Время путает след;
А, пространство…, ему всё равно.
Вот родился, вот умер,
и лёг основательно в твердь;
Ты не думал о ней,
ты всегда говорил: «Решено!»;
Но, сказать не успел:
«Что за чёрт?! Вот дурацкая смерть!».
Ты её же дразнил,
но в обличье ином не признал;
Шла она за тобой -
ты всегда с ней играл, но не здесь,
Не на скальной тропе
она свой показала оскал;
Вот уж подлый приём!
Просто гнусная женская месть.
Помню бури размах,
от палаток – лишь рванный брезент;
Тонны грязи с долин
устремились потоками вниз;
Под ногами поплыл,
растворившись, морены цемент;
Кто-то сзади кричал
про сорвавшийся сверху карниз.
Солнце утром взошло,
протерев небеса лоскутом;
Мы искали тебя
под обломками рухнувших скал;
А нашли наверху,
ты стоял под раскрытым зонтом;
И, как тур на тропе,
под контролем держал перевал.
Так и помним теперь
этот зонт, неуместный предмет;
Дикий хохот ребят,
что тебя «схоронили» в ночи;
Ты кричал: «Решено!
Будем жить ещё тысячу лет!»
Но явилась она и сказала:
«Теперь - замолчи».
Горы горя ушли,
утонули в потоке годов;
Нас уже недобор,
но зонтов мы не носим с собой;
И простые слова,
нынче стоят великих трудов;
Мир, конечно же, жив,
но теперь он какой-то другой.
(Тамерлану Адаеву. 1990 г.)