Костик стал похуистом в довольно нежном возрасте и поэтому, тогда, когда принято подводить первые итоги своей жизни, он уже имел черный пояс по похуизму. Впрочем, он этим совсем не гордился. Ему было похуй.
Костик мог проспать и опоздать на работу. Мог выйти из дому, не умывшись и не позавтракав. Он не имел зонта, но на улице в дождливую погоду его частенько можно было встретить.
Так уж был устроен организм Костика, что ему было совершенно похуй на какие-то банальные, незначительные вещи. Например, бабка к нему пристанет на улице: мол, переведи-ка меня, внучек, через дорогу. Очень мне это необходимо. Там аптека дешевая. Буду лекарства покупать. Пенсию-то дали, наконец!
А Костику, вроде бы, и не сложно - он сам как раз в эту аптеку идет за лейкопластырем и антигриппином, но взглянет он на бабульку внимательно и поймет, что ему на эту бабку в платочке совершенно похуй. А лицемерно переводить бабок через дорогу он ужас как не любил.
Поэтому в таких случаях он обычно тяжело вздыхал и говорил очередной навязчивой старушке: "Простите великодушно, сударыня, я всенепременно исполнил бы Вашу просьбу, если бы мне не было глубоко похуй на Вашу пенсию, Ваши проблемы и Вашу тяжелую старушечью жизнь."
После этих слов он всегда степенно откланивался и в одиночестве шел в аптеку за лейкопластырем и антигриппином.
Когда Костику стукнуло 30, все его друзья-ровесники и даже знакомые помладше обзавелись семьями, а многие и детьми.
И каждый из них считал своим долгом подойти к Костику и сказать: "Мужик, а ты чего ждешь? Когда на твоей свадьбе гулять будем?" Или: "Костик, пора задуматься тебе о своем социальном статусе."
И Костик действительно однажды задумался. Думал два дня и две ночи, а на третий день пришел к выводу, что ему похуй на свой социальный статус.
После этого случая к нему даже с небес спустился его личный Ангел-Хранитель для серьезного разговора.
Костик внимательно выслушал Ангела, после чего поднял на него свои честные светлые искренние глаза и сказал: "Милый мой Ангел-Хранитель, я бесконечно счастлив лицезреть тебя на нашей бренной земле, но мне, тем не менее, похуй на твои мудрые слова."
Ангел настаивать не стал, потому что и сам был еще тем похуистом. Да и командировочные в небесной бухгалтерии платили за сам факт визита на землю, а не за спасение души. Поэтому он пожал плечами, расправил крылья и улетел на небо.
А через неделю после разговора с Ангелом случилась довольно странная история. Ехал Костик после работы в метро. Вагон был битком, но Костик ехал чуть ли не с начальной станции, поэтому успел сесть. И вот на станции "Достоевская" в вагон вошла молодая беременная женщина.
Костик равнодушно посмотрел на нее, потом заглянул в ее глаза и... заулыбался. Сидит, значит, пялится на женщину и улыбается, как кретин.
Женщина тоже Костика увидела, протиснулась к нему и говорит: "Я, знаете ли, беременная. а муж, как узнал, так и скрылся в неизвестном направлении. Приходится сумки тяжелые таскать. Спина устает. Ноги отекают. Не уступите ли место даме?"
А Костик смотрит в ее глаза и сказать ничего не может. Молча встал и даже за ручку ту женщину придержал, помогая сесть. Женщина давай его благодарить по-всякому, и другие пассажиры посмотрели на него уважительно.
А Костик от этого внимания к себе словно очнулся, смутился страшно: не пристало похуистам в метро галантные поступки совершать. Карма от этого портится. Ну, и выскочил на следующей станции, хотя ему, вообще-то, на "Проспекте Большевиков" выходить нужно было.
Неделю Костик после этого случая в себя приходил. А как в себя пришел - сразу на улицу пошел. В булочную - за рулетом с маком к чаю.
И только вышел он на улицу, сразу горе с ним приключилось. То ли он 100 рублей потерял, то ли трамваем его переехало. Там непонятно было, в общем.
Заплакал тогда Костик от этого горя. Бредет по улице и плачет. Вдруг видит - навстречу ему та самая беременная женщина идет. Заметила его, подбегает: мол, что случилось?
- Горе у меня, - отвечает Костик, сморкаясь в рукав. - То ли я 100 рублей потерял, то ли трамваем меня переехало. Это пока еще непонятно. Но горе!
- Ужас какой! - восклицает женщина. - А пойдемте ко мне домой - чай пить с маковым рулетом!
Ну, пошли, конечно. Костика в тот момент можно было хоть на Голгофу вести. Ему вообще похуй было.
Привела Галина Венедиктовна (это женщину ту так звали) Костика домой, чаем его напоила. Про жизнь свою бабскую тяжелую рассказала. Костик, ничего, слушал внимательно. Один раз только перебил, когда Галина Венедиктовна сказала, что хочет своего будущего сына Виталиком назвать.
- Нет, - говорит. - Виталиком плохо. Пусть Илюшей будет!
Так и проговорили допоздна. А когда спохватились, поняли, что метро уже закрыто, и Костику придется ночевать у Галины Венедиктовны.
Как всегда в таких случаях бывает, остался Костик у Галины Венедиктовны насовсем. По хозяйству ей помогает, сумки тяжелые из магазина носит. Когда Галина Венедиктовна заболела, Костик два часа в очереди в аптеку простоял, чтобы ей, значит, лекарств купить.
И все бы хорощо было, да только однажды Галина Венедиктовна по бабской своей дурной привычке обняла Костика и прошептала ему горячо на ухо:
- Какой же ты у меня хороший. Нежный и заботливый. Не то что муж мой давешний. Тот страшным похуистом был!
Вздрогнул Костик. Запылало лицо его краской стыда праведного. Хотел было он уже сказать Галине Венедиктовне, что он тоже похуист, каких поискать, да осекся... Понял он вдруг, что никакой он уже не похуист. И стало ему страшно.
На следующий день с работы Костик поехал не к Галине Венедиктовне, а к себе домой. По пути купил много водки без закуски. Приехал, заперся на ключ и начал пить водку и думать.
"Не умею я так, - размышлял Костик, хмелея. - Не могу. Рожденный похуистом - похуистом и сдохнет. Таков закон. Прорвется ведь из меня похуизм мой проклятый и сгубит ненаглядную мою Галину Венедиктовну и сыночка моего дорогого Илюшу!"
И так стало горько Костику от этой мысли, что ушел он в запой на 5 лет. А когда он из запоя вернулся, то наше Родимое Отечество снова уже поменяло свой облик. Великая Империя развалилась, а то, что пришло ей на смену, вообще описанию не подлежит.
Вышел Костик на улицу, смотрит, а все люди вокруг - похуисты. Ну, то есть, вообще все. И не такие похуисты, как он, а какие-то новые плохие похуисты. Похуисты-мутанты: злые, кровожадные, склочные. Убивают друг друга направо и налево и грабят убиенных.
Жутко стало Костику. Побежал он со всех ног к Галине Венедиктовне - узнать, жива ли.
Прибегает, стучится в дверь. Открывает ему Галина Венедиктовна. Все такая же молодая. Только глаза уставшие. Но все равно волшебные.
Бросился ей Костик в ноги, рыдает, о прощении молит. А она тоже ревет белугой, Костика по голове гладит, но простить не может. Гордость бабская, значит, говорит в ней. А тут из комнаты Илюша - сынок ее - показался. Видит, мамка с дядькой незнакомым плачут в голос. И тоже давай реветь со страху и из солидарности со старшими. И игрушку Микки-Маус в руках мнет. Очень у них тогда сцена такая, драматическая, получилась.
Так и ушел Костик непрощенным. А еще через пару лет и вовсе умер при невыясненных обстоятельствах. Но к тому времени всем уже совсем похуй на него было, и на похороны его никто не пришел.
А Илюша, когда вырос, банкиром стал. Его банк построили на месте кладбища, где Костика похоронили. Илюша сам руководил сносом кладбища и даже пару оградок и памятников лично снес, сидя в специальном бульдозере и управляя рычагами разными. Одним словом, хороший парень вырос - справный, умелый. И ничего, что без отца рос. Галина Венедиктовна им очень гордилась.
А мораль из всей этой истории всего одна: пора уже властям славного города Санкт-Петербурга принять решение о том, чтобы метро в городе работало круглосуточно. Потому что, как мы имели возможность убедиться, - из-за того, что метро на ночь закрывают, люди гибнут. Даже самые отъявленные похуисты. Неправильно это.