Где-то, когда-то, давно-давно тому назад,
я прочёл одно стихотворение.
И.С. Тургенев
В детстве в журнале «Юность» я прочёл одно стихотворение. Я читал его несколько раз и запомнил наизусть на всю жизнь. Воспроизвожу его дальше по памяти, не сверяясь с текстом:
Как-то раз неведомо откуда,
Дотемна прошлявшись средь болот,
Старший брат принёс однажды чудо –
Журавля, убитого им влёт.
Бросил он добычу у опечка
И сказал, устало сев на стул:
«Целый день – осечка за осечкой,
А когда не надо – вот… пальнул».
Трогал я запачканные крылья,
Пахнущие ветром и дождём,
И казался выше мне и шире
Кособокий, старенький наш дом.
После мне в подушку вместо ваты
Серый пух зашили журавля.
Были сны тревожны и крылаты
На подушке новой у меня.
Снились мне задебренные глуши,
Был в ней горн серебряный зашит.
В полночи метельные я слушал,
Как в затонах стонут камыши.
По утрам, когда у изголовья
Расцветали зори на стене,
Виделись мне дальние становья,
Слышались мне трубы в вышине.
Имя поэта я не запомнил (в детстве вообще не обращаешь внимания на такие пустяки), но его фотографию смутно припоминаю. Хмурый парень с облупленным носом – его облик я как-то неосознанно примерял к тому, что он написал от первого лица.
Прошло много лет, и я часто, к случаю и без случая, вспоминал это стихотворение. И постепенно я стал интересоваться судьбой автора. Почему я нигде не встречаю этих строк? Ведь это произведение, как я понимаю, классическое, самого высокого уровня. Что произошло с поэтом? В журнале «Юность» часто печатались произведения молодых непрофессиональных писателей – рабочих, учёных, студентов, художников. Можно было, конечно, найти этот номер журнала, вспомнить имя, начать поиски… Но что-то меня удерживало от этого. Пожалуй, даже не лень и не занятость, а какая-то боязнь (боязнь разочарования?). Судите сами: как человеку с таким мировосприятием, с таким чувством бытия живётся в нашей действительности? Может быть, он спился, потерял себя, сгинул где-нибудь на бесконечных дорогах Севера и Сибири? Может быть, он утерял свои детские воспоминания, своё юношеское ощущение жизни, стал заурядным человеком, тем, что раньше называли «обыватель»? Может быть, он оказался за рубежом, где его поэзия уже никому не нужна?
Нет, я не хотел прилагать усилия для того, чтобы разочароваться в этом поэте. Но недавно меня осенило: ведь есть же Интернет! И забил я стихотворные строчки в строку поисковика, и получил текст того самого журнала «Юность». И узнал имя поэта – Вячеслав Шапошников. И дальнейшие мои поиски во «всемирной паутине» привели меня к тому, что узнал я о нём ещё больше: Вячеслав Иванович Шапошников, человек уважаемый и известный в Чувашии, где он родился, и в Костроме, где он живёт, - писатель, поэт, священник. Видно, крепкий стержень был у того хмурого парня, видно, берегла его судьба и вела через тяготы жизни к его предназначению, которое не всякому дано исполнить. И, узнав это, я испытал такую отраду, как от сказки со счастливым концом.
Я прочитал некоторые другие его стихи – простые и чистые. Но для меня он так и остался поэтом одного стихотворения.
Почему именно «Журавль» так повлиял на меня? Лёг на подготовленную почву? Не очень ясно. В те времена я скорее сочувственно воспринял бы строки Николая Рубцова, помещённые в том же номере журнала: «Я весь в мазуте, весь в тавоте, зато работаю в тралфлоте!». Помню, когда я читал «Журавля», то отчётливо воспринимал «нарушение правил», о котором идёт речь: охотник должен убивать гусей, уток, куропаток, а журавлей убивать нельзя. Но по отношению к живому существу не всё ли равно, кого лишать жизни – утку или журавля? И почему этот обыденный, даже какой-то по-бытовому грубый случай вызвал такой романтический всплеск, такую распахнутость в бесконечный мир? «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…»… Может быть, детская душа лирического героя предвидела (провидела!) всю неизмеримую сложность жизни, грядущий трагизм и красоту прекрасного и яростного мира, для которого была порождена? И эта глубина, как в капле воды, отразилась в двух десятках стихотворных строк. И лирическая сила этого стихотворения пробуждает в неподготовленном сознании читателя такие ростки, о которых до этого нельзя было и помыслить.