Р. Штильмарку
I
Была здесь родителей дача
В далёком двадцатом году.
И детство, что много так значит,
Ему вспоминалось в бреду.
Полковник в войну – смел и весел –
А после доноса – злой зэк.
И кличка на зоне «профессор»,
Но всё-таки свет не померк.
С «Наследником из Калькутты»,
Рождённым на грязных клочках,
Пусть жизнь наступает круто,
Он выжил, талант не зачах.
Мой друг, после лагерной муки
Нашедший пристанище вновь,
Как будто не знавший разлуки,
Наколет играючи дров.
Ах, эта горящая роща,
Ты памятна с детства ему,
Хоть стал он грустнее и проще,
Дворянство теперь ни к чему,
Но рядом с портретом любимой
Здесь лица заветных друзей,
Отечества горестным дымом
Овеянных в мгле лагерей.
Глядит неизвестный всем гений…
Его довелось мне узнать
Так поздно… Но от забвений
Хозяин стремится спасать.
Я вспомню и дождь, и рябину,
И друга печальную речь,
Что истины нет вполовину,
Что родину тем не сберечь.
1970
П
Сказал мне друг: «Нет, я не охладел!
И что с того, что мне шестой десяток!
Мне соловей вновь о любви пропел,
И кровь шумит, весной дурманя сладко.
Сначала женщина вдруг взглядом обожгла
Меня, мальчишку – сел на пароходик
Под Кинешмой. И то судьба была –
Красавица печальная на сходнях.
Война, разлука, смерть в тылу жены,
Арест и лагерь по доносу друга…
Двадцатым веком все обожжены,
Но вышел я из адового круга.
И жизнь прошла – в событьях и трудах…
Казалось – всё, но снова всё сначала.
И поздней страсти привкус на губах,
И девочка влюблённая молчала.
И я не знаю, что тебе сказать…
Мне опытность чужда и перед смертью.
И ликованья вечного гроза
В душе моей со мной одним померкнет!»
…Спала Купавна, только он не спал,
Горела лампа и стихи слагались,
Как в юности… Поэтом хоть не стал,
Но чувства неземные возрождались…
1975
Ш
Спит Купавна в последних снегах…
Лик Христа, переплетов тисненье.
Лес притихший всего в трех шагах
С добрым таинством жизни весенней.
Что за бедность!
С кучей гостей,
С кошкой Муркой, с приблудной собакой,
А от старомосковских вещей
Пахнет прошлым, пылью, облаткой.
А для младшего сына рояль,
Хоть и взят напрокат, но прекрасен.
Что за звуки он станет ронять
Вечерами, как дождь на террасе?
Здесь Голицын – писатель и друг –
Так язвительно остроумен,
Или Конрад нагрянет вдруг,
Из Москвы молодой игумен…
Эта жизнь – нет, она не бедна,
Пусть безденежна – не безнадежна,
И привычен был этот бедлам,
А иначе им жить невозможно.
1975
IV
Подруга с дочкой ясноокой,
Я – с тяжкой ношей и в плаще
На электричку ненароком
Другую сели… Вообще,
Попав в то утро по ошибке,
Вздохнули и замолкли вдруг…
А поезд шёл на Балашиху –
Колёс, сердец ли перестук?
В Купавну шли, а оступились
Внезапно в синь и красоту.
А жизни колея струилась
Совсем иная – в высоту…
Жизнь, ты прекрасна в отступленьях
От предначертанной стези,
Когда в туманах и кореньях
Берёз невиданный визит.
Когда открылась нам с рассветом –
В нечаянностях так свежа –
Природа… Или тёмной веткой
Земли душа, одна душа?
1976
V
Pедки, дороги встречи, Купавна…
Снова я в твоём сумраке дач.
А звезда над дорогой – непарно
Светит… Слышится детский плач.
Добреду… В темноте калитку
Отворю знакомо рукой
И собаку белую кликну…
Пёс, ты мне незнаком, дорогой!
Как меняется всё неприметно –
Ах, как выросли сыновья!
Запах юности чистый, вербный
В старом доме, где я своя.
Здесь хозяин влюблённый, тревожный
На порог меня выйдет встречать.
Всё, что было у нас невозможным,
Вспыхнет радостью, влагой в очах.
1979