Жирный жрец в голубой гавайке сидит на пристани и плачет,
Всё пропало, всё скатилось, в кармане осталась последняя сдача,
А это 15 евро,
На неделю хватит, наверное.
Но как он дошёл до такой жизни, спросите вы?
Наверное воровал, брал взятки - скажите, и будете правы.
Увы, нашего жреца нельзя назвать благочестивым,
Он воровал, брал взятки, иные двери открывал от ксивой,
Он брал долги и не возвращал.
Но, дай бог, хотя бы детей не развращал.
А всё начиналось так мило и чинно,
Он был безбородым, молодым и наивным,
Учил и разучивал богу молитвы,
А к двадцати годам он выкинул последнюю бритву.
С тех пор росла как его борода так и опыт,
Не чуждо ему было прихожан слушать, как и тяжёлая работа,
Был всем он примером и личным любимцем настоятеля монастыря,
Но где-то в то время, он и потерял себя.
Шли лета и года, а он только ждал,
К тем летам и годам он уже достаточно крупную сумму задолжал,
Тогда то и начались таинственные кражи,
Но знал он, что на него никто не скажет.
И был прав, и упивался властью жрец,
Но как всему на свете, так и тому пришёл конец,
Сдал его лучший товарищ и друг,
Который, увы был глух до общих порук.
Жреца лишили сана и выбросили из монастыря,
Но самое важное, его настоятель, как бы любя,
Придал анафеме вора и скрылся за глухою стеной,
Но он не мог сказать такого, пусть будет кто-то другой.
Но как бы жрец не пытался не падать духом,
Он каждый раз возвращался к тем счастливым годам,
К тем друзья, к той "общей" поруки,
И не было места где мог спрятаться он от воспоминаний,
Не выдержав муки и в жажде убежать от страданий,
Он на последние деньги взял билет и поехал на берег средиземного моря,
В страну с бронзовым небом и финансовым кризисом (знакомым до боли).
Купив по прибытию словарь,
Он взял взаймы у таксиста косарь,
И двинулся без оглядки в сельскую местность,
Стараясь сойти за своего человека, то есть - местного.
Жаркое солнце нагревало асфальт автострады,
Но жрец не снимал рясу, так было надо,
Так ему, доверчивые жители, были более рады,
И не сумев избавиться от бравады,
Дойдя до нужного места, он услышал гул канонады,
То были бандиты прибывшие из канады,
И как же было жрецу отрадно,
Что кому-то с другой стороны земли,
Было то же что и ему надо.
Но за неимением достойного оружия,
Он решил прибегнуть к тактическому отступлению (к бегству)
Но будучи добром людей перегруженным, он отказался от этого плана,
Он взял свой посох и пошёл с боем на бандитов,
Причитая "Почему я не поехал на багамы?"
Бандиты увидев священника в чёрной рясе, с крестом, с рюкзаком и посохом,
Внезапно прекратили стрельбу, обещая себе и друг другу, вернуться к этому потом.
Смелый священник шёл на бандитов и с уст его не сходило молитва,
Думал он "Вот где бы мне помогла опасная бритва".
Главарь шайки бандитов избавившись от шока,
Принял это как знак свыше и оставив на поле брани своих отроков,
Унёсся на мопеде в знаменитые греческие леса,
Где отыскав где через ветви величественных дубов пробивается света полоса,
Устроил там себе шалаш, и стал там жить жизнью отшельника,
Убив в себе шантажиста, вора и бездельника ...
Но это уже совсем другая история,
Так, о чём это я?
Ах да, население дервни, изнечтожив бандитов, принялась боготворить жреца,
И как дети безхозные, без церквей или святынь, они общим сборов выбрали святого отца.
Так и остался бы жить наш жрец со своими любимыми и наивными детьми,
Но его не покидали мысли о родине его, о том что если есть начало, то есть и конец пути.
Не попрощавшись с паствой он приказал себе куда-нибудь ещё уйти.
И он ушёл,
И он дошёл до моря,
Увидел пристань,
Как он до этого дошёл он?
Почему он стал злодеем а не героем?
И голос, словно гром, сказал ему.
"Остынь".
И он пошёл по дну.