С моря на город волною нисходит прохлада,
всё уже было и большего просто не надо,
время промчалось, где вскачь, где, как мощный экспресс,
всё уже было, но всё ещё жив интерес
к жизни, какую подложит она ещё мину?
(где-то про тонкую песнь затевают рябину).
Смолкли цикады, оставив на сцене сверчков;
жизнь, если любит, то чаще всего дурачков
или нахалов, нахальство второе ведь счастье,
я-то и в первом не очень-то принял участье,
впрочем, об этом не стоит под рифму судить,
да вот никто не спешит, бедолаге, налить.
Звёзды качаются в кронах платанов столетних,
быстро кончается счастье у дачников летних,
только разнежились, глядь, а маячит октябрь,
по морю зябко бежит неуютная рябь.
Скоро оно заштормит, забуянит, затужит,
всё уже было, и надо подумать про ужин,
всё уже было, но всё ещё жив интерес
к жизни, в которой идёт за прогрессом регресс.
Сбой алгоритма в природе не так уж и редок,
был к ней поближе мой прадед, а попросту – предок,
был к ней поближе, а мы вот ушли далеко,
(кончили петь про рябину, поют «Сулико»).
Мне не до песен, – достал уже Дима Билан.
Ладно, что Дима? – поёт уже и Петросян.
Тоже, сверчки, блин, а, впрочем, чего им не петь,
если толпу каждый вечер имеют иметь…