С.
Вот я исчо стихи написал, а не поставил сразу и не могу уже найти их.
Ринато песню «В тишине твоих рук» взял – Ваш вариант. Я слушал, там, где метель, рифма потерялась, так показалось.
И заколдованный круг, этот жуткий хоровод – оч банально плохая строка.
Но есть и удачные.
Убрать этот круг спасательный точно надо.
Л.
Щас гляну этот заколдованный круг и что там с рифмой.
Глянула. С рифмой – не увидела, что вас смутило.
Уношу в свои бездны,
Разрушая постель,
И просторы мне тесны,
И желанна метель.
Что не так?
Круг – да, действительно "заколдованный" – не очень, да и вообще это не столько банально, сколько устойчиво, это идиома. Можно "заколдованный" заменить на другой эпитет или вообще на другие слова.
Будто кто-то разнимет – какой круг? Обнимающий? Драгоценнейший? Охранительный? (Хорошее слово, но похоже на охренительный.) Мне дарованный?
Работа с Ангелом – в прикрепленном файле.
С.
Еще не вскрыл Ангела. Звучит анатомически в охренительном кругу гг
Знаете, Любчик я поприкалывался, но скажу: бессонно – лучше, чем безумно
(я принял ваше).
Но банальность, которая стоит у меня, хоть и умаляет стихо своим клише,
но попадает, западает в душу, потому что устойчивая форма легко проецируется каждым на себя.
Ваш оборот, несомненно, лучше, но индивидуальностью своей отодвигается от каждого.
Беру Ваше, говорю спасиб. Потому что истина важнее угожданья!
Вы по смыслу точней ко мне меня выразили.
Именно – бессонно люблю ее.
И вот это, дивное Маринино:
Все спящей видели меня – никто меня не видел сонной...
бож бож…
Я давно хочу – мечтаю втянуть Вас на эту
высоту Цветаевскую.
Знаете, что однажды сделаем!!!!!
Какая мысль!!!
Устоим с Вам ПИРДУШ!!!
А лучче – ПИРДУХА!!!
Прямо сичас и устрою!!!!
Пирдуха токо по памяти, по волнам моей памяти – бегущая строка по волнам памяти! Соединим Тухманова и Ремарка, или кто там бежит по волнам…
Обменяемся любимцами-строками, стихами, и тем, почему любим эти строки!
Подарим, раздарим, одарим и задарим задаром друг друга любимыми именами…
Не просто – вот читай! НО... почему я – Это люблю!!! Что происходит, творится что во мне от строк этих!!! Отразить – отражение того, что пронзает.
Самое дорогое, и свое можно! – свое тоже! Свои любимые строки и чужое.
И мои, и чужие заметая следы...
Здесь снег и ветер – хвост собачий! Он, ветер, дворнягой метет…
метет, метла гигантская заметает, – закат! –
Заметался, заметан, замечен, метет, мечет, замечает, замечательный пожар голубой, позабылись родимые дали...
а закат закатывается в банку, как помидоры – закрутка, закатка на зиму!
Мы однажды с мамой ночью проснулись от взрывов – мама закричала:
воООЙна!!!! Война!!! Война!!! – меня, к себе прижала – не отдам, нет!!!! НЕТ!!!
А бомбы взрывались так: бабах!!!!Бабах!!! Бабах!!!
Это были помидоры – закрутки в секретере, они взрывались одна за другой – вот так:
бабаххх!!!!
И мы их дико ели, не экономя, не бережа, не к гарниру!!! А просто разгуляй десерты!!!
Они взрывались, и мы ели! Этот Закат!!! Зимы холодной не дождясь.
А еще мне нра, что Евженька очаровывает вопреки! – не через Я верую в чудеса и благодать!
А через – не верую!
«Я не верую в чудо, я не снег, не звезда…»
Он так пронзительно не верует, что веруешь его неверьем в чудо!
Правда – сама правда силой неизбывности, неизбежности потрясает,
завораживаешься вот этим: ииии я больше не бууууду – протяжным волчьим на луну бууудууу
Не буду никогда…. и усилие в повторе никог- (последний слог надежды) – дааа
Этим его «извини, я больше не буду» – как ребенок просит прощенья у взрослого, так он у Бога, проникаешься.
Я больше не буду! И плачет, и надеется всем этим последним слогом никог- дааа!
Метель в строчках, плач, неверие и надежда, там волк бууу! дуу! там луна, там чудо!
И прощение у Бога, и твое маленькое я – с большой печалью.
И закат заметался голубой, и помидоры красные, бож бож… «длинные коридоры, хитрые письмена красные помидоры кушайте без меня»!!!!
Ну почему это так больно?! Почему оттуда, из казематов, бедный Чичибабин – не спасите, не помогите, но – кушайте без меня! Без меня этот закат помидорный! И закатил прямо в каземат.
Такая жизнь в красных помидорах: мякоть, сладость, сочность и все это – без меня!
Без меня – я не верую в чудо, что выйду на свет.
Увижу свет и… и в помидоры вгрызусь – такая тоска…
Хитрые письмена – это протоколы, ловушки, подтасовки – капканы.
Длинные коридоры… вот это узкое бесконечное коридор – это путь.
Хитрые письмена и вдруг, невем откуда, как удар в лицо! – КРАСНЫЕ ПОМИДОРЫ! – и спад…
Не ешьте – а кушайте – откушайте без меня! – я рыдал в эти строки.
Я его видел: длинного, худого, впалощекого, седо-щетинистого, я видел – штаны на нем худом болтались – кушайте без меня. Пронзало.
И потом Кристинка, я ей:
– Ты любишь Лешу? – игра такая: ты любишь Лешу?
– Лешу? Я Люблю Помидоры! А от него я БЕЗУМА!!!! Т.е. безУма.
А ее любимая строка в поэзии – «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд мохнатое ухо»
Как собака гигантская – мохнатое ухо…
не надо мне ни дыр ушных, ни вещих фраз!
на твой безумный мир ответ один – отказ!
Марина, любимая моя, даже от помидоров отказалась!
Даже не плакала, как Евтушенко… мг мг… заревел по-детски – я больше не буду!!!!…
Никогда, никогда, даже не жалела, как Борька Чичибабин – кушайте без меня! –
Гордый – горемычный, обиженный. Тоже ребенок: ну и не надо!
Наслаждайтесь, если вы такие… эта обида, горько надутые губы…
И ее, Маринино – НЕТ!!! Жесткое гордое взрослое! (Это к Чехии, это фашизму слова, и все же, и все же они обобщают, они над этим реют.)
«НЕ надо мне!»
Не просит в подоплеке… Не надо мне – ни дыр ушных, ни вещих фраз!!! (вещать, убеждать, вещественность)
Что нужно кусту от меня? Не речи ж, не доли собачьей
Моей человечьей, кляня которую – голову прячу.
В долю клятую голову прячет… всей мощи и гущи
Что нужно кусту от меня?
Имущему от неимущей?!!
Она одна взрослая – среди детских душ.
Она одна беспощадна к себе.
В ней ни просьбы, ни жалости, ни полумер к себе!
На твой безумный мир – это как к Богу!! – ответ один – отказ.
Так звучит, хотя Чехия подвигла.
Боже мой, и вещих фраз – не надо мне!
А дева непорочная с младенцем
Глядит с икон, прикрытых полотенцем…
Это я. Там ребенок у нее, у девы – младенец – боль извечная.
Она защищает, она несет. Всегда у женщины в руках ребенок…
Всегда несет, прикрывает… это то, что меня пронзает больше моего,
больше красных помидоров, больше того что: Я не верую в чудо! – больше того, что МЕНЯ не будет, и даже больше того что – на Твой безумный мир – отказ!
Меня больше меня самого
мучит вот это:
и дева непорочная с младенцем
Глядит с икон… ну ладно я… ну меня не будет… ну вы без меня свои помидоры…
брызгайте соком – кровью сладкой упивайтесь без меня!
Но дева с младенцем? Они… она…
Глядит с икон, прикрытых полотенцем… рушничком таким белым, вышитым, глядит… непорочная…
И младенец, прикрытый – Покрова на крови – это покров, собор на крови,
там где кровь пролита, покрова стоят… царская кровь – на канале Грибоедова
– и глядит в его муть пятиглаво уцелевший собор,
Это Парланда оцепененье, оцепенеть, цепями обвиться, цепи вокруг…
Парланд – архитектор.
Пусть поэтам воздвигнут строенья – как царям – Покрова на крови!
На помидорах красных!!! – Любимая строчка у Марины –
Спелось! – как вся даль слилась
в стонущей трубе окрайны,
Вот эта –
Господи, Душа сбылАсь – умысел твой самый тайный.
Сбывание души – вот тайный умысел Господен.
Значит, и не сбыться душа может, если сказано – Господи, сбылась…
Души, души быть вам сестрами – не любовницами вам!
Пляшущим шагом прошла по земле – неба дочь
С полным передником роз – ни ростка не нарушу
Знаю, умру! – Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой, отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь – за последним приветом!
Прорезь зари – и ответной улыбки прорез!
Я и в предсмертной икоте – останусь поэтом!
Не все могут такую мощь духа выдержать! – не все могут поднять эту зрелость самосознания.
Потому, Марина – в стороне.
Потому и Анна ближе, что Марина дальше ушла – Выше поднялась.
Дальше и Выше Марина! И – духом своим – с ног сшибает.
Перед мощью ее преклоняюсь, перед ее сногсшибательной мощью, сверхмасштабной, вселенской красотой – благородством.
И никто… и никого… и никому… этого слова отдать не могу! – благородство – только ей! Это ее завоевание, по праву!
Никто не больше, не выше, не щедрей МАРИНЫ.
И никто не может благородства ее умалить, отнять у нее! – Нет – не отнять, даже не разделить!
Только голос послал во тьму,
Сам на пороге лишним
Встав, – Эвридика бы по нему
Как по канату вышла б!
Как по канату, и как на свет –
Слепо – и без возврата
Ибо, раз Голос тебе, поэт,
дан – остальное взято!
Вот ее цена. Любовь – это все дары в костер! И Всегда задаром!
Благородство в каждой строке, щедрость, широта, глубина – масштаб вселенский.
Рты говорят кашей во рту,
Благодарят за красоту
Вот это чувствую нутром: Знали бы вы – ближний и дальний, как головы собственной жаль мне!!!
Да, варят мысль, говорят этой самой кашей во рту! И жаль мне головы, жаль…
Не узнали бы вы, если б знали,
Отчего мои речи резки,
В вечном дыме моей папиросы.
Сколько темной и грозной тоски,
В голове моей светловолосой.
Юные слова, а тоска уже грозная. Да, да, Любчик, грозная…
А захочется Вам свои строчки мне протянуть проводами – так буду ловить на этом конце.
А думать, искать не надо, просто… если приходит на ум.
Это же мы друг другу только…
Такой пожар от Вашей бессонной любви…
Всей бессонницей я тебя люблю!!!
Всей бессонницей я тебя молю!
О ту пору, как по всему Кремлю
Просыпаются звонари.
Но моя рука – да с твоей рукой,
Но моя река – да с твоей рекой
Не сольются, Радость моя, доколь
Не догонит заря зари…
Никогда, значит, никогда … Это дивная Легенда Славянская про Зарю заряницу и Месяц. Его Китоврас разрубил пополам, и он, влюбленный в Зарю, никогда догнать ее не может.
Бессонно люблю…
Ушла к другим бессонница-сиделка.
Я не томлюсь над серою золой,
И башенных часов кривая стрелка
Смертельной мне не кажется стрелой.
Это Анна.
Тоже бессонницей любит – хорошее слово нашли Вы.
И Благодарен ваш двоечник, всем потоком русской поэзии благодарит, за слово, Вами найденное!
Опять всю ночь не спать
И спасть с лица,
Сойти на нет,
Сойти на свет
С крыльца,
На облака, набрякшие как марля,
В заре багровей виноградов Арля…
И в снах бессонных
Качаться, как Ван-Гоговский подсолнух… это я не сплю тут
Это реки начинают путь вспять,
И мне хочется к тебе на грудь спать – это к Рильке Марина.
Берем это дивное слово. Да, Любчик? Я его очень люблю… Благодарен.
Л.
Какое письмо! Ах, какое замечательное письмо!!!
Да, конечно, это чудесная мысль – обмениваться любимыми строчками.
Я не смогу так, как вы – у вас взлеты, взрывы – как те ваши банки помидорные –
фейерверк, россыпь чувств и мыслей, и цитат, и ассоциаций.
Мне это в кайф! – я так не умею, нет вашей неуёмности и головокружительности. Мои речи спокойнее и вывереннее.
Но любимые строки – любимы, и, конечно, я буду с вами делиться. И делиться теми авторами, кого вы знаете, и знакомить с теми, кого вы наверняка не знаете, а я люблю.
А начну с той же бессонной темы – это же так естественно для поэта: не спать и писать стихи.
И первое, что приходит – одно из моих любимых у "бывшего Е.А.":
Любимая, спи, мою душу не мучай,
Уже затихают и горы, и степь,
И пёс наш хромучий, лохмато-дремучий,
Ложится и лижет соленую цепь...
Дремучесть – помните? Но тут не от слова "дремать", а в том смысле, который это слово приобрело за века: темный, непроходимый – шерсть у пса густая, спутанная от соли, растворенной в приморском воздухе, он большой и лохматый – наверняка дворняга – и покорность, верность дворовой службе.
И покой во всем – в этой покорности пёсьей, в затихании, затухании звука, в этой покачивающейся музыке стиха:
И я тебе – шепотом, потом – полушепотом, потом – уже молча: любимая, спи...
Спокойно-беспокойные строки, потому что снаружи всё затихает-затухает, а двое не спят, она от обиды, он от собственной вины. И он, уговаривая, убаюкивая ее, уговаривает свою совесть: спи... А они не спят – ни совесть, ни любимая.
Мне очень важен звук в стихах. Этот евтушенковский баюкающий амфибрахий, эта обманчиво-спокойная плавная четырехстопность – она только усиливает тревогу и смятенье, мучительность, вырастающую до вселенской:
Так трудно на шаре Земном засыпается... И всё-таки – слышишь, любимая? – спи...
А вот здесь мой Кушнер не спит в поезде, лежит бессонно на верхней полке в вагонном неуюте – явно не СВ:
Озирая потемки, расправляя рукой с узелками тесемки на подушке сырой,
рядом с лампочкой синей не засну в полутьме на дорожной перине, на казенном клейме...
И говорит с Кем-то – то ли с Богом, то ли с этим ночным дорожным мраком:
Ты, дорожные знаки подносящий к плечу, я сегодня во мраке, как твой ангел, лечу...
И потом:
Ты, фонарь подносящий, как огонь к сургучу, я над речкой и чащей, как твой ангел, лечу...
И слышит неслышимый ответ:
Не проси облегченья
от любви, не проси.
Согласись на мученья
и губу прикуси...
Меня эта обреченность на любовь, на бесонницу, эта надрывная сдержанность – за горло берет. Именно это: надрыв и сдержанность вместе, одновременно – до слезы и кома в горле. Ничего конкретного не сказано, а я плачу от этих строк: Не проси облегченья от любви – его нет...
А вот совсем другая вагонная бессонница – блаженная, счастливая:
...Дурацкое счастье мое настигает меня:
Февральская ночь предстает продолжением дня,
Жар-птица витает в пустом привокзальном саду,
Ещё не светает, и воздух похож на слюду.
Душа пребывает в смятенье, блаженно глуха
К грядущей развязке рассвета под крик петуха.
Есть только светило над черною бездной лесов –
Обителью сов и вместилищем всех голосов –
прошедших и будущих...
Это Юрий Гречко, Юра, Юрий Сергеевич, судьбоносный (не люблю это слово, но более точного нет) для меня поэт, я обожаю его стихи – и обязательно познакомлю вас с ним. На Стихире его нет, и вообще он незаслуженно мало известен.
И капли дождя, просочившись сквозь ветхий навес,
Во сне – как топор лесоруба в оглохшем лесу...
Ещё одно его стихотворение – о юношеской бессоннице – хотела бы прочитать (написать!) вам полностью, от начала до конца. Очень люблю его.
...В черном небе протяжно и тонко гудят провода
На железных столбах, в вышине, выбиваясь из сил...
И до утра мается его "мальчик угрюмый" от любви.
...Пребывает душа его, словно скворец, взаперти,
Но уже прорывается посвист и щебет ее.
Мается неразделенной юношеской любовью, мучимый завистью "к ее ухажерам лихим, к одногодкам счастливым..." И всё же душа его птичья – счастлива этой переполняющей его несчастной любовью, рождающей посвист и щебет – будущие стихи. Это рассветное состояние – между ночным горем и утренним ликованием:
...Но когда из низин вытекают тумана слои,
И сырая заря над деревьями сада горит,
Ты услышишь сквозь сон, как ликуют ее соловьи –
На пределе дыханья, из сил выбиваясь, навзрыд!
И у меня с этим последним, завершающим восклицательным знаком – глубоким, сладким вдохом! – будто что-то распахивается в груди, будто двумя руками распахиваешь створки окна – в свежесть, в утро, в обещание будущей радости – вопреки ночному сумбуру и мраку.
Но о Юре – отдельный разговор, для отдельного письма.
У меня тоже масса бессонниц. Я же в большой степени ночная стихотвОрица.
Голова к подушке клонится, а душа всё не уснёт.
Отпусти меня, бессонница, из тугих твоих тенёт...
А совсем юной – писала я о бессоннице глубокомысленно:
...Сотня звуков ночных растворилась в одном:
Обрекая, спасая, тревожа, казня,
Полуслышимый шорох ползёт за окном:
Это время скользит – сквозь – и мимо меня...
Ожиданий, надежд, начинаний огни –
Вдоль вагонных окошек – навстречу – и прочь.
Метроном равнодушно считает мне дни:
На короткой дуге – два щелчка – день – и ночь.
Замолчи, заклинаю тебя, замолчи!
Но молчанье – конец, прекращенье, покой...
Что запрятано в этой проклЯтой ночи?
Призрак чей? Обещанье потери какой?.....
И т.д.
Много у меня бессонниц, много-премного... Не хватит письма, даже большого.
С.
Помните, я говорил Вам про «зз» в зависти, помните, я говорил Вам, что все разные, что бессмысленно как ущемлять себя, так и возвышать.
Лучше сравниваться со своим же результатами – где был ты – и куда дошел.
Читаю письмо Ваше.
Вы говорите: я не могу, как Вы, я так могу – спокойнее, выверенее, и поехал поезд с Кушнером, и цепь ледяная, соленоснежная загрохотала.
Хочу сказать Вам одну вещь.
Важную, понять которую можно только вчитавшись, только душой затратившись.
Сами поймете без слов-объяснений – и качество, и содержание, и достоинство, а главное – влияние Вашей личности.
Что представляет из себя человек? – то, так он влияет на других, отражается в них.
Вы посмотрите в произведениях моих, где все стихи, от Л. оттолкнувшись,
я написал.
Еще раз прочтите бегло, взгляните, как эта женщина через меня отразилась, что возбудила во мне (не обо мне речь! – я препарирую собой тему, как примером):
ну и отвратителен я стал, насколько огрубел, измельчал, изничтожел – коснувшись ее.
Теперь пойдите и взгляните на эти же стихи после Вас, после вашего влияния, то, что есть, Вы сами увидите, чем Вы отразились через меня.
Как женщина, как личность. Вы проглянули там в этих же стихах, в этих же стихах, где я, как передатчик, рефлексировал и Вами, и ею.
Это рефлексы, понимаете? Это реакция души, которая, как собака Павлова, на ваши лампочки отозвалась.
Я говорить ничего не буду о Вас. Вы сами увидите. Это не объяснить, это видеть надо, как в кино.
И когда Вы поймете, вникнув, именно в суть строк, в слова измененные, в смысл, Вы осознаете, что, независимо от того, кто бы куда ни поднялся, ни взлетел, как бы выгодно ни отличался от Вас, Вам ничего этого никогда – не надо!
Вы только любоваться этим другим взлетом можете! Но Вам другого, чужого на Вас мерянного – НЕ НАДО.
Почему?
Потому что у Вас есть свое.
И то Ваше, что есть у Вас, Вы в отразили только что через душу мою – и Вас видно.
Вы поймете самоценность того, чем владеете, органичность свою.
И пусть это сознание удерживает Вас от сожалений, от разочарований.
Сто раз, Любушка, можно сказать: ты хороший, ты молодец!
Но увидеть это воочию, через чужую строку, увидеть непроизвольное влияние свое (ведь я могу не менять слов, если мне не ложатся, если не западают, понимаете?)
А меняю слова, ищу их, потому что потребность возникает – точнее выразить свою сущность.
Сущность, которую уронил в момент влияния другой энергии, соприкоснувшись с ней.
Но влияние Вашей личности подобрало мою сущность и вернуло восвояси.
А почему цепь соленая? – Снег солью посыпают?
Л.
Цепь соленая, потому что море рядом, воздух насыщен этой распыленной морской солью – так я это воспринимаю.
А может, дом расположен "у самого синего моря" – и хозяева возвращаются с моря мокрыми, и вода с их одёжек и волос попадает на эту цепь.
Ну, может, это ЕА придумал – вряд ли он пробовал псовую цепь на вкус. А может, увидел, что пёс лижет цепь – и подумал: зачем он это делает? Наверно, она солёная.
Во всяком случае, я приняла эту "солёную цепь" без всякого скепсиса – как принадлежность местности, где всё просолено морем.
Что касается сравнения и того, что – "это я умею, а этого не умею" – я же пишу об этом не потому, что завидую или самоуничижаюсь, просто ещё раз отмечаю различия и нашего восприятия, и изложения, и энергетики.
Я восторгаюсь вашей искрометностью и просто констатирую, что я так не умею – не сожалея об этом и не комплексуя по этому поводу. Это просто факт. И ничего плохого в этом нет, как нет плохого вообще в разнообразии человеческих натур и характеров. Напротив, можно радоваться этим различиям и "добирать извне" то, чего нет внутри :)
Это, в принципе, почти та же мысль, что в вашем письме: о влиянии и отражении личности.
Знаю совершенно точно: за время знакомства и тесного общения с вами – я изменилась. И это чувствую не только я, но и люди, давно знакомые со мной и моими стихами. Не один человек говорил мне об этом: в тебе, в твоем почерке появилось что-то иное, новое. Одни говорят об этом с сожалением, другие – с одобрением, третьи – просто с исследовательским интересом.
Сейчас я не анализирую, насколько это хорошо, только – опять же – констатирую факт. Подтверждающий мысль вашего письма, если я верно ее поняла. Но субъективно – радуюсь этому. Как и тому, что в вас тоже отражаюсь.