на пару секунд.
Вжик..... И этот фрагмент в прошлом, а ты уже ищешь новую зацепку. Это, как в жизни - те, кто ушли из радиуса угла зрения считаются потерянными безвозвратно.
Вжик....... Уже отгуляли свадьбу и гости, болеющие с похмелья, разбрелись кто куда. На улице осень. Мелкий дождь, словно сквозь сито, красит серый асфальт в черные тона и так хорошо, прижавшись друг к другу, валяться на узком диване и слушать, как дождь за окном стучит по листве....
Вжик...За окном темно. Тонкая наледь приютилась на нижней кромке внутреннего стекла, но в доме тепло. Бормочет телевизор. Дети бегают по комнатам, играя в прятки. Жена что-то готовит на кухне. И так хорошо спокойно курить в открытую форточку, вдыхая морозный воздух и наблюдать за снежинками, которые на миг появляются в круге света и тут же исчезают
Вжик......... И море подступает прямо к ногам. Тонкие мачты прогулочных яхт слегка качаются на фоне сумерек. Редкие пары фланируют по набережной, а на скамейках целуются влюбленные. И так хорошо бездумно идти сквозь запах брома, пыли, и привкуса соли на губах по тонкой полоске песка отделяющей море от суши изредка "соприкасаясь рукавами"....
Вжик......
А поезд все спешит куда-то, унося в своем чреве тех, кто уже не пытается задержать взгляд, тех, кто познав иллюзию движения, благополучно существует в размеренном мире купейного вагона, еще не понимая того, что все равно когда-нибудь придется возвращаться.
А поезд все стучит колесами, извивается, как змея в погоне за добычей и ровная степь лежит по обоим сторонам пути. И если выйти в тамбур и открыть окно, то станет слышен запах полыни с примесью чабреца, и еще что-то трудноуловимое, похожее на душные летние вечера, когда небо нависает над головой и звезды рушатся на землю, рассекая ночь на фрагменты гигантской неведомой мозаики.
Но любой путь - лишь прерывистое движение. И пыльный перрон уже услужливо стелется под железные брюха вагонов. И в тамбурах толпятся бывшие попутчики,- а теперь уже совершенно чужие люди, поскольку эта эфемерная грань в виде пункта назначения в билете разделяет вас на тех, кто стоит на земле и на тех, кто плывет над землей, покачиваясь в такт перестуку колес.
Перрон застывает, щелкают замки, поднимается гвалт, толчея. А там, за окнами вагона, радостные лица, цветы, улыбки.
-Слава богу, добрались!- восклицают бывшие пассажиры.
-Слава богу, добрались! - восклицают встречающие.
И те и другие, поминая бога всуе, не понимают, что у всевышнего странные манеры. Лучше не надо его благодарить. А уж просить о чем-то - себе дороже.
Например, вы молитесь об умирающей женщине, и, ворочаясь в холодной постели, в сотый раз повторяете "Боже, помоги, спаси ее, пусть она будет здорова и счастлива. Я сделаю все, что ты захочешь". Вы повторяете, и повторяете, и повторяете это заклинание, а в небесной канцелярии уже поставили пометку, и женщина внезапно выздоравливает, набирается сил, становится благополучна и счастлива... но только не с вами. И бог ничего не требует взамен. У него странный юмор.
Бэлла Ахмадулина как-то сказала: " О пошлость - ты не подлость, а лишь уют ума". Вот этот "уют ума" как раз и наполняет безумное пространство плацкартных вагонов. Здесь нельзя быть умным, ибо умные едут в спальных. И ты срочно придумываешь себе имидж этакого рубахи-парня, любителя водки, женщин и азартных игр и сразу становишься своим в мире под названием "плацкарт". И чем дольше ты едешь, тем все больше и больше вживаешься в придуманную личину.Но, когда, в конце концов, ты выходишь на своей остановке, ты0 еще какое-то время, по инерции, пытаешься соответствовать придуманному имиджу. И старые знакомые удивленно поглядывают на тебя, не понимая, как можно так измениться за короткий срок. Но проходит время. Все возвращается на круги своя. Ты становишься самим собой, и, лишь иногда, очень редко, вспоминаешь случайных попутчиков, не сознавая того, что подсознательно разделил собственное существование на жизнь в поезде и вне поезда. Ты не замечаешь этого, но в следующий раз, входя в вагон, ты как-будто возвращаешься на родину, и алюминиевые ложки в мутных стаканах приветствуют тебя радостным дребезжанием, похожим на баритон Вертинского. " В пыльный , маленький город, где вы жили ребенком"
У каждого был этот маленький пыльный город. Речка с кувшинками, поля кукурузы на окраинах, центральная улица Ленина, старые торговые ряды, танцы во Дворце Культуры, игра в "чижа", гитары в подворотнях, и старое кладбище с ржавыми витиеватыми конструкциями над могилами каких-то купцов почивших в бозе в начале 20-го века.
А первая влюбленность и первая ревность, и долгие прогулки по вечерам и деревянные скамейки в парке, прячущиеся под пыльными акациями...
"Забыв про бал, забыв про дом,
Мы ездим целый час...
Чудесна ночь, но мы втроем!
И я ревную Вас!"
Вы помните это чувство преддверия поцелуя? И земляничные губы еще не умеющие раскрываться навстречу, и жар тела, ощущаемый сквозь белое шелковое платье в черный горошек?
Девочки выросли. Мальчики выросли. Пыльный городок превратился в крупный районный центр. Деревянных лавочек в парке давно нет - их место заняли каменные монстры, и только на старых акациях можно еще найти инициалы, вырезанные перочинным ножом, выигранным когда-то в карты. Улица Ленина оделась в новостройки, а во Дворце Культуры по выходным надрывает перепонки транс. И старое кладбище пополнилось новыми холмиками, среди которых уже есть соученики, соседи по подъезду, друзья.
Исчез картавый баритон. Игла звукоснимателя взвизгнула, плавно пробежала по гладкому пластику и, щелкнув, поднялась. Мигнул и погас зеленый глаз радиолы «ВЭФ». Молодая русоволосая женщина в длинном оранжевом халате, расписанном павлиньими перьями, поднялась из кресла, потянулась и пошла на кухню. Она поставила на плиту красный пузатый чайник с блестящим никелированным свистком, закурила и подошла к окну. Мирная картинка. Но если внимательно приглядеться, то можно заметить, как сквозь тонкую фигуру четко просвечивает рама окна. А за окном идет снег. Летит косой метлой в свете фонаря. А там, за пеленой, угадываются бело-зеленые сосны, как бы убегающие наверх, в сопки, исчезающие на фоне вечернего неба. И если посмотреть с улицы, то в окне кухни темно и только в свете случайных фар серебрится снег на подоконнике .
Женщина стоит у окна. А в кухне горит свет, невидимый снаружи. Просто эта комната существует в другом времени, или вне времени. А впрочем, совершенно неважно, где и когда она существует. И я, замерев у дверного косяка в темном коридоре, наблюдаю за гостями, пожаловавшими сюда в этот вечер.
В углу, сидит с гитарой смешливая черноволосая девушка и что-то поет хриплым голосом. Любительница водки, мужчин и больших компаний, она пришла сегодня первой. Она улыбается. Сейчас она еще не знает, что через несколько лет, прямо от свадебного стола ее увезут в ближайшую больницу со страшным диагнозом – "рак". Из этой больницы она уже не выйдет.
Напротив девушки, на низеньком стульчике, примостился худощавый черноволосый парень в клетчатой рубашке, из-под которой выглядывает полосатый тельник. Поэт и матрос спасательного катера, он тоже улыбается и кивает в такт песни. Он еще не знает, что пять лет спустя волна от проходившего мимо «Метеора» перевернет лодку, с которой они с сыном рыбачили. Мальчик вынырнет и уцепится за край перевернутой плоскодонки, а он не увидит сына, и будет искать его,и нырять, пока сам не уйдет на дно.
Прислонившись спиной к зеленоватым обоям, сидит у стола высокий белокурый юноша. Серые глаза внимательно наблюдают за чем-то, чего не видят остальные. Мечтатель. Физик-лирик, выбравший физику, а не лирику. Скоро он женится, защитит кандидатскую. У него родится дочь и назовет он ее в честь той самой черноволосой девушки. Потом квартира, машина, дача, с которой, возвращаясь однажды вечером, он подберет двух попутчиков – сержанта милиции с приятелем. Именно этот приятель и удавит его гитарной струной, и выбросит тело в реку…..
Женщина курит у окна, и, кажется, что она не замечает действия, происходящего за спиной. Свет начинает тускнеть, и в соседней комнате произвольно загорается глазок радиолы, игла падает на черный диск и в тишину, занавешенную тюлем снега, врывается голос «Только так беспощадно, так зло и ненужно. Опустили их в вечный покой»… Свет мигает, гаснет, снег рушится на землю, озноб сковывает плечи, и я остаюсь один, прислонясь к косяку в темноте длинного, длинного коридора, который называется «память».