I.
Скоро в Сиэтле полночь, предел положен, но не вращенью,
трафик угомонился, у технократов в достатке хлеба;
снится им, как уклончиво красное льнёт к смещенью,
а надо всею Гишпаниею безоблачное небо.
Есть у Обамы нечто, о чём не скажет никто открыто:
он полирует ногти, жуёт бекон, управляет бровью;
глупой старухе нужно лишь разве новенькое корыто,
а пожелание трона морского только во вред здоровью.
Ходит короткий Путин, мыслями длительными опутан,
время течёт стремительно, воз не сдвигается, хоть ты тресни;
в твёрдое мало верится, разве тонтон-макутам,
мягкое выминается формами Красной Пресни.
Тянется стрелка к риске, шалит шкала на условном риске,
тело проткнуть стрелою для тетивы только дело чести;
две неброские киски делятся фантиком от ириски,
с треском обёртка рвётся на целлюлозном и лобном месте.
Солнце встаёт лениво, который год и задор утерян,
кто пожелал бы видеть одно и то же, на самом деле;
темноволосый диктор румяно врёт, словно сивый мерин,
жребий ему не мерен, глаза бы рыбии не глядели.
Для мотылька у лампы секунда году сопоставима,
взмах опылённых крыльев и двух сезонов как не бывало;
ниша себя предложит для алебастра и херувима,
если в пещере холодно, чем Калевала не покрывало.
Много ли света надо, когда не голодно и уныло,
луч проскользнёт сквозь форточку, пыль пригласит на польку;
варится в светлых студиях для недалёких мыло,
полк прибывает вовремя, зубы кладёт на полку.
Для челнока метания лишь алименты шпульке,
как ни крути, но фрикции что-то в конечном значат;
ветер скребётся в форточки, шастает в переулке,
ищет ущелье с всхлипом, где он со свистом начат.
II.
Так вспомнишь невзначай, как мама Милу мыла,
Камилла, умались пред пламенем свечи;
скрипит над бездной вод ворчливое кормило,
под толчеёю туч драчливые грачи.
За алчностью кольчуг колчан следит ревниво,
из оперенья стрел не вылетит строка;
ладонью охвати гневливое огниво,
пока не предала послушная рука.
Совсем немного слов, но речь не иссякает,
находится опять под камнем и в скале;
врезает пахарь плуг и гумус рассекает,
не утирая пот на пористой скуле.
Над плоскостью равнин струится свет вечерний,
на мраморных листах толпятся письмена;
у Милы подо лбом клубится мрак дочерний,
как умысел продлить плохие времена.
Soundtrack: I. Perlman & P. Zuckerman, Handel, Passacaglia.