Ежедневно скользящие взгляды стерли, было, чудесность красок этой картинки, вылизали до гладкости ее орнаментальную фактурность. Отчужденное заботами, нахохлившееся сознание вычеркнуло из памяти ее лимонадные душистые запахи, онулировало ее очевидность.
Но вот вдруг приходит не похожее на другие утро, и что-то делается с тобой.
Глаза перестают скользить мимо, распахиваются и смотрят, смотрят на вчерашнее пустое место и видят там арабески сосновых кисточек, так закономерно топорщащихся по всем уравнениям композиции, каждая на своем пронумерованном месте.
Видят вату воздуха, незаметно оседающего в провалы пространств между деревьями, ласкающего розовые тела незрелых яблок и пахнущего, пахнущего и волнистого.
А глаза шарят дальше, успевая втиснуть в сознание золотистый прочерк шмеля, точно знающего, куда и зачем он падает, тяжело, по-стариковски мудро.
Мушиные воздушные чертежи. Если бы линии их полетов не были прозрачными, зачеркали бы плотным всю картинку и сами тыкались бы в эту стену как бестолковые крылатые камикадзе.
Бабочки другие. Они плетут кружево своими молочно-хрупкими крыльями, оставляя просветы для ниток солнечных лучей. Они понимают, что без пряжи солнца их полет станет глупым и недолгим барахтанием в легкой задумчивой волне остывающего воздуха. Вот и рисуют неплотно, скользяще и вдумчиво, смахивая крылышками зеленые тени с рубиновых шариков вишен.
Надо спуститься в сад.
Идешь, улыбаясь: зачем? Ничего-то тебе от сада не нужно, ни его упавших ореховых тел, ни пахучих лампочек дикой груши, ни морщащих рот желтой кислотой идеальных янтарных сфер крошечной смородины. Не поднимешь ты лопнувшую от гордости матовую сливу, не сдуешь с ее липких ран семенящих муравьев.
Тебе не нужен этот опыт вкуса, он уже давно уложен в прохладные баночки стеклянной памяти и укутан плотностью насыщения.
Идешь ты за другим.
Идешь, а тебя цепляют, царапая, дружеские шершавые локти слив, приглашая задрать улыбающуюся голову и оценить плоды их летних усилий. Ты послушно смотришь, гладишь сливовое материнское чрево и, благодарный, запоминаешь, запоминаешь шепчущий голос слетающих с нее, скромных своей не причудливой формой, желтых уже листочков.
Из них для тебя стелен узорчатый ковер. Ступаешь по нему до самых янтарных комнат спелого винограда, где все изрезано светом и тенью самого молчаливого и талантливого художника, который ждет как воды ласки твоего взгляда, твоего восторженного непонимания всей громадности его таланта. И тебе не стыдно своей ущербности и детскости на фоне его умений, ты тихо счастлив и переполнен.
И просто смотришь, смотришь.
Лишь где-то внутри тебя, тихонько, но едко и колко потрескивает твоя же чумная досада, что еще вчера, еще век назад для тебя здесь было пусто и печально.
06.07.2012