Пан Кшиштоф впервые попробовал буряковый самогон 7 августа 1987 года. В поисках поставщиков дешевого мяса для совместного польско-российского колбасного цеха занесла его судьба в небольшой подмосковный совхоз имени какого-то съезда.
Документы подписали быстро. Довольный директор совхоза вытащил из картонного ящика, стоящего в углу две пол литровые бутылки, заткнутые тряпичными пробками и обмотанные изолентой. «Это дело надо обмыть» - пророкотал директор. Вот тут то пану Кшиштофу пришлось несладко. Кроме него и директора в кабинете находились еще счетовод с зоотехником, и каждый считал своим долгом произнести витиеватый тост о польско-российской дружбе, после чего облобызать пана Кшиштофа, и уважительно поддерживая под локоток, произнести: «Нет, так не годиться. За это до дна». Была, правда, еще какая-то девушка, в платье, похожем на гобелен и тренировочных брюках заправленных в короткие сапоги. Кажется, ее звали Машей. Пару раз она очищала стол от яблочных огрызков, испачканных сигаретным пеплом кусков сала, и рассыпанной квашеной капусты, стелила новую газету, и молча удалялась в угол. Ее лица пан Кшиштоф не запомнил. Он вообще мало что помнил, ибо к вечеру начал периодически терять сознание, и последнее, что он увидел, перед тем как окончательно забыться это лысина зоотехника, дремавшего у него на коленях и пачкающего слюнями новые американские джинсы.
Проснулся пан Кшиштоф от холода и собственного храпа. Он лежал, абсолютно голый, на двуспальной кровати и в окна начинал сочиться рассвет. Он повернулся на бок. У кровати, спиной к нему, причесывалась обнаженная женщина. В рассветном сумраке под тонкой кожей двигались худые лопатки, и темно-русая жидкая косица болталась между ними. Пан Кшиштоф бесшумно подтянулся на кровати и увидел маленькую грудь, с торчащим от холода соском, узкие бедра и небольшое родимое пятно на правом боку. Не в силах перебороть себя, он протянул руку, и коснулся пальцами прохладной кожи. Женщина отступила на шаг, накинула халат, не поворачиваясь, подошла к окну и тихо сказала: "Пора уж. Вон и председатель подъехал".
Злой и хмурый председатель молча довез пана Кшиштофа до станции, сам купил билет и крепко пожал руку на прощание. Неделю пан Кшиштоф провел в Москве, согласовывая последние нюансы, а во второй половине августа уже был в Варшаве.
Цех существовал недолго. Вскоре его перекупил кто-то из новых русских бизнесменов и пан Кшиштоф больше никогда не ездил в Россию.
Но иногда, лежа без сна в супружеской постели, он вспоминал худые лопатки, родимое пятно и ощущение нежности от прикосновения к прохладной коже, и тогда он подвигался к жене и начинал гладить ее обезображенное целюлитом бедро. Кожа бугрилась под пальцами. И чем настойчивее он это делал, тем быстрее получал вялый тычок локтем, поворачивался на другой бок и засыпал с блаженной улыбкой на лице, невольно поглаживая край ватного одеяла.И снился ему рассвет и зыбкая тень на фоне окна. И во сне он задыхался от нежности и жалости к женщине, лицо которой он на протяжении долгих лет все время пытался, но так и не смог вспомнить..