ВЛАДИМИР СТРУНСКИЙ
МОИ ПОСВЯЩЕНИЯ
ПАМЯТИ ПЕВЦА ВИКТОРА ЦОЯ (20 лет со дня смерти)
Превратили жизнь в презерватив,
Чтоб такие больше не рождались
Аккуратно руки заломив,
Разгонял ОМОН всех неформалов.
Многие поклонники «КИНО»
лёжа на асфальте, сидя, стоя,
Хоть их жизнь по-прежнему дерьмо,
Выкликали громко имя Цоя.
Двадцать лет, пожалуй, что прошло,
.Когда лидера «КИНО» уже не стало.
Двадцать лет, но им не всё равно,
Старым, поседевшим неформалам.
Не поймут любители «На-на»,
Или же поклонники «Татушек»
Почему почти, что вся страна
Вдруг сползала медленно с катушек.
А всё просто: в Цое был протест
Против жизни безнадёжно-скотской.
Защищал достоинство и честь.
Ведь об этом пел ещё Высоцкий.
По теченью не хотел он плыть.
Вся страна была тюремной зоной.
До сих пор я не могу забыть
Песни, что из «Чёрного альбома»
БИТЛОМАНИЯ (памяти рок- группы Битлз)
Живу я на два градуса по карте
Чуть севернее, чем я раньше жил.
Здесь выступали Леннон и Маккарти.
И Ринго Старр здесь музыку творил.
Над Эльбою я крики чаек слышу.
И попадают крики в интервал.
И капли крупного дождя по крыше
Бьют, словно Битлз снова заиграл.
И дышит всё вокруг воспоминаньем.
Ведь Гамбург для «Битлов» был колыбель.
И небо помнит музыку на грани,
Простую, как апрельская капель.
Не так уж много в мире «битломанов».
Стареют те, кто вместе с ними жил.
Но не было в их музыке обмана.
Я тоже среди тех, кто их любил.
Мы слушали, язык не понимая.
Звучали песни их не в пустоте.
Английский по «битлам» мы изучали.
И пели на английском языке..
ЕМУ СЕГОДНЯ БЫЛО Б 60
(Памяти Владимира Высоцкого)
Пусть слово хриплыё голос перервёт.
Да так, что сердцу нужно валерьянки.
Скорбит не забывающий народ.
Он в памяти не только на Таганке.
И вздыбленные кони занесли
Туда, где можно и без пьедестала.
Поэтам пьедесталы не нужны.
Они в граните чувствуют усталость.
Мы говорим: он был, но он ведь есть.
Всегда Высоцкий будет вместе с нами.
Высоцкий – это совесть, это честь.
И на Земле, и там, под облаками.
Кто знал его, те скорбно промолчат.
Не знавшие испытывают жалость.
Ему сегодня было б шестьдесят,
Но лопнувшее сердце разорвалось
ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ
(28.1. 1938 – 25. 7. 1980)
Шекспиром во все времена
Талант измеряю и совесть.
Вот лопнула в сердце струна.
Высоцкому кланяюсь в пояс.
Лет десять он Гамлетом был,
Таким, что не снилось Шекспиру.
Людей, как Христос он любил,
И был гражданин всего мира.
Он струны гитарные рвал,
Но рвались сердечные струны.
Он счастье в ладонях держал,
Не ведая в чувствах остуды.
Владимир Семёныч покой
В стоячем болоте нарушил.
Прошу я ,Господь, успокой
Вселенскую чистую душу.
Не ангел, он тоже грешил.
Вся жизнь, как банальные скачки.
Бывало и горькую пил,
Но совесть в грязи не испачкал.
Не выбить души кистенём.
Душа его – вольная птица.
Как Феникс из пепла времён.
Он в каждом из нас возродится.
ПОЭТУ И ГРАЖДАНИНУ
(Владимиру Высоцкому0
Догорает свеча, парафиновой
Брызжет каплей, как некто слюной.
Это чья-то душа безвинная
Отлетает уже в мир иной.
Догорает свеча и в пламени
Предо мною встаёт портрет.
Дорогое в истории самое
Имя , но ведь другого нет.
Не пророк и слова не вещие,
Но от Бога артист и поэт.
Одним словом он – человечище,
Только, жаль, что в живых его нет.
И какою измерить мерою
То, что пели его уста.
Я в него бесконечно верую,
Как в апостолов и Христа.
В его жизни всё просто и сложно.
Невозможно память избыть
Ненавидеть его даже можно,
Но нельзя его не любить.
БАРДУ ВСЕХ ВРЕМЁН
(Владимиру Высоцкому посвящается)
1
Снег скрипит и народа толпа
В нервной спешке вокруг суетится.
И гитара поёт до утра.
Чистый снег на могилку ложится.
Скорбен день и в душе маята.
Нет Высоцкого более с нами.
Оказалась злодейкой судьба,
Но в груди негасимое пламя
Не из бронзы его пьедестал.
То смеётся , то плачет гитара.
Нам он сердце своё отдавал
Впопыхах, бескорыстно, задаром.
2
Но не судьба его несла,
Не рок печали.
Его вселенская душа,
Светлей, чем пламя
Костра надежд и светлых сил,
А также веры.
Он жизнь, какая есть. Любил,
А не химеры
Он нёс крест собственной судьбы
И пел без фальши.
Он умер. Растерялись мы:
«Как нам жить дальше»
ЧЕЛОВЕКУ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ
(13 годовщина смети Владимира Высоцкого)
За упокой его души
Я водки выпил.
И сердце ёкнуло в груди,
Зайдясь от хрипа.
Он прохрипел мне про причал
Мой в жизни первый.
Он пел с надрывом, я молчал,
Но рвались нервы.
Он не был пулею убит,
Но всё ж он павший.
И душат слёзы, душит стыд
За всех пропавших.
Короткой жизни светел путь.
Он жил по чести.
Как жаль: его нам не вернуть.
Остались песни.
Он сам себе был монумент
В рост и по пояс.
Есть тысячи магнитных лент
И хриплый голос.
А сердце дрогнуло в груди.
Зайдясь от хрипа.
За упокой его души
Я взял и выпил.
ПАМЯТИ ИГОРЯ ТАЛЬКОВА
Поэты, как солнце и греют и светят,
Но только они беззащитны, как дети.
Поэт – это каждой эпохи примета.
Поэтому люди любите поэтов.
Поэт не бывает плохим человеком,
Иначе он просто бы не был поэтом.
Он молится Богу – стихи, как молитва.
Он бьётся с врагами, вся жизнь, как битва.
Не может поэт быть придворною вещью.
Ведь власть для поэта, как плаха, зловеща.
Поэт умирает всегда раньше срока
За то, что посмел быть в отчизне пророком.
За правду всегда изгоняют поэтов.
Поэтому правды нигде в мире нету.
Бездарность пробьётся, власть «сереньких» любит.
Но гениев даже заочно осудят.
Стихи – это факел, что светит и греет.
Пока жив поэт, каждый что-то имеет.
В душе, совместимое с собственной кровью.
Быт может, то, что называют любовью.
Ведь сердце поэта, как колокол бьётся.
И в каждом из нас его зов отзовётся
Ведь нас он зовёт и к свободе и к свету,
Поэтому люди любите поэтов.
ПРОТИВ ОБЩЕСТВА
(Артюру Рембо посвящается)
От олигархов и до санкюлотов
Дурью напрасно все маются.
Глупая раса смешных идиотов.
Время настало покаяться.
От президента до грязного нищего
Всё позабыто и предано.
В ваших отечествах вас не отыщут.
Где вы живёте – неведомо.
Всё вздор. Глупы и омерзительны
В своих движеньях неуклюжих.
Актеры сами вы и зрители
И на балах и в грязных лужах.
Пойдут вам колпаки дурацкие,
Но вырядились вы во фраки.
Звенят медальки ваши цацками,
Но путь ваш всё равно во мраке.
ПАМЯТИ ИОСИФА БРОДСКОГО
Не надо многословия в час скорби.
Зажжём хотя бы мысленно свечу.
Средь нищеты и пиршественных оргий,
Пронзая время, я к тебе лечу.
В двадцатом веке самым был великим,
Жаль, что не длинным оказался век.
Соединил российские вериги
С гекзаметрами Рима сей поэт.
Традиций всех он разорвал оковы,
В которых до сих пор ещё все мы..
Он создал то Что называют «Словом».
И воплотил в прекрасные стихи.
Тем самым утверждая в жизни праздной:
Талант для подражанья— не пример
Он был из тех, кого зовут: «Отказник»
В империи «блатных» – в СССР.
Благословлён на путь поэта Анной,
Не кем-то, а Ахматовой самой.
И вот для всех негаданно-нежданно
Навек обрёл в Америке покой.
ДЕКАНУ ДЖОНАТАНУ СВИФТУ
Смерть боится казаться смешной.
Потому она не улыбнётся.
Но обходит она стороной
Лишь того, кто над нею смеётся.
Неприятный у смерти оскал
И не очень здоровые зубы.
Зато смерти легко б избежал,
Кто смеялся, надеясь на чудо.
Это чудо и произойдёт.
Чтобы было так – в чудо поверьте.
Даже, если дыханье уйдёт,
То судить, не дано нам о смерти.
Вроде умер, как Свифт Джонатан.
Или, может, его кто не знает?
Как сатирик, он был великан,
А сатирики не умирают.
Исчезают, потом, возродясь,
Появляются снова и снова.
Вековая не порвана связь,
Потому что бессмертное – слово.
АРКАДИЮ СЕВЕРНОМУ
То ли грусть по ушедшим годам,
То ли боль о прошедшей любви.
Только должен почувствовать сам
Что для тела, а что для души.
Сколько песен ещё не допел.
И кого-то не встретил в пути.
Сам не ведаешь. Что не успел.
Сердце выпрыгнуло из груди.
А ведь всё же, наверное, мог.
Много видел но так мало жилю.
Только Богом отмерянный срок
По своей ты вине сократил.
Каждый сам выбирает судьбу,
Иль его выбирает судьба.
Но последнюю песню свою
Не успел ты допеть до конца.
ОН ЖИЛ С НАДРЫВОМ ( памяти Высоцкого)
Он прожил на свете всего-ничего
В нём жизни бродило, вскипая, вино
Страстей в нём горел высочайший накал.
И чувства в груди нарастали , как шквал.
Он молод, горяч был, к тому же влюблён.
И жизнь, не задумавшись, ставил на кон.
Он лазил под пули, бросался на нож
В ночлежках бывал, как какой-то Гаврош.
Опасность встречал он, не пряча лица.
Обиды прощал он, но не подлеца.
Он был вездесущим и мудрым, как Бог,
Певцом и актёром, и автором строк.
В какой-нибудь провинциальной глуши
Тепла не жалел для заблудшей души.
Со злом он сражался во имя добра.
Коль налита чаша, пил залпом до дна.
С надрывом он жил и с надрывом творил.
С надрывом любил, хоть и недолюбил.
Он жизни увидел изнанку и дно.
А прожил на свете всего – ничего.
ПАМЯТИ ВИКТОРА ЦОЯ (триптих)
1. ЦОЙ НЕ УМЕР
Если вдруг ночью нападут из-за угла,
У тебя для защиты от них нет ничего.
Может, для глаз твоих наступит вечная тьма.
И никогда не споёшь больше вместе с « Кино».
Разве мог думать, что молодым умрёшь.
Смерть не искал, но нашла тебя смерть сама
Сходит с ума и скорбит по тебе молодёжь,
Та, что сам ты гитарой сводил, когда пел, с ума.
Цой не умер, он вечно будет живой
В памяти тех, кто знал его и любил.
Ты на пластинках и на кассетах пой.
Пой, не сгибаясь, и гордо, также, как жил.
Пусть посевы взойдут алюминиевых огурцов,
А брезентовым полем для них будет душа
Пой Виктор Цой во имя детей и отцов.
Песни твои нужны также, как и дышать.
Нет, не умер певец, Хоть нет его средь живых.
Разве смерти под силу с песней его разлучить?
Каждой строкой в моё сердце вонзается стих.
Каждой строкой во мне его песня звучит.
2. МЕЖДУ СТРОК
Твой квадрат не имеет углов
И добродетель – грех.
Угол есть у тупых голов
В этом их неуспех.
В груде чужих непотребных мяс,
С криком громким «Банзай»,
Ты в оголтелой толпе потряс
Всех через самый край.
Ты убедил, что земля – квадрат
Круглый, как апельсин.
И вонзал в трёхэтажный мат.
Южный свой клавесин.
Бил звучащей струной в глаза.
Треск шёл по головам.
Но не успел ничего сказать,
Чтобы было понятно нам..
Ты распался на семь частей,
Не подведя итог.
Служба передала новостей,
То, что прочтём между строк.
В автомобильной катастро –
фе погиб Виктор Цой..
Твой квадрат не имел углов.
Твой квадрат был большой
В нём размещается солнца круг,
И десять тысяч призм.
Если гитара выпала с рук,
Разве закончилась жизнь?
Ты не можешь из жизни уйти,
Ведь сохранился остов.
Сколько будет смертей на пути.
Твой квадрат не имеет углов
3. РОК ИЗ ПОДВАЛОВ
В подвалах темно, но сподручно там
Заниматься грязной любовью.
Молодая шпана разбивает стакан
И жаждет зрелищ и крови.
В подворотнях всё также темно,
Как и в сырых подвалах.
В подворотнях бухают вино
И нюхают что попало.
Но приходят в подвалы рок,
Вышедший из подвалов.
И обалдевший вконец паренёк
Порошок меняет на сало.
Не вино теперь бьёт по мозгам
И даже не наркота.
Музыка шествует по городам.
Рок сметёт всё, как саранча.
Парень в чёрном с гитарой простой,
В музыке он не гном.
Это, конечно, же Виктор Цой
Перевернул вверх дном.
Музыка лезет в глаза, как грязь,
Но на душе светло.
Это он – «музыкальный князь»
Из рок-группы «Кино»
К небу летит сигаретный дым.
Не стоит жизнь ни гроша.
И улетела следом за ним
Виктора Цоя душа.
Неправда, братья, в газетах ложь –
Событий водоворот.
Справку о смерти в карман положь.
Цой никогда не умрёт.
Песню из сердца нельзя стереть.
Песни звучат в сердцах.
Если, возможно, поверить в смерть,
Значит, поверить в страх.
Мы всей страною мотаем срок.
С неба звезда упала.
Но победно шествует рок,
Вышедший из подвалов.
ЖИЗНЬ В ИСКУССТВЕ ( памяти Василия Макаровича Шукшина)
Вся жизнь в искусстве – это мука.
Нет радости, покоя нет.
С душою собственной разлука,
Быть может, на десятки лет.
В искусстве жить – терпеть потери.
Придётся многое терять.
Но оставаться верным делу,
За что не жалко жизнь отдать.
Давно уж лето отзвенело,
Давно рябина отцвела.
Калина красная поспела
И в землю чёрную легла.
Макарыч, опустела хата,
Где ты был весел и суров
Ты мог бы каждому стать братом,
За исключеньем подлецов.
Но время на дворе лихое,
А было ли другим, когда?
Мы будущее наше строим,
Но не построим без тебя.
Лопата – с рук. Сломался молот,
Осколками рассыпан серп.
Ведь ты всегда душой был молод.
Дряхлел лишь наш советский герб.
Ты умер. Нет, я обознался.
В сердцах живёшь ты много лет.
А нерушимый нас распался
Союз. Его в помине нет.
Сладка земля, горька калина.
У памяти короткий век.
Но ты был стоящий мужчина
И настоящий человек.
ПАМЯТИ СЕРЁЖИ ЕСЕНИНА
Как бликует асфальт Рвётся чёрная высь.
Звёзды в небе, как кисти сирени
Наливаю стакан, Я не выпил бы в жисть,
Но сегодня родился Есенин.
Жизнь его, как в бараке пронзительный крик.
В горле рвутся напружено связки.
Каждый стих его – звёздный и солнечный блик.
Каждый звук, словно шнур для завязки.
Он писал и дышал почему-то навзрыд
На пределе своих откровений.
Оттого он и был всем народом любим,
Что простой человек, хоть и гений.
Да, любил хлобыстнуть он порою стакан.
Жизнь в нём неуемно бурлила.
Он ведь был из простых, из рязанских крестьян,
Но судьба его жутко скрутила
До конца он не спился в блатных кабаках.
Дорогой наш Серёжа Есенин
Он со временем был на ножах, на ножах.
И его уничтожило время.
Что с того, что свободу и жизнь любил.
Не всегда будет вольному воля.
Бесшабашную голову парень сложил.
Может в смерти обрёл свою долю.
Будет праху его пускай пухом Земля
Он нам многих поэтов дороже.
Я сегодня поднял свой стакан за тебя
Дорогой мой Есенин Серёжа.
КАЮ ЮЛИЮ ЦЕЗАРЮ
Бросают вызов боги и народ.
От славы остаются клочья дыма.
Ноты в богов не верил, ибо род
Твой был от них, великий Цезарь Рима.
А плебс не более, чем глупая толпа,
Желающая зрелищ лишь и хлеба.
Правитель Рима знай, что слепота
Пронзила свет под италийским небом..
Ты принял вызов лишь своей судьбы.
И многих стран ты покорил народы.
Но кто-то из обманутой толпы
Уже идёт твоим врагом ведомый.
Идёт затем, чтобы тебя убить,
Сломать венец всемирной славы Рима.
Будь осторожен. Умереть, иль жить?
Его шаги для Цезаря незримы.
Не распознаешь в друге ты врага.
А враг быть может под личиной друга.
Но пусть хранит тебя твоя судьба
И не изменит, как ты сам супруге.
Но видно пробил неотвратный час.
Хотя опасность не грозит, как будто.
И где друзья: Антоний Марк Красс.
Но тихо. Я шаги услышал Брута.
МАРКУ ЮНИЮ БРУТУ
Народом избранный трибун
Ты ненавидел власть тирана.
Проникший в тайны царских дум,
И побывавший в дальних странах.
Ты заговорщиков толпы
Стоял у алтаря раздора.
И кто другой бы, как не ты,
Душою стал бы заговора?
У Цезаря хватило б сил
Бороться с внешними врагами.
Как сына он тебя любил,
Но ты другое поднял знамя.
Как был обманут он тобой.
Ты движим злобою прикрытой,
Стоял науськанный толпой,
Не той голодною, а сытой.
Ты не был Цезарю врагом,
Ведь ты его считался другом,
Но злой неправдою влеком,
Любимца Рима сделал трупом.
За что ты Цезаря убил?
Глупец, мальчишка нечестивый.
Как сына он тебя любил,
А ты оставил мать без сына.
Жену без мужа, а детей
Лишил единственной опоры.
Ты – не патриций, ты – плебей,
Что приговор принёс свой скорый.
Отел прославиться в веках?
История воздаст сторицей.
Вошёл в историю, но как?
Как гнусный Цезаря убийца.
ВАЛЕРИЮ КАТУЛЛУ (римскому поэту эпохи Цезаря)
О злоязычный сребролюбец,
Талантливый поэт Катулл,
Любимец плебса с римских улиц
И сочинитель грязных рул.
Ты обессмертил своё имя
Похабной грязной клеветой
На Цезаря – светило Рима
И на общественный весь строй.
Ты не был нравственным примером.
Язык остёр твой, как кинжал.
И ощущал себя той мерой,
Что к очень многим примерял.
Да, в личной жизни ты был строгим,
Но ты умел скрывать свой страх,
Чужие обивал пороги
И был распущенным в стихах.
Не изводил моралью строгой
Ты ни врагов, и ни друзей.
Ты был умней, пожалуй, многих.
Но вёл себя ты, как плебей.
Хоть презирал аристократов,
Но вхож был в многие дома.
В стихах ты мог ругаться матом,
Хоть в личной жизни никогда.
Твоим стихам рукоплескали.
Рим к грубости давно привык.
Но почему не причесали
Твой злонамеренный язык?
БУЛАТУ ОКУДЖАВЕ
В нём существует два потока:
Один – Тифлис, другой – Арбат.
Не претендуя на пророка,
Он русской родины солдат.
Но он не только был солдатом,
Он всей России гражданин.
Стихи бьют метче автомата.
Советской родины он сын.
Весь мир его услышал песни,
В которых русские слова
И в них иных стихов чудесней
Звучала русская душа.
Слова в них незамысловаты,
Но ощущается простор.
И близость той суровой правде,
Что может, каждому в укор.
Но он расстёгивал нам души,
Что запирались на замок.
И доброту свою обрушил
На тех, кто зло не превозмог.
Товарищ старший Окуджава.
Ты верный родины солдат.
Не возгордился ты от славы.
Я верю: с нами ты, Булат.
ЗУБР ( выдающемуся генетику Тимофееву Ресовскому посвящается)
Он не последний человек в науке,
Почётный академик многих стран.
Лишь родина завязывала руки.
Он был гоним, как половецкий хан.
Когда была генетика в загоне,
Её тогда признал почти весь мир.
У нас её не признавали, кроме
Двух-трёх научных величин-светил
Один из них и был тогда Ресовский,
Генетики виднейший корифей.
Прозвали Зубром все друзья по-свойски,
За мощь и несгибаемость идей.
Его обманом вызвали в Россию
И бросили на « милость» палачей
Его в тюрьме пытали и гнобили,,
Но он не отказался от идей.
Его потом травили в печати
И били так, чтоб уж наверняка.
Тут чувствовалась, хоть весьма некстати,
Лысенко вседержавная рука.
Есть к сожаленью, сволочи в науке:
Ханжи, кликуши – целая семья.
Ещё злорадство потирает руки
И обливает грязью всех и вся.
НА «СМЕРТЬ» КАТУЛЛА
Неразделённая любовь.
Страшнее есть ли муки ада,
Когда в вскипает в жилах кровь?
Не надо, Господи, не надо.
Ты посвящаешь ей стихи.
Тебя бросает в дрожь и пот.
А ей не до твоей любви,
И холодней она, чем лёд.
И проклял ты свою судьбу
И жаждешь смерти над собою.
И сам с собой ведёшь войну.
Не ведает душа покоя.
Внезапно в её сердце лёд.
Растает. Веришь потепленью?
Тебя она вдруг позовёт,
Играя на твоём терпенье.
Её любовь – игра, обман,
Одно притворство скуки ради.
А в твоём сердце океан
Бушует чувств, что не изгладить.
И вот опять её каприз:
Она тебя уже не хочет.
Дав поцелуй один, как приз,
Любовью голову морочит.
А ты терзаешься, любя
Себя казнишь за недоверье.
Избавит только смерть тебя
От одиночества в постели.
МИХАИЛУ ШЕМЯКИНУ
Весёлый алкогольный бес
В глазу светился гениальном
И поднимался до небес
У Бога шум в дворце хрустальном.
А гений с русскою душой
Был признан только за границей,
Расставшись с красною Москвой,
Был принятым в другой столице.
Взращенный русскою землёй,
Не растерял добра крупицы
Художник, гений, иль герой.
Господь за всё воздаст сторицей.
Излому собственной судьбы
Предрёк иное продолженье.
Но не в родной стране, увы.
Твоё высокое горенье.
Тебя признал Нью-Йорк, Париж,
Но гений с русскою душою.
Над миром ангелом паришь.
Ещё не признанный Москвою.
НА СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА МЕНЯ
Чья злая поднялась рука,
Чтоб в храме погасить светильник,
Зажжённый именем Христа.
Кто тот кощунственный насильник.
Нет, силы зла не победят.
Ведь лишь добро непобедимо
Убийца будет же стократ
Людским проклятьем осенённый
Пусть в страшных корчах он умрёт,
Перетерпев все муки ада
Пусть в порошок его сотрёт
Людская, жизненная правда.
Пусть эта чёрная душа
Небесной кары не избегнет.
Разверзнутся пусть небеса,
Но пусть Земля его отвергнет.
Кто святотатство совершил,
НА жизнь не имеет права.
Светильник Божий погасил.
Его попутал бес лукавый.
Народа велика печаль.
Кто донесёт им Божье Слово,
Разломи дьявола печать
Великим именем Христовым?
Храм Божий нынче опустел
И стал на время Храмом Скорби.
У этих старых добрых стен,
Его дела земные помним.
ЮРИЮ ГАЛАНСКОВУ
Есть две России на Руси
Добра и зла, тюрьмы и Бога.
Хоть всю страну исколеси,
Нет уголка, где нет тревоги.
Есть те кого сажали за
Всё то, чего не совершали.
И кто сажал, глядел в глаза
И получал за то медали.
Есть те за правду, кто страдал,
Кто против был, и лжи, и лести
Россия быть должна одна.
В России палачам не место.
МИХАИЛУ ЛЕРМОНТОВУ
Синел Бештау, уходя во мрак,
В безмолвие соседствуя с Машуком.
Им повезло: ведь много лет назад
Им довелось увидеть здесь разлуку.
Был с жизнью разлучён один поэт,
По праву после названный великим.
Убит он на дуэли в цвете лет,
Возможно, преднамеренно убитый.
Бештау и Машук, и сам Эльбрус
В безмолвие, наверное, рыдали.
Рыдала вся святая наша Русь,
Как будто сердце у неё украли.
Он на дуэль шёл, как на эшафот,
Он не любил людей, но был Поэтом.
Он слишком был заносчив, смел и орд,
Чтоб сожаленье чувствовать при этом.
У всех поэтов общая судьба:
Таланты признаются после смерти
И грянул выстрел, словно во врага.
И пуля всё грядущее отметит.
Он умер, Память вот не умерла.
Он умер на дуэли, не на фронте.
Но, слава Богу, помнит хоть страна
Наследника шотландского Лермонта.
НА СМЕРТЬ ПОЭТА
(Память Владимира Высоцкого)
Адреналин в крови взорвал тебя.
Остановилось сердце, ты не дышишь.
Зашло за тучи солнце, а Земля
Твоё сердцебиение не слышит.
Угасло тело, но жива душа.
В другой ты пребываешь ипостаси.
Ты был бунтарь, и часто без гроша,
Но после смерти стал для многих классик.
Тебя зауважали власти вдруг,
При жизни не печатая ни разу.
И имени не называли вслух,
Боясь твоей крамолы, как заразы.
Ты диссидентом не был, но тебя
За такового власти почитали.
Ты умер, но гитарная струна
В сердцах людей, а ты на пьедестале.
Как памятник, ты бронзоветь не стал
Обласканный и Музами, и Фебом.
Народа память – вот твой пьедестал.
И, как слеза, звезда скатилась с неба.
Шёл дождь в день смерти. Небеса скорбят.
Шли тысячи людей с тобой проститься.
От скорбных слёз глаза людей горят.
С тобой прощалась русская столица.
Людей шёл нескончаемый поток.
И уважение к тебе, как Божья милость.
От слёз людских начаться мог потоп,
Но, слава Богу, это не случилось
КНЯЗЮ ЛЬВУ СЕРГЕЕВИЧУ ГОЛИЦИНУ
Шампанское российского розлива
Французскую завоевав столицу,
Наверное, Вас сделало счастливым
Князь Лев Сергеевич Голицын.
Чуть ли не самым лучшим виноделом
Признали Вас французские эксперты.
Вы создали амброзию для тела,
Тем самым своё имя обессмертив.
Пусть времени прошло чуть меньше века,
Но Вы, России славу приумножив,
Всё время оставались человеком
И патриотом, что всего дороже.
Так беззаветно полюбив Россию,
Всем телом и душой и достояньем.
Вы были у России верным сыном,,
Отдав во имя славы состоянье.
Вы не хотели, чтобы гордость славы
Российской, была отдана французам..
И дарственную сделали державе,
Когда завод стал беден и недужен.
И об обидах личных забывая,
Не забывая только о России.
Завод свой подарили Николаю
Оставив за собою только имя
Великое:: князь Лев Сергеевич Голицын
АННЕ АХМАТОВОЙ
Когда читаю я твои стихи,
Любимую люблю ещё сильнее.
Зелёный сад, как будто зеленее
И голубее зеркало реки.
Я трепетом восторженным охвачен.
Твоих стихов могучая волна,
Меня, конечно, не сведёт меня с ума,
Но чувствую: рассудок мой утрачен.
Я бесконечно их могу читать.
Всю ночь подряд ловить в стихах мгновенья.
Но верю я , что Ваше вдохновенье,
Сойдёт ко мне, как Божья благодать.
ЖЕНЩИНЕ, КОТОРАЯ ПОЁТ (Алле Борисовне Пугачёвой посвящается. 1979 год)
Ты вся горишь земною страстью.
В сердцах холодных ты растопишь лёд.
О, женщина, познавшая путь к счастью.
О, женщина, которая поёт.
Ты артистична, смелая певица.
Ты пламя страсти, что любовь зажжёт.
Ты – волшебство, ты – песенная жрица,
Хранительница пламенных свобод.
Ты – королева, трон твой – сцена.
Повелевай над миром всем , но пой.
Ты голосом чаруешь, как сирена,
И, как сирена, манишь за собой.
Ты голосом врываешься внезапно
В мир неосознанный, но полный торжества.
Так будь же вечно под огнями рампы,
Безумная богиня естества.
КОНСТАНТИНУ ЦИОЛКОВСКОМУ
В мечтах уносились Вы в звёздные дали
И мчаться хотели в заоблачной сини.
Вы часто с друзьями, должно быть, мечтали
О трассах Вселенной, о славе России.
Свой жизненный долг воплотили в идею
И ваши труды о космических трассах
Теперь изучают все школьники в классах.
Наследник Коперника и Галилея.
Великий учитель из скромной Калуги,
Вы мир разбудили от долгого сна.
Мы ценим и ум Ваш, и вклад Ваш в науку.
И Вас не забыла родная страна.
ВАСИЛИЮ ШУКШИНУ
Трагически окончил жизнь свою,
Не дотянув до высшего предела.
Актёр и режиссёр, и драматург,
Писатель, не бывающий без дела
Он к нам вошёл в горячие сердца
Тяжёлою походкою алтайской.
Шукшин Василий, смог ты до конца
Понять предел души крестьянской.
Ты слил навек с народом жизнь свою.
Раскрыл в народе яркие таланты.
Ты доказал, что и в твоём краю,
Не только кадры, а народ – гиганты.
Ты мало жил, но многое ты сделал.
И, хоть уже душою канул в вечность,
Не дотянув до верхнего предела,
Но в наши души влил ты человечность.
МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
Я к Вам на Вы, Цветаева Марина.
Мир, взволновавши прелестью стиха,
Сумели Вы восторг души низринуть
И ритму сердца подчинить слова.
Где вы слова берёте искромётные
Что могут душу вывернуть до дна.
В них сила чувств, и чувства мимолетные.
В них завершённость чёткого стиха.
Я их читал и снова перечитывал.
И в них я видел силу юной свежести
Восторги новые, я каждый раз испытывал.
От Ваших строк, от Ваших чувств и нежности.
У ПОРТРЕТА ЕСЕНИНА
Закрутила вьюга
Голубые снеги
За окошком утро,
На стене – Есенин.
Крутится лениво,
Отражаясь в свете,
Снеговая грива,
Тенью на портрете.
Голубые брызги
Глаз слегка раскосых
Синевою вгрызлись
Над горбинкой носа.
Плотно сжаты губы,
Вихрь волос упрямых,
Нежных или грубых,
Непокорных, рдяных.
Радостей не знал он,
Было сердцу больно.
Но его кидали
Жизненные волны.
Как ему терпелось,
Как ему страдалось.
В чувствах скороспелость,
А в душе усталость.
ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ГАЛИЧА
От тихоструйного елея.
О патоки случайной лжи.
Он постепенно бронзовеет,
Хотя при жизни был забыт.
ТЫ ПРАВДЫ ЗАХОТЕЛ ( Памяти А. Марченко)
В какой стране живёшь –
Такие песни пой.
Зачем охаял ложь
Про наш советский строй.
Ты правды захотел?
Нет, ты сошёл с ума.
Забудь. Её удел –
Советская тюрьма.
Даны тебе права
Советским быть рабом.
Зачем же с кондачка
Об стенку бьёшься лбом?
Ведь правды не найдёшь,
Особенно в стране,
Где правит нами ложь
И держит нас в узде.
Быть честным нелегко,
Когда у власти вор.
Застойное вино
Нас губит до сих пор.
Ты правды захотел?
Но нет её нигде.
За правду ты сидел
И принял смерть в тюрьме.
Но тысячи других,
Не хлопавших вождям
Задумавшись, пошли
И по твоим стопам.
Другие времена
На нынешнем дворе.
Но старая тюрьма,
Увы, не на замке.
Да, к правде долог путь,
Гораздо ближе ложь,
Ей можно согнуть,
Сломать, но не убьёшь.
Меняется страна,
Считай, что с каждым днём.
Но только где она,
Та правда, что мы ждём?
ИВАНУ БУНИНУ
Как скуп и точен Бунина словарь.
К его стихам не нужно иллюстраций.
Пылает охра в них и киноварь
И белый цвет застенчивых акаций.
Как выверен его прохладный слог
И каждый звук на удивленье звонок.
И ничего, что можно между строк
Прочесть. Так видит всё ребёнок.
От взгляда ничего не ускользнёт.
Всё видится в подробностях, в деталях.
Как будто всё он знает наперёд.
Как будто перед ним раскрылись дали.
Из сердца исчезает маята.
И кажется, что раньше жил напрасно.
И даже тень доверчиво светла.
И всё, что не увидишь, сразу ясно.
Быть может, Бог его так научил
Какому-то особенному зренью.
Я сам весь мир по-бунински люблю.
За что так благодарен Провиденью
Чудесно превращается пейзаж
В трагедию какого-нибудь действа.
И уловив природы макияж,
Как будто снова возвратился в детство.
Как скуп и точен бунинский словарь,
Как взмах крыла мелькнувшей птицы
Со временем не блекнет киноварь.
И Блеск стиха во времени продлится.
ВЕРЕ МУРОМЦЕВОЙ (жене Ивана Бунина)
Высокая, с лицом камеи
Вся в белом с головы до ног
Она казалась орхидеей,
Венчавшей свадебный венок.
В ней всё казалось необычным:
От лент вплетённых в пламя кос
До в общем-то вполне обычных
И в узел собранных волос.
Вот, если б распустить игриво
Тот узел строгий, словно храм.
То эта золотая грива
Огнём б струилась по плечам
К СТОЛЕТИЮ БОРИСА ПАСТЕРНАКА
Так скрипки настоящий гений,
Надёжный преданнейший друг,
Несущий мудрость поколений,
Духовность, муку, сердца стук.
За все событья виноватый
В том, что он не сумел помочь
Всем тем, кто был судьбой распятый.
Задул свечу и убыл в ночь.
Непонятый и непонятный
Среди непроклятых могил.
И между знаменитых статуй
Как будто меж друзей ходил
И в голове его рождались
Стихи о времени ином,
Как будто мысли отторгались
От умерших, но живших в нём.
Он полусумасшедший гений
В грядущем – прошлого пророк.
Для настоящих поколений
Незримо будущность предрёк.
С душой ранимой, но щемящей,
Готовый всё отдать за так,
Мечтатель с совестью горящей
Российский гений Пастернак.
10 февраля 1990 года (В день рождения Бориса Пастернака)
ПАМЯТИ ПАСТЕРНАКА
Ребёнок с совестью болезной,
Но зрелый для страны поэт.
Не всем понятный и любезный,
Хлебнул немало в жизни бед.
В стране о нём различных мнений
Ходило – мир необозрим.
Так повелось: в России гений
При жизни кастою гоним.
Но время вовремя расставит
Все точки над любыми «i».
А мы читаем и читаем
Его бессмертные стихи.
ТАЛАНТ ОТ БОГА (Посвящается Б.Пастернаку)
Не знаю, верил ли он в Бога,
Но Бог был постоянно с ним.
Неся свой крест, свою тревогу,
Был только Господом храним.
Он сотворял свои чертоги
Меж молотом и наковальней.
Его талант – талант от Бога
Между бессмертьем и бесславьем
В нём был какой-то Божий свет.
В стихах поэт был элитарен.
Но он был истинный поэт,
А, значит, очень не бездарен.
Его всегда любил народ,
Который вырвался из мрака.
Не знаю, есть ли в небе Бог,
Но Бог был в сердце Пастернака.
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ГУМИЛЁВА
Тяжело быть поэтом в России,
Если жить, не вихляя душой.
Если власти ему не простили,
Что боролся с неправдою злой.
И живётся почти одиноко,
Если он настоящий поэт.
И друзья умирают до срока.
И в судьбе продолжения нет.
Не пережил поэт своей славы,
Хотя слава легка, словно дым.
Революции грозная лава
Помогла умереть молодым.
Кодекс чести, забытый народом,.
Он в душе своей свято хранил
Не умел предавать по природе,
Потому и расстрелянным был.
Стыдно нам, всем грядущим потомкам
За бесславную глупость отцов.
Он, как светоч, пронзивший потёмки
Светит нам, словно совесть, лучом.
НА СМЕРТЬ АННЫ АНДРЕЕВНЫ АХМАТОВОЙ
Она в гробу с улыбкою лежала,
Не нарушая больше общих правил,
Как будто никогда и не страдала,
Как будто в жизни не было окраин.
Как будто бы друзей и не теряла.
Откуда только сохраняла силы.
Ох, как ломала, жизнь её ломала,
Но в ней не сломлен дух самой России.
Она в гробу с улыбкою лежала.
Не сбылись её многие надежды.
Неправду с непризнанием познала.
Но не признала злую власть невежды.
Мы гениев теряли и теряем.
Пути господни неисповедимы.
Но время на места всё расставляет.
Они навеки в памяти хранимы.
ВАСИЛИЮ АКСЁНОВУ
Всю жизнь живёшь под властью сук
Полуувечного режима
И просыпаешься под стук:
«За мной ли? Слава Богу мимо».
Уже ничем не дорожа,
Ни репутацией, ни шкурой
Живут на лезвие ножа
Полупридурок с полудурой.
В полуудушье несвобод
Своё справляешь новоселье.
Никто так в мире не живёт
С оглядкою и без веселья.
На Запад устремлён твой взгляд,
А не в Москву и не в Мытищи.
Где за тобою не следят,
А потому и воздух чище.
Там не выкручивают рук
И слежку не ведут незримо.
Не хочешь жить под властью сук
Полуувечного режима.
АЛЕКСАНДРУ ГАЛИЧУ
Вместо прочерка – многоточие,
Непризнание и молчание.
Слишком часто тебя порочили.
Нет прощения им, есть прощание.
Есть амбиции и презрение,
И дешёвая фальсификация
Но в верхах возникало мнение,
Что Россию сменил на Францию.
Что-то предано, даже продано,
Но спецслужбою всё отмечено.
Не в твоих руках были козыри,
Поступились тобой ,как сдачею.
Ты на запад элитой выброшен.
Кто они: дураки иль изверги?
Твоё имя блеснуло высверком.
Смена лидера – смена вывески.
Ты молился Богам, мы – идолам.
Со стыда нам куда деваться?
Ты прости, что Россия выгнала,
И, что родиной стала Франция.
Ты был гостем на новой родине,
Что тебя приняла, как сына.
Стыдно нам и конечно горестно,
Что в Париже твоя могила.
СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ
Одиночество жизнь перемелет.
Застилает туман глаза.
Уподобиться дикому зверю.
И бежать от людей в леса.
Известковый туман клубится,
И скрывает желанную синь.
Убежать от всего и скрыться
В самый дальний угол Руси
«Жить в берлоге, подобно медведю,
Выть с волками на лунный диск»
Так, пожалуй, сказал бы Есенин
Всем известный поэт-скандалист.
Если жил по законам нестрогим
Деревенский поэт-хулиган.
Но такие прошёл он дороги,
Где и жизнью ,как спиртом пьян.
Не робел наш певец кабацкий,
Презирая старуху-смерть.
Если жизнь не дарила ласки,
Он в кабак полупьяным лез
Пусть отчаянным был гулякой
И в стихах , презирая страх,
За любого готов был в драку.
И родным он остался в сердцах
Пусть его презирают мещане
Или хвалят опят много лет.
Он деревню прославил стихами,
Самый нежный в России поэт..
О ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ
«Он прорубил окно в Европу»
(А. С, Пушкин)
Едва часы пробьют двенадцать,
Едва окутает нас сон,
Мне начинают представляться
Герои давнишних времён.
Вот на коне царь Пётр Первый.
В Европу прорубил окно.
Российский царь России верный,
Её могучее зерно.
А Сашка Меньшиков стал князем
По воле грозного Петра.
И вот послушна царской фразе
Предстала пред Петром жена
И нарекли Екатериной
Супругу новую его.
Она прекрасна, как картина,
И взгляд, пьянящий, как вино.
Любил герр Питер баловаться:
Крестьянских жёнок пощипать.
Мог до упада напиваться,
Мог миловать, а мог карать.
Не все покорны царской воле.
Не все в России бьют поклон
Не стал бояр терпеть царь боле.
Люб будет только, кто учён.
Петру Россия всех дороже
Российской силой видел флот.
Нещадно бил воров, но строже
Карал изменщиков-врагов.
Хотел Россию Пётр видеть
Владычицею трёх морей,
Чтобы никто не мог обидеть
Страны державной, всех сильней.
Народ российский многоликий
Ему и вера и хвала.
Недаром он назвал Великим
Царя российского Петра.
ПУШКИНУ
Не утончённый стиль эпохи,
Не томность мелодрамных тем,
Не страстные влюблённых вздохи
Нёс острый смысл твоих поэм.
Мы постигаем в них былое
Твоих мечтаний, дел и дум
И в грустном видеть мог смешное
Твой изощрённый гибкий ум.
Самодержавью непокорный
И декабристам верный друг
Своей работой плодотворной
Лечил ты времени недуг.
Твои экспромты, эпиграммы,
Твои свободные стихи –
Свинца расплавленного граммы,
Народа гневные штыки.
Мечтал возреять вольной птицей
В стране двуглавого орла
В народной памяти страницы
Оставила твоя рука.
Твои бессмертные творенья,
Что тяжким созданы трудом
Из поколенья в поколенье
Мы бережно передаём
Одетый в бронзу или в камень,
На нас ты смотришь сквозь года.
И словом ярким, словно пламень,
Ты зажигаешь нам сердца.
У ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ
Стоит поэт, одетый в камень,
Эпохи сын, душою пламень.
Кузнец поэзии великой
Трибун России многоликой.
Любимец муз и светских дам,
Он посвятил своим друзьям
Свои сладчайшие напевы
Про звон цепей и пенье девы.
Седоголовые вершины
Кавказских гор, цветы равнины
И моря рокот штормовой
Воспел в стихах поэт-герой.
Он воспевал красу природы,
Скитания друзей, походы,
Шуршанье трав, журчанье вод,
Лазурный чистый небосвод
Над обновлённою Россией,
Которую создал в мечтах.
Не покорялся грозной силе,
Оков царя, презревши страх.
И вот возреял над Россией
Непокорённый гордый дух,
Который сломит гневной силой
Самодержавия недуг.
ЮРИЮ ГАГАРИНУ
Жизнь загадка и тайна Вселенной.
Кто открыл её вечный закон.
Кто с уютной планеты нетленной
Самый первый шагнул в простор.
Кто тот первый, что жизнью рискуя
Жаждал тайну раскрыть бытия
И в холодном просторе ликуя,
Позывной свой назвал «Земля»
Над землёю пронёсся в ракете
Пусть он сделал всего виток,
Но он первый на нашей планете,
Совершивший в Космос прыжок.
ПОЭТ И ВОИН (Денису Давыдову посвящается)
Дана ему алмаза твёрдость,
И чистота алмазной грани.
И человеческая гордость,
И смелый ум на поле брани.
Покрыл соё оружье славой,
Не увядающей в столетьях
Его талант кипел, как лава
И в мирный год, и в лихолетье.
Герой двенадцатого года,
Наград Отечества достоин.
Россию он любил до гроба
Друг Пушкина, поэт и воин.
ТОСКА ПО ВЫСОЦКОМУ
Душа моя в огне. Сегодня я один.
Сегодня не до смеха, не до песен..
Сегодня для меня объявлен карантин.
Я даже сам себе не интересен.
Нет солнца для меня и облаков,
До ужаса затрудненно дыханье.
Я вроде бы свободен от оков,
Но чувствую на теле их касанье.
Я, словно пеплом прошлого дышу.
Что ждёт меня, я до сих пор не знаю.
Но я себя раздать другим спешу,
А для чего, и сам не понимаю.
Мне кажется, достаточно грешил,
И хочется душе моей покоя.
И вроде, никого я не убил,
Но страх сковал меня, как перед боем.
Наверное, я просто жить устал
Устал я быть затравленнее зверя.
Я досыта не ел, не пил, не спал.
И никогда не мог я в ложь поверить.
Забыл я про любовь, про нежность женских рук.
И детский смех печаль мне не развеет
Стук вражеских сапог, как будто в сердце стук.
Боюсь дышать и думать я не смею.
Душа моя в огне .Сегодня я один.
Сегодня не до смеха, не до песен.
Сегодня для меня объявлен карантин.
Я даже сам себе не интересен.
ОБ АЛЕКСАНДРЕ ПУШКИНЕ
Был Пушкин гений, прочь сомненья.
Ведь это он сумел сказать:
«Не продаётся вдохновенье,
Но можно рукопись продать».
И денежные все вопросы
Таким мог образом решить.
Писать стихи, а е доносы,
И развлекаться и любить.
И пить вино за разговором,
Не замечать, что сутки прочь
О женщинах и тост, и споры.
Как день, великолепна ночь.
Он знал, что был великий гений.
И было на царей плевать
« Не продаётся вдохновенье,
Но можно рукопись продать».
ПАМЯТИ ПОЭТА И ГРАЖДАНИНА (О Владимире Высоцком)
Писал о жизни нашей скотской,
Непостигаемой никак,
Великий человек – Высоцкий.
Восставший – стало быть, не раб.
Мы все ему рукоплескали,
Но находились среди нас
Такие, что во след кричали
Слова, была в которых грязь.
Но пел он, надрывая глотку
И звал покончить с произволом.
Срывая нервы, пил он водку
И душу обнажал, как голый.
С незащищённою спиною
Бывал он часто перед нами
Скрывать что: были и изгои,
Которые в него камнями.
Его и в пьянстве упрекали.
А сами также водку пили.
И часто с пьяными ****ями
В подпитье его песни выли.
Да что там говорить, кликуши
Ещё встречаются порою.
Он призывал к свободе души,
Опустошённые борьбою
За выживанье в хищном мире
Лжецов, убийц и палачей
Мы окопались все в квартире.
Живём, как будто мир ничей.
Горел неистовым огнём,
Душой, болея за Россию,
Сгорел. Мы без него живём,
От равнодушия пустые.
СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ
Жить можно, не достигнув всех вершин.
Жить попросту, без почестей и славы,
Как самый заурядный гражданин,
Но человек отнюдь не заурядный.
Что слава? – дым, известность? – фимиам,
Который восхваляют почитатели.
А кто ты есть? Кто в сущности ты сам?
Поэт? Писатель? Кто твои читатели?
Достиг всего, что в жизни только смог.
Чего тебе ещё от жизни надобно?.
Чего ты суетишься и порог
Родного дома забываешь надолго.
Весь мир познать – всё суета сует.
Но ты мятёшься видно не поэтому.
И ты давно стал признанный поэт,
Наверняка не только меж поэтами.
С тобою пошутила зло судьба.
Но в сущности, ты парень необидчивый
И ярко-синие твои глаза
По-прежнему, назло судьбе улыбчивы
Как жаль, что времени неверный бег
Прервал твою задумчивую лиру.
Но ты – в сердцах грядущего поэт.
Поэт, теперь в сему известный миру.
ПАМЯТИ ГЕЙНЕ
Могучий Рейн, воспетый Гейне,
Широкий и спокойно-мрачный.
Струит он волны так уверенно,
Как ветер, паруса на мачтах
И песней ветра завороженный,
Плывёт рыбак вниз по течению
И в песне ветра настороженно
Он чувствует свободу гения.
ОСИПУ МАНДЕЛЬШТАМУ
Стихи твои, как древний сфинкс, загадка
Ох, нелегко загадку разгадать.
Но пишешь ты на удивленье гладко
И строчки твои птицами летят.
В чём тайный смысл твоих стихотворений,
Что ты постиг в размахах бытия?
Открой для мира непонятный гений.
Отдай огонь от твоего костра.
Шуршит в руках стихотворений томик
И мир познанья затаился в нём.
Перед тобой я только малый гномик,
Но ведь и ты пред Мирозданьем – гном.
МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ
Кто идеал нерастраченной памяти детства?
Вы говорите, что это Майя Плисецкая.
Вы говорите, что жизнь её соразмерена
С тайной любви, с удивительной лёгкостью гения.
Смотришь на сцену, где ласточкой носится Майя.
Танец, как вздох, её тело – горизонтально.
Взгляд её глаз вертикален, как пирамида.
Взмах её рук – это всплеск. Это всплеск лебединый.
Танец её – не полёт ли живительной плоти?
Майя танцует и вихрем несётся в полёте.
Вихрь не танца. Она, безусловно, пластична.
Вихрь в наши души врывается, но мелодично.
Смотрит она, но не взглядом, а кажется, кожей.
Дышит, но вздох нам её уловить невозможно.
Лёгкость. Скорее не лёгкость, а только воздушность
В наши смятенные, разворочённые души
Молнией взрыва или тоской ожиданья
Вдруг приоткроет искусства священную тайну.
Мы постигаем в классических тонких пуантах
Не глубину, а грандиозность таланта.
О ВЕЛИКОМ ДАНТЕ
Великий Дант, воспевший Беатриче,
Жил, не имея своего угла.
Он женщину бессмертьем возвеличил.
А что она ему в ответ дала?
Скиталец, литератор и изгнанник.
Он кроме Музы женщины не знал.
Он изгнан был с родных краёв Италии
За то, что лиру к чувствам призывал.
Поэт с неразделённою любовью,
Творец бессмертных и поэм, и од.
Слагающий к чужому изголовью
Венки не из цветов, а из стихов.
Он рифмами узорчатых соцветий
Свой флаг любви пронёс через века.
Он женщину стихами обессмертил.
Но не был её любимым никогда.
ЗОЕ КОСМОДЕМЪЯНСКОЙ
1
Нецелованные твои
Губы сжаты от боли и стужи
Настоящее сердце в груди
Не выплёскивается наружу.
На губах посиневших твоих
Не усмешка, а жажда мщенья
За своих – родных и чужих,
За поруганные селенья.
За разрушенные города,
За убитых, замученных зверски,
За истоптанные поля,
За сожжённые перелески.
Губы в судорогу сведены.
И они не скажут ни слова.
Издевались напрасно враги
Губы заперты на засовы
2
Очень хочется девушке жить,
Но фашисты люты, как звери.
Только б рта своего не раскрыть.
Только б родине сердцем верить.
Помолчала. Хватило сил
В надорвавшемся хрупком теле.
Зоя, милая, тот не жил,
Кто отчизне своей не верил.
Кто себя навек запятнал
К нашей родине злой изменой.
Зоя, голос твой замолчал,
Но сейчас он звучит во Вселенной.
Свято в памяти нашей храним
Твоё мужество, волю, силу.
Мы приносим тебе цветы.
Ты их в юности очень любила.
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РЕРИХА
Вставало солнце над базальтом чёрным
Текла вода Божественного Ганга
А Гималаи белыми снегами
Сочили мудрость, девственность и бодрость
И солнечные зайчики взбегали
По скалам грозным, словно по ступеням.
О боги Шамбалы, о них едва ли
Узнает скоро человечье племя.
Их охраняет тайна и величье,
Загадочность природных откровений
У них загадок нет и нет отличья.
Их не постигнет человечий гений.
Пройдут века, пройдут тысячелетья,
Когда пронзит божественная прана
Через чакрамы разума и сердца.
Нас просветит души отверстой рана.
И врачевать её не станет время.
Безмолвие соединит мгновенья.
И тяжкое, но радостное бремя.
Откроет в каждом сердце откровенье.
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ( О Высоцком)
Не насытить бездарность судьбы.
Не восполнить безудержность плачем.
Его песни пришли как удача,
Взбудоражив людские умы.
Как шахтёр, он врубался в наш век
И страну озарил свои светом
И воспел, воспитав человека.
И возвысил его до планет.
Он без промахов бил подлеца
Он выплёскивал правду в лицо.
И никто, ни за что, никогда
Не посмел быть при нём подлецом.
Его нет. Опустело седло.
Гордый всадник вперёд не помчит.
Только вот почему, отчего
Всенародное сердце болит.
ЕЩЁ РАЗ О ВЫСОЦКОМ.
Кто о любви, я – снова о Высоцком.
Последней песни он не доиграл.
Он пело нашей жизни самой скотской
И никогда высоких задниц не лизал.
Он Был поэт не от литературы,
А просто Божьей милостью поэт.
Он выше был плюгавенькой культуры.
Но с нами всё же его больше нет.
Никто, как он так не был человечен.
Он выше лести и пустых похвал.
Он в памяти народной будет вечен.
Из песен – самый прочный пьедестал.
Стались песни, что дают нам силу
Дурному вкусу противостоять.
И на Ваганьково в живых цветах могила.
Как жаль, что не успел он доиграть
Последней песни в кутерьме пожара
Высоких чувств и сердца своего.
Всё плачет одинокая гитара,
А вместе с ней все люди заодно.
СЕРДЕЧНАЯ СМУТА (Посвящается В.С. Высоцкому)
Когда за плечами всего лишь короткая жизнь,
Но прожито столько, что больно порой вспоминать.
От женщин любимых нет даже коротеньких писем.
Хоть были когда-то, н все мне пришлось их порвать.
Одним эпизодом тех женщин не высветит память
Мгновений прекрасных теперь не вернуть, не понять.
И сердце любовью уже никакая не ранит.
Уже никого не обнять и не поцеловать.
Но помню пока что их нежные руки и взгляды.
И все их объятья сплелись, как одно, в хоровод.
Промчались мгновенья и нет больше в сердце отрады.
И лишь одиночество крест надо мною несёт.
Но прожито мною немного, хотя и немало
И хочется ласки и нескольких памятных слов
Душа отгорела и даже немного устала.
Но мне непонятна нисколько чужая любовь.
И, как у костра, я своим одиночеством греюсь.
Но холодно жутко и мне не согреться никак.
И всё же я смутно, на что непонятно надеюсь.
Возможно судьба пощадит и не стиснет кулак.
Ночами на сердце какая-то странная смута.
И сниться, не вспомнишь, всегда постоянно одно.
И длится сон этот не более даже минуты,
А жизнь похожа на пролитое вино.
Я сам виноват: забывал женщин слишком усердно,
Хотя и платил я по самым высоким счетам.
И вот у судьбы я вымаливаю милосердье.
Напомнил мне Бог в небесах: «Аз, воздам».
Я локти кусаю, припомнив все в жизни утраты.
Что было вначале, уже никогда не вернуть.
И многие годы судьба надо мною расплату
Вершит свою грозно, меня не жалея ничуть.
ВДОВЕ ВЫСОЦКОГО МАРИНЕ ВЛАДИ
Марина, Марина, Вы замужем были за богом.
Нет я не кощунствую, я лишь боготворю
И Вы с ним делили и радости все, и тревоги.
Только за это, я Вас, как немногих люблю.
Вы мне близки, не как женщина, только по духу
Вы ведь с ним рядом прожили количество лет.
Я презираю все самые грязные слухи.
И соболезную: рядом его уже нет.
Может, у нас кто-то и отмахнётся беспечно:
Умер, так умер, подумаешь: умер поэт.
Только останется в памяти нашей навечно.
Да и в сердцах у людей он оставил свой свет.
Может, для Вас пусть не богом был он – только мужем.
Мало он прожил – всего с небольшим сорок лет.
Но не одной Вам, как воздух Высоцкий был нужен.
Этот великий, поверьте, для всех человек.
Всею страной вместе с Вами скорбим об утрате
Вы овдовели, вдовою вся стала страна.
Чтобы оплакать, пожалуй, и слёз всех не хватит
Хоть я мужчина, поверьте, я тоже вдова.
ПАМЯТИ ИГОРЯ ТАЛЬКОВА
Его мы голос больше не услышим,
Не с плёнок, не с пластинок, а живьём.
Он под землёй теперь лежит не дышит,
Но живы мы, скорбящие о нём.
Он правду нам поведал в лучших песнях.
Мы многое узнали о себе:
Что наша жизнь вовсе не чудесна.
Что мы живём на выжженной земле.
Что мы живём, ничуть не беспокоясь
О том, что завтра нас плохое ждёт.
Он разбудил в своём народе совесть
И рассказал, кто нас и как гнетёт.
Мы рты разинув в собственных берлогах,
Спокойно уходили ночью спать.
Кому-то Игорь перешёл дорогу,
Кому-то его надо убивать.
Нимб золотой сияет, как корона.
В его судьбе недостаёт страниц.
Быть может, был он белою вороной,
Среди клеймённых хищных чёрных птиц.
АСТРОНАВТУ АРМСТРОНГУ
Ты ещё юн и зелен,
Но устремлён к звезде.
Ты не знаешь, где север.
Он для тебя везде
Молоко на губах не обсохло,
Но обсохло на языке.
Рот похож на ракетное сопло.
Три ступени – и ты налегке.
Отбрось время всех предрассудков,
Как своих, так и чужих.
Ты почувствуешь, пусть и не чутко:
Все тупицы, а ты один – псих.
С точки зрения ненормальных,
Серой массы, тупой толпы –
Ты какой-то пирамидальный,
Низвергающийся с высоты.
Но потом набирающий скорость,
Устремлённый опять в полёт.
Мир вокруг, как пустая полость.
Только ты в нём наоборот.
Ты костьми за идею ляжешь,
Но всегда благородна цель.
Ускорение – это тяжесть.
Промахнулся – гора костей.
И останутся только даты,
Разделённые через тире.
Парашют не раскрылся. «Шатл»
Взорван был неизвестно где.
БЕЛЛЕ АХМАДУЛИНОЙ (Дружеский шарж).
Из всех известных в мире поэтесс
Единственной была ты поэтессой,
Которая стихи писала без
Того, что не понятно ни бельмеса.
Ты их писала тонкою рукой
Намного лучше, чем писал Саади.
В них не было волненья, был покой,
Записанный в лирической тетради.
Когда мне приходилось их читать,
Всегда я Богу слал благодаренье.
Бессонница вдруг стала пропадать.
Я засыпал в единое мгновенье.
Прости меня за строчек чехарду.
Быть может, в чём-то я не прав, не знаю.
Но том твоих стихов в руках держу.
Он выпал с рук. Прости, я засыпаю.
ОГЛАВЛЕНИЕ
1.Памяти Виктора Цоя.
2.Битломания.
3.Ему сегодня было б шестьдесят.
4.Владимир Высоцкий.
5.Поэту и гражданину.
6.Барду всех времён.
7.Человеку с большой буквы
8.Памяти Игоря Талькова.
9.Против общества
10Памяти Иосифа Бродского.
11.Декану Джонатану Свифту.
12.Аркадию Северному.
13Он жил с надрывом ( памяти Высоцкого).
14.Цой не умер
15.Между строк.
16.Рок из подвалов.
17.Жизнь в искусстве (памяти Василия Макаровича Шукшина)
18 Памяти Серёжи Есенина.
19 Каю Юлию Цезарю.
20Марку Юнию Бруту
21Валерию Катуллу.
22.Булату Окуджаве.
23.Зубр ( Тимофееву-Ресовскому)
24.На «смерть» Катулла.
25.Михаилу Шемякину.
26.На смерть Александра Меня.
27.Памяти Юрия Галанскова.
28.Михаилу Лермонтову.
29.На смерть поэта.
30.Князю Льву Сергеевичу Голицыну.
31.Анне Ахматовой.
32.Женщине, которая поёт. (Алле Пугачёвой)
33.Константину Циолковскому.
34.Василию Шукшину.
35.Марине Цветаевой.
36.У портрета Есенина.
37.Памяти Александра Галича.
38.Ты правду захотел. ( памяти А. Марченко)
39.Ивану Бунину.
40.Вере Муромцевой (жене Ивана Бунина)
41.К столетию Бориса Пастернака.
42.Портрет Пастернака.
43.Талант от Бога. Посвящается Борису Пастернаку
44.Памяти Николая Гумилёва.
45.На смерть Анны Андреевны Ахматовой.
46.Василию Аксёнову.
47.Александру Галичу.
48.Сергею Есенину.
49.О Петре Великом.
50.Пушкину.
51.У памятника Пушкина.
52.Юрию Гагарину
53.Поэт и воин (Денису Давыдову посвящается)
54.Тоска по Высоцкому.
55.Об Александре Пушкине.
56.Памяти поэта и гражданина ( О Высоцком)
57.Сергею Есенину.
58.Памяти Гейне.
59.Осипу Мандельштаму.
60.Майя Плисецкая.
61.О великом Данте
62.Зое Космодемьянской.
63. Памяти Николая Рериха.
64.Памяти Владимира (О Высоцком)
65.Ещё раз о Высоцком.
66.Сердечная смута ( посвящение В.С. Высоцкому).
67.Марине Влади, вдове Высоцкого.
68.Памяти Игоря Талькова..
69.Астронавту Армстронгу.
70Белле Ахмадулиной (Дружеский шарж)