Песня, что не смолкает в сердце, но всё никак
не родится в горле -
песня моя, и она поёт меня по всем правилам:
вполголоса и во весь голос.
Так, что слышно только если склонить голову;
так, что слышно на заднем дворе Вселенной -
и вот он, припев: - Пам-пам, па-рам.
Восковая фигура, манекен Холмса,
так разволновавшийся от своей роли,
что пришлось уложить его на диван
и накрыть пледом. Что? Клетчатым, разумеется.
Все ушли и он лежит один,
на восковом лице - недоумение.
Отдельные вещи в комнате, небольшие предметы,
лежащие без особого порядка и покрытые пылью.
Пишешь на ней пальцем, затем стираешь -
перед тобой вещь, свободная от слов.
Горный шиповник, растущий
танец жизни. Щебень и снег вокруг -
застывшие аплодисменты.
Сверху - воздуха льдяная глыба:
в нее, как в судьбу,
вросли прожилки трещин.
Стою на стуле посредине жизни,
просторной, ярко освещенной,
читаю стихотворение
и, дочитав до конца, говорю:
- Всё.