В моем маленьком городе было скучно всегда. Казалось, что тут не может происходить ничего и никогда. Говорят, что даже отрицательное действие-это хорошо, потому что это хоть какая-то реакция, и, хуже всего, когда тебя не замечают. В такие моменты начинаешь чувствовать себя пустотой… Этот эпитет как нельзя верно подходил к моему городу. Казалось, его забыли все: и ныне живущие, и те, кто когда-либо управлял людьми на этой планете. Некогда знаменитый, благодаря нескольким довольно крупным заводам город процветал (неужели это имело место быть в его достаточно короткой жизни?!) А сейчас лишь остовы заводов, больше походившие на оголенные черепа и когда-то дымящиеся трубы напоминали его жителям о былой значимости моего города.
Но эта зима манила меня своим молчаливым обещанием, подарком, которого я ждала, как мне казалось всю жизнь.
Это чувство заставляло меня вздрагивать каждый раз, когда часы в старенькой гостиной пробивали еще один час до События; заставляли ровно в двенадцать ночи, остервенело зачеркивать еще один день в календаре…
10, 9, 8, 7………
Итак, настал Тот День. День концерта, которого я ждала так долго, на который я боялась не попасть, несмотря на заранее купленные билеты; к которому я готовилась как к священнодействию- я не могла сама толком выразить к чему именно, но казалось, что Событие с большой буквы перевернет всю мою жизнь, и она никогда больше не станет прежней.
Я готовилась к концерту как самая привередливая невеста к свадьбе, перебрав весь свой гардероб, придирчиво осматривая каждую вещь, в которой я отправлюсь в другой, так близкий мне мир.
Концерт должен был проходить в нашем маленьком клубе. Единственном клубе в городе, который я уже успела изучить, как свои пять пальцев.
Сегодня в прокуренном помещении должна была звучать музыка моей души. Кристально звонкий, как ручей голос вокалиста заставлял мои зрачки расширяться и замирать на месте.
Так отличающееся от всего остального мусора, который я когда-либо слышала музыка, словно маленькими молоточками больно и в то же время сладко врывалась через барабанную перепонку где-то в глубине уха, внедряясь через мозг в каждый мускул моего тела.
Последнее время эта музыка стала для меня важнее еды и дороже воды, важнее всего, что связывало меня с этим миром. Она была Топливом, для существования меня самой, а не того существа, которое мне приходилось играть, что бы быть «такой как все».
В клубе как всегда было много народу. Голодные, как стая волков публика никогда не упустит шанса на очередное развлечение.
Кое-где мелькали железные черные банки с диким пойлом и шипели крышки из-под пластиковых упаковок пива. Потолок был достаточно высок, но дым от самых разнообразных сигарет (и не только) разъедал глаза, и легкие сжимались, будто от испуга за свою жизнь в предчувствии будущего вздоха.
Никто толком не обращал внимания на то, что сейчас происходит на сцене, как, впрочем, и обычно для этого места. Люди просто пришли расслабиться, выпить, и кому повезет познакомиться «со своей второй половинкой» на одну ночь.
Я стояла в самом конце зала, и пристально вглядывалась сквозь стробоскопические вспышки света на сцену, слегка прищурив глаза.
Сердце едва заметно, но неумолимо набирало обороты, приближая, как мне казалось самый сладостный момент моей жизни.
Те, ради которых я откладывала деньги, на завтраки, ради которых я последний месяц вела себя «тише воды, ниже травы» , боясь домашнего ареста, вышли наконец на сцену.
Клавишник-композитор хмурился, настраивая аппаратуру; вокалист склонился над ним, глядя в монитор, и, давая последние ценные указания, одетый в причудливый концертный костюм, с белыми глазами и едва заметной точкой-зрачком.
Последнее недостающее звено-скрипач вышел на сцену последним, и пытался найти ту самую гармонию, которая всегда связывала его с инструментом. Казалось, еще чуть-чуть он попробует смычек на зубок.
Первые звуки музыки струнами нервов как всегда приковали меня к моему маленькому мирку в конце зала.
Это место было для меня идеальным, как, впрочем, и любое место, где я находила мою музыку, хотя, это скорее это она находил меня.
Я пила звуки губами. Звуки вокала дрожали мельчайшими каплями утренней росы у меня на ресницах, обдавали своей ледяной свежестью, губы, щеки…
При первых словах одной из моих любимых композиций, из зала вместе со звяканьем банок послышалась пьяная брань в строну сцены. Несмотря на неприличные выкрики, внешне равнодушные музыканты делали свое дело с механически отработанной точностью, стараясь сохранить и передать свое настроение тем людям, которые его жаждали, и молчаливо звали в свои бессонные ночи. Мне казалось, что сердце бьется в унисон с мелодией. Будто я для всех растворилась и не ощущала больше присутствия ни порядком выпивших кучек, ни грубых толчков локтями, ни отдавленных пальцев ног. Толпа, как единый орган безликой массы стала утихать.
В зале становилось все тише, хотя то тут, то там вспыхивали режущие в эту минуту смешки и матерные слова от совсем уже набравшихся старшеклассников. Но, это скорее было локальным явлением, нежели большой, всепоглощающей стихией.
Большинство моих любимых песен было уже исполнено, когда вокалист объявил, что для исполнения следующей композиции им поможет очень хороший гитарист.
Я вытянула в удивлении шею. На сцену вышел худой молодой человек. Он, резко выделялся на фоне сдержанных и сосредоточенных участников группы.
Длинные, абсолютно белые распущенные волосы, не могли прикрыть остроконечных ушей, совершенно белые брови и ресницы казалось, был тронуты инеем. Тонкие, нечеловечески-фиолетовые губы странно блестели.
Незнакомец вышел с шикарной, и наверное, очень дорогой бас-гитарой и устремился в дальний, темный угол сцены, глядя в зал сквозь людей разными глазами. Один голубой, другой зеленый.
Переглянувшись с композитором, он начал свою часть, с тяжелого проигрыша скользя тонкими пальцами по грифу, и, казалось, почти не касаясь его. Необычно-серебристого цвета медиатор поблескивал в лучах лазера разными цветами, выхватывая всевозможные блики из зала.
Только вступительная партия была достойна того, что бы его восковое в музее славы.
Мраморные пальцы выделывали со звуком невероятное.
Взревев, толпа стала прыгать, вскидывая руки в такт музыке. Космы чьих-то немытых волос стеганули меня по лицу, но я старалась этого не замечать. Что-то горело внутри меня, пытаясь вырваться наружу из оболочки моего тела. Внешне отрешенный голос певца дарил массу оттенков настояния тем, кто хотел их услышать.
Басист склонил голову над своим бесценным по звучанию инструментом так, что волосы полностью закрыли его лицо. Только белые молнии-пальцы скользили по иссиня-черному дереву и блеск медиатора давал о себе знать превратившимся в сверкающие дуги от невероятной скорости перемещения по струнам.
Будто инстинктивно он подходил к вокалисту, будто бы желая впитать в себя его голос.
Последние свои аккорды гитарист уже исполнял, сложившись попалим все так же безупречно взрывая зал причудливыми риффами, слегка покачиваясь, но совершенно не в такт музыке. Этого, казалось, никто не замечал. Последняя нота тянулась для него так долго…
Казалось, будто он чего-то выжидал. Звук еще оставался висеть в воздухе, когда он отшвырнув дорогую гитару, под недоуменные взгляды всех участников группы он шагнул со сцены прямо в толпу, которая уже из меланхолично-задумчивой стала неуправляемой. Люди радостно взревели, думая, что «новенький» сейчас устроит слем, но остроухий блондин чудом вывернулся, и очутился на полу. От белой головы и мраморной кожи валил пар как от соприкосновения человеческого дыхания и мороза. Почти бегом он направился к стойке бара, возле которой я и стояла все это время. Сильно, но почти неслышно он продирался сквозь толпу, та посмеивалась, но пропускала его.
За стойкой он только выдохнул: «воды со льдом», вцепившись в пластик тонкими пальцами так, что они побелели еще больше. Казалось, это невозможно, но пальцы на глазах становились прозрачными. Я смотрела на это создание и не могла оторваться от этого невероятного зрелища.
Залпом осушив несколько большак пластиковых стаканов с кусками льда, незнакомец стал приобретать привычный облик человека, хот и немного странного на вид. Невероятно худой, он, казалось, даже приобретал вес по мере того, как крупные кусочки замерзшей воды соскальзывали сквозь тонкие губы ему в горло.
Медленно выдохнув, сквозь оболочку пара, которая его окутывала, он, несмотря на недоуменно поднятые брови бармена Разноглазый буквально вытребовал у него весь лед, который был в холодильнике, подкрепив свое требование крупной купюрой.
Привычным движением эта мраморная статуя вывалила весь лед, себе за серебристый жилет и за шиворот не обращая внимания на открывшего рот бармена как впрочем, и не обращая внимания на насмешливые взгляды и возгласы окружающих. Бармен видел, конечно за время своей работы и не такое, но рот у него немного приоткрылся.
Пар окутал разноглазого оболочкой, которая стала завесой взглядов окружающей его толпы. Из облака невесомых, микроскопических капель донесся вздох человека, который долгое время не мог всплыть на воздух сквозь толщу воды.
Стойка бара покрылась тонким слоем льда, и, незнакомец поспешил на улицу даже не удосужившись одеть на себя верхнюю одежду. Поддавшись странному искушению, я мышкой скользнула за загадочным ледяным человеком, как я мысленно его окрестила.
Даже не из-за любопытства, а из-за непонятного даже для меня самой неизбежного предчувствия чего-то нехорошего, едкой серой обжегшего мое шестое чувство.
Ледяной человек побежал по дорожке припорошенной снегом, не оставляя следов. Тяжелые ботинки оставляли танец снежинок на земле нетронутым и девственно-чистым. Огни фонарей искрились и переливались среди веселых звездочек, одинаковых в своей непохожести, сверкая то тут, то там золотыми, серебристыми и синими огоньками.
Добежав о ближайшего сугроба, разноглазый рухнул туда, как подкошенный, полностью утонув в нем, хотя, мне показалось, что он ничего не весит.
Я так торопилась, что тоже не додумалась на себя накинуть хоть что-нибудь теплое, но происходящее настолько меня манило своей загадкой, что чувство холода слегка притупилось, а потом и вовсе исчезло. Из сугроба не было слышно ни звука, незнакомец давал знать, что он еще тут только высоко поднявшимся столпом пара.
Я подошла к сугробу, и шагнула в него. Колючий снег тут же обхватил мои ноги и нырнул за голенища высоких сапог.
Глаза незнакомца были блаженно-закрыты, на губах играла счастливая улыбка человека, который нашел то, что очень долго искал. Толь ко свет фонаря придавал этой улыбке довольно дьявольское выражение, что, впрочем никак не влияло на красоту незнакомца.
Мне стало немного нехорошо от этой улыбки, холод, ранее затаившийся, со всей силой на которую был способен, обрушился на меня. Я обняла себя за плечи и, переставшими слушаться меня губами я прошептала :«Кто ты?»
Незнакомец не сразу открыл глаза. Тонкие губы снова стянулись, придав лицу ничем непоколебимое спокойствие.
Медленно отрыв веки своих разных глаз, он посмотрел на меня . В черных зрачках плясал какой-то обжигающий своим холодом огонь.
Я заставила выдержать себя этот взгляд, собрав в себе все силы.
Незнакомец буквально сканировал меня своим взглядом, а я могла лишь молча смотреть, и, так же молча требовать ответ на свой вопрос.
«Зачем ты пошла со мной?»- вдруг заговорил он. «Тебе все равно не понять мои чувства, ты из совершенно другого мира, и даже существуешь благодаря другому виду энергии!»
Голос незнакомца даже не оставался в воздухе . Звук, казалось падал маленькими льдинками прямо в снег.
Мне стало еще холоднее от голоса незнакомца. Несмотря от угрозу, которую излучал незнакомец я смогла перебороть себя, и вскинуть подбородок вверх, пытаясь скрыть уже безнадежный страх.
Незнакомец усмехнулся, глядя на меня и сел.Остроконечные уши вылезшие из волос покрылись синими капиллярами .
За клубом мы были одни, и незнакомец это знал, сказав с едва прикрытым смешком
-А ты странная! И смелая. Что с того, что ты узнаешь мое имя, неже6ли оно будет греть твое маленькое теплокровное тельце? Усмешка на губах незнакомца разорвалась заливистым смехом и блеском идеально правильных для человека жемчужных зубов.
-А что тебя греет по ночам?- выпалила я.
Смех внезапно прекратился . Незнакомец неожиданно серьезно снова посмотрел в мои глаза.
Трясясь от холода, в насквозь промокшей от снега легкой одежде я, наверное, была похожа полуживого воробья, который вот-вот станет кормом одичавшей кошке.
-Ну, хорошо, я - Коллекционер. Вы - люди собираете что-то материальное по совершенно неясным для нас причинам. Все, что тешит ваше самолюбие, стоя на полках в алфавитном порядке и так бережно вами охраняемое, не имеет абсолютно никакой ценности, потому что все, что создается человеком рано или поздно умирает. А я собираю голоса. Они не могут превратится в ничто, потому что их создают не люди, они лишь оперируют им. А за таким экземпляром голоса я давно охотился, и ты даже представить себе не можешь с каким трудом мне удалось осуществить ситуацию при которой было бы с настолько большим процентом вероятности осуществить пополнение моей коллекции. Неужели ты думаешь, что сможешь мне помешать?
Незнакомец ухмыльнулся уголком губ и приподнял одну белую бровь.
Казалось, меня прошили мириады холодных игл. Я стояла в немом оцепенении, с ужасом понимая, суть происходящего.
Стучала зубами от холода и от собственного бессилия перед этим сказочно красивым, но холодным как лед эгоисте
Как только мне удалось разлепить замерзшие губы, я сказала, вложив в слова все, на что только была способна:
- А ты никогда не видел, как сорванные цветы портятся, потому что умирают уже в тот момент, когда их сорвешь? Ты, похоже, собираешься срезать новый цветок, нисколько не думая, о его судьбе, а просто потому что тебе так хочется. Какой смысл от того, что ты хочешь это сделать. Сейчас ты больше похож на жалкого вора, а не коллекционера…
Незнакомец перебил меня, смотря разными глазами сквозь время
-Хорошо отшлифованный голос-это уникальная вещь. Если, как ты выражаешься, «сорвать» его он ничуть не изменится очень много времени. Тебя вообще не будет к этому времени, и правнуков твоих не будет, а в моей коллекции не хватает именно этого оттенка, как в палитре, не понимаешь? Ты разве хочешь прямо тут умереть?
Коллекционер встал, и меня снова парализовало от холода. Казалось, что я сейчас упаду, то просто разобьюсь как стекло.
Немного отпрянув, я частично скинула с себя оцепенение, и вцепилась в лед белой руки коллекционера. Ладони тут же прилипли к его коже как к железной балке.
-Знаешь, я немного понимаю тебя…Начала я, подбирая нужные слова…
-Нет, не понимаешь! Вам никогда нас нее понять. Сверкнув инеем волос со злобой в голосе, резко сказал коллекционер. Отшлифованные голоса вовремя отобранные и обработанные подобны поющим колокольчикам, которых к сожалению уже не достать. Их звук может не стихать при одном движении несколько часов, давая власть, расслабляя, внушая мысли, стирая память. Это великолепный инструмент, манипуляции, а о твоей любимой группе через пару десятков лет все забудут, да и ты станешь совсем другой.
Коллекционер придал насмешливое выражение своим глазам
-Если вообще будешь. Сейчас ты мне мешаешь из-за своих глупых порывов защиты тех, кому до тебя нет никакого дела - уже хищно прошипел ледяной человек, и уже сам вцепившись мне в предплечье, которое тут же потеряло чувствительность и ушло из моего сознания. Крупные хлопья снега, переливаясь в свете фонарей, садились на нее теперь уже без опаски растаять.
Коллекционер в этот момент от уже расплывающегося сознания показался мне злобным мальчиком, у которого отбирают любимую игрушку. Едва ворочая языком, я прошептала:
-Значит, мне нужно то, что ты хочешь забрать, и не мне одной… Тебе тоже не понять нас…
-Это извечный спор, отпусти меня!
Холод парализовал меня окончательно, закрывая мои веки тяжелыми, древними как мир, монетами для оплаты последнего путешествия.
Работал, казалось только мозг. Колени у меня подогнулись, и мое тело свалилось на колкий снег, но боли и холода я уже не чувствовала.
Засыпая, я едва успела подумать: «Только бы он не….»
И все затянулось белой пеленой бесконечно заснеженной равнины.
Коллекционер освободился от рук девочки, которая не смогла вынести стандартную для него температуру. Он задумчиво посмотрел на маленькую черную фигурку с совершенно белыми губами, и маленькими ручками, уже приобретавшими цвет снега.
Он совершенно не хотел ее убивать, но она так некстати встала у него на пути. Пожалуй, ее можно было бы считать удачным человеческим экземпляром, но это скорее будет ближе коллекционерам другого профиля.
Разноглазый нахмурил брови, и положил на губы девочке выключенный серебристый голосовой капкан,
Кинув на девушку последний взгляд, он зашагал прочь от клуба, удаляясь от фонарей.
Снежинки радостно садились на него и купались в прядях белоснежных волос, оседали на голые плечи , на бесцветные ресницы. Он прочел последние мысли той девочки. Ее последние мысли. Но думала она в тот момент не о себе. Последняя краска в палитре Коллекционера как-то неожидано поблекла и утратила для него всякий интерес.
Ну что ж….. У него еще есть на примете пара интересных голосов, которыми он сейчас и займется.
Меня все еще штормило и трясло в насквозь обледеневшей одежде. Вокалист выводил мою самую любимую песню-старость. Последнее время записи живого выступления с исполнением этой песни было сложно отыскать даже во всеобъемлющей сети, разве что записи с довольно старых концертов.
Я улыбалась, и непонятная волна тепла мыльными пузырями внутри меня то поднималась до макушки, то опускалась согревая ноги.
В глубине черного корсета поблескивал серебристый медиатор со странными значками, а с сосулек на волосах капала вода…..