Вряд ли кто-то воспримет всерьез все твои записки,
предсмертные или посмертные, сумасшедшая Кэтхен, –
о солнце в колодце и о потолке нирваны,
к тому же, ты гордая птица: летаешь редко
и крайне низко,
всего-то чуть выше уровня среднего графомана.
Однажды тебе надоест танцевать этот вальс от крыши
до крыши, и мокрых улиц кривые спины
красным сентябрь к утру намылит.
А пока хрипло ревут в темноте турбины –
ты что, не слышишь?!
Милая девочка, это игра на вылет.
Жизнь на отрезки разорвана точками невозврата.
Всем, кто был добр к тебе, кто был готов для тебя в неволю,
в лед и под пламя – для них ты считаешься нынче персоной нон-грата,
застрявшей в десятом неведомом круге ада, –
им больше не слышно, когда ты кричишь от боли.
Им больше не видно, когда ты что есть дури машешь руками,
как садишься рывком на кровати, проснувшись в холодном поту под утро...
Но ты не начнешь ведь читать от того ни Коэльо, ни Мураками,
а о чем писал Энтони Берджесс, тебе помнится очень смутно.
Апельсиновый фреш...
Вот бы новую, заводную,
не такую, как ты привыкла, в голове твоей брешь! –
Может, в том-то и будет уже наконец спасение...
Милая девочка, ох... А слабо посадить самолетик вслепую
на поверхности солнца? Включить святую –
и захлебнуться светом в момент прозрения
Сентябрь 2012