В начале 60-ых годов я впервые получил собственную квартиру. Меня это очень удивило. По всем жизненным законам и приметам я ещё долгие годы должен был скитаться по хозяйским углам. Но случилось чудо. По всей вероятности, какой-нибудь высокий профсоюзный чин в приступе душевной щедрости ткнул пальцем наобум в список претендентов на жильё. Случайно его палец и моя фамилия соприкоснулись. Я до сих пор рисую в воображении эту не передаваемую пером или кистью картину.
Деятель, так необдуманно совершивший святотатство, грозно спросил:
- Маргулис? Это ещё что за птица?
- Не берите в голову, дорогой Н.Н., - ответил ему штатный подхалим, - это учителишка из тюремной школы. Не велика особа, подождёт.
Деятель очень дорожил своим указующим перстом. К тому же, в тот день его ждала некая приятность – то ли новая любовница, то ли приём у начальства.
- Ладно, - пробасил он, - оставьте этого, как его…
Так я попал в заветный список.
Квартира оказалась в новом, бурно строящемся микрорайоне в Правобережной части города. Маленькая и не слишком удобная, она показалась мне земным раем. Наконец, я получил возможность приобщиться к цивилизации – ванна, санузел, газовая колонка, газовая плита. Правда, всего две крохотные смежные комнаты. Но зато свои. В первый день ходил и не мог нарадоваться. Во второй – впал в отчаяние. Но почему? А вот почему.
Дом был так спланирован, что все окна неожиданно свалившейся на меня квартиры выходили на одну сторону. Это бы и ничего, вполне обычное обстоятельство. «Но надо же беде случиться!». Прямо напротив окон моей квартиры нагло возвышалось большое кирпичное здание общежития шёлкового комбината. Там жили сотни молодых, незамужних ткачих. Работали они посменно. Одни уходили, другие возвращались. Неизменным в их быту было лишь то, что на каждом подоконнике стояло по проигрывателю, и круглосуточно на весь микрорайон гремела музыка. Ни сбежать от неё, ни спрятаться, - всюду достанет.
Несколько дней, пока всё на новом месте радовало и ещё не прошла эйфория от новоселья, я, как и другие жильцы, терпел. Потом услыхал вокруг себя ропот. Дело принимало скверный оборот.
Помню, возвращался с утренних занятий в школе женской колонии. Было примерно часов одиннадцать, может, чуть больше. Музыка гремела из десятков окон, причём – разная – от попсы до джаза и рока. Из каждого окна общежития торчали по две-три взъерошенные женские головки. Молодые ткачихи развлекались, обсуждая прохожих. Увидев меня, они радостно завопили:
- Ах, какой пижончик идёт!
- Где? Где?
- Да вот!
- Эй, пижончик! Бросай свой портфель! Айда к нам!
И всё это сопровождалось хохотом, свистом, улюлюканьем.
Я шёл из женской колонии. Там тоже было много молодых девиц. Но какая разница между теми и этими! Там двигались бесшумно, ходили сонными, скользящими в пространстве тенями. Здесь – полный разброд и, как сейчас бы сказали, беспредел.
Я решил вмешаться в эту непривычную, странную жизнь.
Вечером постучался в комнату воспитательницы – была в общежитии такая штатная должность. Вышла женщина лет тридцати, бойкая и языкастая, я это сразу понял.
- Вам кого?
- Наверно, вас.
- Что нужно? – нелюбезно спросила она.
- Я живу в доме напротив. У вас постоянно гремит музыка. Нет возможности ни работать, ни отдыхать.
- Ничем не могу помочь, - отрезала воспитательница, - я одна, а их - триста. Работа у них тяжёлая, а пойти особо некуда. Вот и развлекаются, как могут.
- Так организуйте вечера, какие-нибудь встречи с интересными людьми.
Воспитательница скривилась:
- Где их взять этих интересных людей? Да и бюджет у нас – кот наплакал.
И тут меня словно кто за язык дёрнул.
- Давайте я проведу вечер поэзии.
- Вы? А от какой организации?
- Ни от какой. Сам от себя.
- Да вы в своём уме! Согласовать надо. С начальством.
- Так согласуйте.
Вечером в моей квартире раздался звонок.
- Вечер пятницы у вас свободен?
- Да.
- Приходите в «красный уголок». Девочки будут ждать.
Я посидел вечер над сборниками молодых, но уже входящих в моду поэтов. Выбрал стихи, близкие мне по духу, написанные в новой, современной манере.
«Красный уголок» был полон. Девицы нетерпеливо ждали, пересмеивались. Увидев меня, оживились:
- А, пижончик!
- Привет, пижончик!
- Скажи, ты холост или женат?
- Бог мой, - крикнула одна, - а вдруг место свободно! Вот счастье-то!
Я положил на стол принесённые с собой книги и спросил:
- Любите ли вы стихи?
- А как же! – ответила всё та же бойкая девушка. – Есенина очень любим! Ну, например – « Пой же пой! На проклятой гитаре пальцы пляшут твои вполукруг…» Прочти, а!
- Потом,- сказал я. И добавил:" Меня зовут Рафаил."
- Рафаил, - раздался всеобщий восторженный крик.
И понеслось по рядам шелестеть моё имя.
Я начал читать. Наперекор шуму, смеху, посторонним репликам, я упорно бросал в зал стихотворные строчки. Постепенно аудитория притихла. В комнате повисла гробовая тишина. Дослушали истово и благоговейно, будто проповедь. Не хотели расходиться. Закидали вопросами о поэтах. Я отвечал, как мог.
Расставались с пожеланием новых встреч.
- Вот бы так почаще! – сказала мне на прощание воспитательница и пожала руку.
…Через день меня вызвали в горком комсомола.
Озабоченный дядя в галстуке, явно не комсомольского возраста, встретил меня неприязненно и враждебно.
- Что за самодеятельность ты там устроил? – спросил он.
Я попытался объяснить ситуацию. Но озабоченный дядя не хотел меня слушать.
- У тебя была путёвка от общества « Знание»? – закричал он. - Кто-нибудь проверял текст? Нет? Да как ты посмел! А вдруг ты пропагандируешь антисоветчину.
- Все стихи, - ответил я, - взяты из книг, изданных в Советском Союзе.
- Это ты так говоришь! – возразил дядя. - Теперь уже ничего доподлинно не установишь. Чтоб впредь никаких чтений!
- Послушайте, - сказал я, - триста девиц с утра и до утра на полную громкость крутят музыку. Страдают жильцы в доме напротив.
- Разберёмся! – сказал дядя. И добавил: А ты! Чтоб больше в общежитие - ни ногой. Лично прослежу. Иди!
Я ушёл. Шли дни, недели, месяцы. Музыка продолжала греметь. Лишь одно изменение произошло. Когда я возвращался с работы домой, из окон напротив кричали:
- Рафаил! Стихов хотим.
Я опускал глаза и быстро проходил мимо.
Р.Маргулис.