***
Это счастье далось мне с кровью.
Трепетали ресницы трав,
ветер встрёпанный бесконтрольно
демонстрировал дикий нрав.
И прижались тела и души,
как у Бога в одной горсти,
околесицу леса слушать
и такую же вслух нести.
Хлынул на плечи тёплый ливень,
выжег радугой всё дотла.
Я такою враздрыг счастливой
никогда ещё не была!
И запомнила день-виденье,
замечательный и большой.
Окончательность совпаденья
с самой близкою мне душой.
***
Ты помнишь этот дождь, нас обвенчавший,
нам выпавший, как жребий, на пути,
как капля, переполнившая чашу,
что Бог не в силах мимо пронести?
С небес неудержимо, просветлённо
текла благословенная вода,
а мы, обнявшись, прятались под клёном,
и всё решилось, в сущности, тогда.
Казалось сквозь намокшие ресницы,
что в этой захлестнувшей нас волне
на всей земле нам некуда укрыться,
и я в тебе укрылась, ты – во мне.
Всё закружило, смяло, как в цунами –
стволы, зарницы, травы, соловьи...
И всё вокруг, казалось, было нами.
И на земле, казалось, все свои.
***
Не стыжусь штампованности слов,
слышу их первоначальный звук.
На безлюдьи диких островов
я тебя по-птичьи позову.
Как на крыльях бабочки пыльца,
трепетны, всегда как в первый раз —
тайна черт любимого лица,
первозданность стёртых этих фраз.
Даль была лучиста и светла.
Лепетала, ластилась листва.
Помнишь, как мы слушали щегла?
Ты ему тихонько подпевал...
Не забыть, с годами не избыть
жаркого биения в крови.
Грех один на свете может быть —
недостаток ласки и любви.
***
Заносчивый город карнизы домов задирал,
но дальше носов своих крыш ничего не увидел.
А степь распласталась. И ей открывался астрал,
размякшей от слёз, но на мир и людей не в обиде.
Зароюсь в траве, затеряюсь на этой земле
и буду учиться словам, голубым и зелёным,
что спят в облаках, в сердцевинах цветов и в золе
сгоревших сердец невостребованных влюблённых.
Словам, что давно позабыты людской суетой
и городом гордым, отвергнувшим грешную землю.
Но вторят им птицы природною песней простой,
и степь пересохшими устьями жадно им внемлет.
Дождь по крыше
Эту ночь осторожно пальпирует дождь.
Всё стучит, то порывист, то тих.
Словно там, в небесах, человечества Вождь
на машинке печатает стих.
Вот опять он бубнит над моей головой...
Что ты капаешь мне на мозги?
Я пытаюсь постигнуть язык дождевой
и загадку невидимой зги.
Продиктуй мне свои ключевые слова,
три заветные карты свои,
те, что знают деревья, песок и трава,
знают иволги и соловьи.
Мне откроется вещая тайна твоя
и подземные корни вещей...
Но уходит он, крадучись, в мрак бытия,
в мелкокрапчатом сером плаще.
***
Люблю я глухие чащи –
не стриженые газоны,
где сердце стучит всё чаще,
всё дальше ума резоны.
Не сад за крутым забором,
не овощ манит на грядке,
а полчища дикой флоры,
где солнце играет в прятки.
Беседок, плющом увитых,
милее мне ветер в поле,
руины могил забытых,
где колет бурьян до боли.
***
Простите, сорняки и лопухи,
трава моя, душа моя живая.
Из вас могли бы вырасти стихи,
а я вас беспощадно вырываю.
Как с поля вон дурной травы пучок -
из сердца вон, раз глаз уже не видит.
Пуста земля и на душе — молчок.
Зато никто уж больше не обидит.
* * *
Дворник Павел Николаич
чисто по двору метёт.
Кот урчит, собака лает –
он и ухом не ведёт.
Поглощён своим уменьем,
вычищает всё дотла:
до песчинки, до каменьев,
догола и добела.
Чтобы стало всё безликим,
он метёт всё злей и злей,
не оставив ни улики,
ни былинки на земле.
Где ты, где ты, зелень лета?
Всё под корень, ё-моё.
Как он чисто делал это
дело чёрное своё!
Пот утёр рукою тучной,
сел устало на скамью...
Дворник, – я шепчу беззвучно, –
душу вымети мою!
Чтобы не ветвились чувства,
не клубилась пена дней,
чтобы стало чисто, пусто,
просто в памяти моей.
***
Чужой мобильник, брошенный в траву,
звонит, звонит кому-то в синеву.
И мне казалось, это зов оттуда,
сюда, ко мне взывающее чудо.
Я наклонилась над лесной травой.
Ты звал меня, незримый, но живой.
Но не посмела клавишу нажать я...
И радуга висела как объятье.
***
Тянешься ко мне стебельками трав,
звёздочкой мигаешь мне за окном.
Жизнь мою ночную к себе забрав,
ты ко мне приходишь небесным сном.
Я хожу по нашим былым местам,
говорю с пичужкой, с цветком во рву.
Пусть тебе ангелы расскажут там,
как я без тебя живу – не живу.
Твой пресветлый образ во всём вокруг.
Я тебя узнаю во всех дарах.
И надежда греет: а вдруг, а вдруг...
Пусть в иных столетьях, в иных мирах…
***
Пусть лопнет жизни трепетный бутон,
но аромат прольётся в мир бескрайний, –
весь смысл цветка, живущего потом
в медвяном ветре утреннею ранью.
Мне видятся дубовые леса,
что дремлют в желудевой оболочке,
грядущих поколений голоса,
поэтов ненаписанные строчки.
На цыпочках к ним, будущим, тянусь
в замкнутом, как наручниками, круге,
сквозь боль и страх, бессилие и грусть,
через века протягивая руки.
***
Мои заоблачные бредни
и романтические всплески —
зари вечерней отблеск летний,
оттенки, блики, арабески —
весь мир души неугомонной...
Неужто канет всё как в Лету,
всё минет, как у Соломона,
сказавшего: «пройдёт и это»?
Душе не перелиться в душу
свободно, словно рекам в реку,
и, как ни бейся, не нарушить
мне герметичность человека.
И не суметь — исповедально,
и не увидеть — запредельно...
Всё это, право, так печально.
Хотя, конечно, не смертельно.
***
Последние взгляды лета
ловлю влюблённо.
Сыграет мне флейта леса
ноктюрн зелёный.
Пока ещё холод редок,
но блёкнут краски.
Скажите же напоследок
хоть слово ласки.
***
Забытый плёс. Застывший лес.
Не верится, что было лето.
Опять повеяло с небес
порывом сердца несогретым.
Непроницаемый покров.
Хоть ручкой проколи бумагу –
не заменить чернилам кровь,
её живительную влагу.
И, целомудренно-мудры,
в полярном отрешенье круга
бездомные парят миры,
не обретённые друг другом.
***
По пальцам листья перечти.
В прогалах просинь. Или проседь?
А лета не было почти.
Вслед за весною сразу осень.
Весна цветеньем наврала,
плоды неловко бились оземь.
А лето Лета погребла.
Но у меня в запасе осень.
***
Смакую это лето
как сладостный ликёр,
пока не канет в Лету,
покуда Бог не стёр.
Цежу его я в рюмку,
любуюсь на просвет -
какой же тонкий, хрупкий,
изысканный букет!
Пью лето как лекарство
по капле натощак,
пока былое царство
не спряталось в плащах.
Нарежу мельче зелень
иллюзий и надежд,
чтоб экономно ели,
а то зимою — где ж?
Помалу, потихоньку
прожить не торопясь,
и думать, как бы только
не разорвать с ним связь.
Я из него закладок
наделаю для книг,
чтоб между книжных складок
в морозы был цветник.
Когда уже без пледа
не выйдешь на порог -
я выну краски лета
из сбережённых строк.
Как летние футболки,
забытые для зим,
сниму я лето с полки
и буду греться им.
***
На брошку в крапинку похожа
– не бабочка, не саранча –
коровка, – и не чья-то – божья,
а я? А я – незнамо чья.
Коровушка раскрыла плащик –
и полетела к Богу в рай.
О прилетай ко мне почаще,
а то опять в душе раздрай.
Как мошка бьюсь в глухую стену –
и всюду будто западня.
Я блузку в крапинку надену,
чтоб Бог заметил и меня.
И в жизни грустной и короткой
согласна буду стать иной.
Согласна даже стать коровкой,
но только Божьей, не земной.