не знаю, доводилось ли вам в смутные времена бывать на симпозиуме в незнакомом городе. "Экология и модальность в творчестве раннего Басё и позднего Шумана" светилось над порталом аулы, в которую собирались, оставив чемоданы и саквояжи в переполненном гардеробе, только что прилетевшие участники. разбирали напечатанные плохим шрифтом на хорошей бумаге программки, выбирали места. в ряд с первым лектором сидели переводчики с пяти языков.
после двухчасового выступления они столкнулись у гардероба и сразу перешли на ты. все, кто в первый же день сбегает с международного симпозиума и сталкивается с собратом по счастью, сразу же переходят на ты. сидеть в переполненной аудитории не было смысла, так как и ежу было ясно, что только что услышанное до самого вечера будет повторяться еще на пяти языках. они не торопясь отнесли вещи в гостиницу и пошли гулять по городу. сказать, что город был странным – это не сказать о нем ничего. на том месте, где во всех нормальных городах бывают горкомы партии или муниципалитет, здесь была сапожная мастерская. там, где в любом уважающем себя городе бывает мост или на крайний случай паром в одну сторону – здесь кроме трамвайного кольца и играющего на его пятачке весь осенний день духового оркестра больше ничего не было.
в смутные времена всегда обращают внимание на высоких мужчин в длинных черных кожаных пальто, хотя обращать внимание надо как раз на в сером. так, под пристальными взглядами прохожих они медленно шли по набережной. у него было имя – Застрели меня!(ну, или Менестрель, велика разница). что, скажете, не бывает таких имён? ещё как бывают, просто вам не доводилось сталкиваться с их носителями. и специальность у него была под стать имени – музыколог. близорукие люди всегда кажутся чуть беспомощными. интуитивно чувствуя это, они выбирают защитные профессии – инспектора, ревизоры, музыкальные критики.
– а когда ты играл на скрипке Апрель, ты всегда путал пальцы?
– да, но...
они говорили о Блавацкой, О.Генри, Генри Миллере, Миллере, миллере.
в смутные времена почему-то поребрики и тропинки бывают вспученными, словно под ними попеременно прошлись кроты и кладоискатели. он протягивал ей руку в особо трудных местах. и она опиралась на неё, так как знала – оступись – и он обязательно близоруко её подхватит.
– как-то я решил проверить, насколько внимательна моя жена. напал на неё под видом грабителя, когда та вечером возвращалась домой.
она осторожно коснулась левой верхней части его лба:
– это от пряжки её сумочки?
– да, но...
они говорили о косоурах, бихевиоризме, Мёллере, Миллере, миллере.
потом они обедали в плавучем ресторанчике и он всё пытался разобрать иероглифы рыбьих костей на краю её тарелки.
– твою маму звали, прости, зовут Мария?
– да, но...
они говорили о кометах Хякутакэ, о семь плюс-минус два, о Миллере, миллере.
возвращались в гостиницу, она поднималась к себе, а он – в зимний сад. ему не давала покоя странная мысль: "что-то тут не так". в последний день, когда все со всеми церемонно раскланялись, а до самолёта оставалось несколько часов, он всё-таки решился. на скамейке в ивовом парке он опустился на одно колено и снял её туфли на высоченных каблуках, надеясь увидеть пластырь, стертую в кровь кожу – иначе ведь и быть не могло за пройденные в эти две недели километры. но не было ни малейшего намека. он, как и все близорукие люди, больше доверяющий рукам, чем глазам, искал на её ступнях хоть малейшую мозолинку.
– но как тебе это удается?
– просто я всегда об этом помню.
(от автора: тема симпозиума и названия улиц вымышленные)