Умирала старая, одинокая женщина…
От старости умирала, от истощения…
В последние годы своей жизни,( а ей было восемьдесят девять с лишним лет), она вела отшельнический образ жизни.
Ни с кем не общалась, никуда не ходила. Да и не могла ходить – подагра хозяйничала по состарившим суставам.
За ней присматривала молодая студентка, в надежде унаследовать её хатку, где снимала комнату.
Но баба Маня,(так звали старую женщину), не торопилась писать завещание.
Сегодня ей стало совсем плохо. С утра она не поднялась с постели.
Вечером, когда квартиросъемщица Света пришла от своих подруг и заглянула к бабе Мане, та лежала с закрытыми глазами, и Свете показалось, что она умерла.
Света испугалась, но подошла ближе, чтобы увериться в этом.
- Баба Маня, - тихо позвала Света, - вы спите?
Баба Маня открыла глаза.
- Нет, Света, не сплю. Тебя дожидаюсь. Сказать мне надо тебе кое-что. Потом засну. Уже - вечным сном…
Голос у неё был тихий, слова выговаривала вяло, с трудом.
У Светы появилась надежда на наследство…
- О чем Вы, баба Маня? Сейчас я супчик подогрею, принесу, вы покушаете, наберетесь сил и встанете на ноги. Рано вам умирать!
- Не нужно мне ничего, - опять с трудом заговорила баба Маня, - садись и слушай, пока в здравом уме и в твердой памяти. Слушай и не перебивай, а то, мне трудно говорить…
Света присела на её кровати, возле ног.
- Мне исповедоваться надо, Света!
- Священника позвать?
- Нет, нет. Никакого священника. Я им никогда не верила и не доверяла. Я в Бога-то не верила. Я ведь, коммунистка. От мозга до костей коммунистка.
-Тогда в чем и перед кем вам надо исповедоваться? – недоумевала Света.
-Перед Богом, в которого не верила. Но ОН знает, КТО я, поэтому, слушать меня не будет без посредника, т.е. тебя…
А ты, добрая девочка. Я это знаю. Ты замолвишь слово перед НИМ, как я уйду. ОН, Бог, поверит тебе и помилует меня.
Никогда не верила в потустороннюю жизнь, но сейчас, когда смерть хватила меня за ноги,- баба Маня сказала это и взяла за руку Светы, - потрогай мои ноги, посмотри, какие они ледяные…
- Я сейчас вам грелку принесу!
- Какая грелка? Это конец. Смерть с ног начинается. Оледеневают ноги. Затем обледенелость
Вверх идет по туловищу, пока не умрет мозг.
Но ты не мешай, не перебивай меня, а то, не успею исповедоваться…
Свете оставалось только слушать. Она глазами поискала на шкафчике бумаги, где могло быть написано завещание, но ничего там не обнаружила.
- Так вот. Первый и самый важный мой грех – неверие. И жила с этим неверием. Неплохо жила. Но сейчас, когда смерть не то чтобы рядом, она уже во мне, мне страшно стало. Знаешь, умирать страшно тем, что сознание твое говорит: тебя больше не будет! Все, это конец! Как воздух исчезнешь, как дым. Осознание этого страшнее самой смерти, т.е. обледенелости… И, невольно, начинаешь верить, ужасно хочешь верить, что смерть вовсе не конец, а всего лишь переход в другой мир. Вот и приходишь к Богу. Поздно, очень поздно. Осознаешь это, но хватаешься за соломинку, как сейчас я… за тебя, за твое посредничество… Ты, ведь, попросишь за меня?
- Да, да, баба Маня, конечно попрошу! – Света была немного разочарована разговором Бабы Мани не о наследстве, но теперь ею овладело любопытство: какие же грехи у этой старой пуританки, которая ежедневно «пилила» Свету и её подруг за их, якобы, аморальный образ жизни…
Подумаешь, в клубы ночные ходят, курят, с мальчиками гуляют…
Тоже мне, аморалка! Бабе Мане не снилось, какие нынче бывают аморальные…
- Слушай, - продолжила баба Маня, - за всю свою жизнь я несколько раз согрешила:
дважды изменила мужу. Однажды с его другом, второй раз – с парторгом. Еще трижды соврала своей родственнице, когда та попросила денег взаймы, а я отказала, сказав, что их нет. А они были у меня. Однажды украла мыло у подруги, а еще один раз пачку соли из магазина. Деньги кончились, а соль большая редкость. Мне бы без денег не дали бы, на потом. Вот я и умудрилась спрятать пачку соли во внутреннем кармане пиджака. И вышла из магазина, как ни в чем ни бывало. Один раз незаслуженно покричала на звеновую нашего колхоза. Та задержала трудодни колхозникам. Председатель был виноват, я знала, но не могла же я на председателя кричать…
Вот, кажется все. Долго думала, но ничего больше не вспомнила о грехах своих. Наверное, больше нет.
- Баба Маня, это разве грехи? Смешно! Даже измена мужу не грех, об остальных и говорить нечего!
- Грехи, грехи, детка! Еще какие грехи!
- А мужу-то, почему изменили? Не любили, что ли?
- Любила, любила, как же. А изменила в отместку за его измену. В аккурат два раза, столько же, сколько он мне изменял.
- Кончились грехи? Все? Исповедовались? Тогда пойду я, по мэйлу сообщу Всевышнему, - с серьезным лицом сказала Света и привстала.
- Погоди сообщать! Я еще должна сказать, что никогда не изменяла партии! НИКОГДА! Господь должен мне поверить. Я до сих пор «Капитал» Маркса наизусть знаю… - и начала шептать длинную тираду непонятных для Светы слов из главного учебника коммунистов всех времен и народов.
- Стоп, стоп, стоп! – сказала Света! Сейчас вы точно умрете! Поверит, поверит Бог, что помните наизусть! Как же! Это и была вашей молитвой…
«Капитал» Света не читала, но о книге знала. Как-никак студентка исторического факультета…
Баба Маня умерла к утру…
На её мраморном лице блуждала блаженная улыбка…
Она ушла в мир иной, как было положено верующему в Бога человеку, исповедавшись…