Поначалу все устроено как-то проще.
Вокруг мир: вот ветер белье полощет,
Вот упал, глаза трешь, в них щиплет противно.
Знаешь мало, многое чувствуешь интуитивно,
И столько сил в тебе и какой-то лихой отваги...
Берешь ручку, фломастеры, чистый листок бумаги,
Рисуешь дом с дверьми, окошками и трубой.
Низ непременно зеленый, верх — голубой,
Веселое солнце цвета лимона и молочные облака.
И вроде такой же день: птицы пели, кот молоко лакал,
Но ты подрос, и мир стал более сложным,
Поделился на «Это тебе нельзя!» и редкие «Можно».
Рука, что гладила, перед лицом теперь пальцем машет.
Начинаешь делить людей на «чужих» и «наших».
Что поделать? Исход одинаков
И неизбежен как точка в конце.
Берешь карандаш, рисуешь сторожевую собаку,
Сажаешь ее на цепь.
Так и живешь, учишься бой вести, отбивать атаки,
Ловить на слове как на удочку окуней.
Рисуешь поле, на нем красные маки,
У дома — забор с колючкой и ток пускаешь по ней.
К двадцати годам обрастаешь списком привычек, неврозов, маний.
На рисунке два кладбища и полигон для ядерных испытаний.
Я не знаю, как ты обошел охрану, собак, ловушки -
На днях заглянула в дом, а там раскиданы все подушки,
Мужская рубашка на спинке стула.
Ночью твой голос слышала, пока не уснула.
И вроде есть причины бежать, но знаешь, нет веских.
Я рисую в окнах дома цветы и занавески.