Если впустить в себя белое-белое солнце,
ноги тебя приведут прямиком к пустыне,
где ты застынешь изгоем и незнакомцем
на память вечную белым пескам отныне.
Я говорю ему: «здравствуй, хороший, здравствуй».
Что будет дальше ? Кто его знает толком.
Может, он будет счастлив в пустынном царстве
но если со мной, то, наверное, ненадолго.
Я говорю ему: «мальчик, ослабь объятья.»
И дело не в том, что мне воздуха не хватает,
я часто меняю мужчин. Как туфли и платья,
да только в шкатулке лёд никогда не тает.
Шкатулка со льдом всё стучит и стучит по рёбрам,
и долбит и режет, как будто тупым кинжалом.
Это же легче, быть ласковой, но недоброй.
Это же проще, когда никого не жалко.
Я говорю ему: «люди, они, как вещи,
если твоё - значит можно себе позволить,
выбрать, примерить, худшую из всех женщин,
как переполнишься ими и алкоголем.»
Я говорю ему: «будем, конечно, будем
жить – вышивать оранжевой болью память,
мы с тобой взрослые, в общем, дрянные люди
и научились друг друга красиво спамить.».
Я своим чувствам не мачеха, но кукушка,
выпита, выжжена каждым, кто был, до донца.
Что же мне делать с тем, кто останется слушать,
если внутри пустыня.
Под белым солнцем