В немое одиночество квартиры
заходит вечер, как всегда, без стука.
Укладывает спать дневные звуки
и зажигает местное светило –
четыре солнышка в созвездье люстры.
В формат квартиры (идеал Прокруста!)
вмещается и день, и ночь, и вечер,
немного увядающего лета
в недолговечной памяти букета,
осенний сквознячок последней встречи,
и тишина, и пустота предзимья.
Здесь женщина жила. Забыто имя.
Какое же? Марина? Ольга? Анна?
Теперь живет здесь отчество седое,
и то, что молодость зовёт покоем.
А та, что стала тенью безымянной
(Констанция? Офелия? Джульетта?),
закутав плечи старым, добрым пледом,
столетия вечерних одиночеств
сплетает в шарфик длинный-длинный-длинный
(а может – Натали? Елена? Нина?).
Зачем? Кому? Какому из высочеств
подарок предназначен? … Всё забыто
той, что когда-то звали Маргаритой.