...Будет скоро тот мир погублен,
Погляди на него тайком,
Пока тополь еще не срублен
И не продан еще наш дом.
… Этот мир невозвратно-чудный
Ты застанешь еще, спеши!
В переулок сходи Трехпрудный,
В эту душу моей души.
МЦ.
*
С деревьев возле старого фасада листвой осенней схлынула волна, натянута дождинная струна, дождь-дребезгун над городом. За МКАДом сплошная слякоть, ветра брякотня. На сквозняке в Трёхпрудном переулке, под ветошью осеннего тряпья качаются, сутулясь, тополя. Дрожат в отрепьях осени проулки. А я иду, судьбу не торопя, к Трёхпрудному, где жили вы, Марина, чудесная и славная Марина, скажу – великолепная Марина – в Трёхпрудном осень – живы тополя.
А вдалеке, в туманно-сизой мгле, в размытом и разветренном окне, из дальнего… предальнего… в полете мелькнул идальго – рыцарь на коне, исчезла тень – вон там на повороте. С известной ксилографии, вполне оживший оттиск. Оттиск на офорте.
Вы помните, Марина?... Как по мне, чудесен конь – его хромая кляча, и дух идей, царящих в вышине. Люблю его, а можно ли иначе? Все те, кто после… все-таки не те! Стать им? – непостижимaя задача. А в будущем? – Не верится тем паче…
Что будущее? – Вилы по воде.
Осенней рябью пишется картина на трех скрижалях. Первая скрижаль: он только Дульсинею обожал. Я обожаю только Вас, Марина. И этого довольно для меня. Гуляет ветер, шаткий с бодуна, он дышит в ночь осенним перегаром от дождевого крепкого вина... Колышется туманная ситара*, а в небесах настроилась луна на осень – семиструнная гитара. Как высоки, Марина, тополя – надежная опора небосводу. В них воробьи и стая воронья – не испугав пернатого народу, поблескивает лунный тазик медный, похож на шлем парадный и победный.
Поклон, идальго, вам, земной поклон. Нелегок путь в долину Эльдорадо, ну вот Трёхпрудный, далее не надо… Он литгерой, Марина, или клон? Мечта, безумный вымысел, мираж… А дорог мне, Вы знаете, Марина, в нем есть величье – вечность исполина и, вместе с тем, игрушечный муляж. Там, вдалеке, в индиговом тумане – от нас, возможно, в миллионах лье – нанизанные звезды на копье… Что, если небо станет полем брани, а солнце – каплей крови на белье?… Ход жизни, ход судьбы, ход чувства... что-то запомнить, оценить, понять – о чем? – О смысле благородного полета, не осмеяв стараний донкихота с его зелёнобронзовым конем.
Что нас роднит, держа на волоске, которому не страшно время-прочерк? Марина, вашей вязи милый росчерк на черном сланце, аспидной доске. Я подвигов для вас не совершал, но полюбив листать в ночи страницы – я вашим горьким воздухом дышал, чтоб через годы в осень изумиться:
Он там, где Вы! – в далекой сизой мгле, он жив, в железных латах смелый рыцарь,
отважно добрый, вольный, славный рыцарь, последний светлый рыцарь на земле.
____________________
*Дребезгун. Дребездень, брякотня – дрожь со звоном.
Толковый словарь Даля.
*МКАД – Московская кольцевая авто дорога вокруг Москвы.
*СИТАРА – тканая завеса двери в святилище.
Из письма:
Спасибо, поправил Донкихотовое.
Красавец стихпоэмо, неожиданно напелся.
Пелся и пелся, не мог остановить :)
Такой дом у Марины в Трехпрудном был, семья, тепло.
И вот она одна с ребенком, на пособии.
Где-то в деревне чешской Макропулусы...
А наши критики-кретины – и чего ей плохо? Там нормально! Этот лоснящийся Любимцев...
Нормально?!
Тебя бы сейчас выгнать из дома, забрать все дочиста и в Макропулусы! Узнал бэ, быстро понял. Свое всяк понимает! – А чужое... и чего ей плохо?! – не по-христиански, не по-человечески.
Это жирная наглость взрывает своей нелепой, тупой, хамской оценкой.
Как все им понятно в судьбе другого человека.
В такой оценке под линзой видна личность оценщика.
Так же, как мужское понятие – я есть, знач счастье есть! – ибо счастье есть я – червь самовлюбленный.
Знаете, женщины тоже... понятно.... все люди, но в женских оценках я не вижу туповопиющей неадекватности. Понимаю женское хамство, вижу его логику, но мужское просто ошарашивает!
Мужское заявляет себя бездоказательно, с позиции – я занимаю больше места на стуле! – вот и все, я прав.
Поэтому я обычно на стороне женщин, хотя на самом деле их сторона просто адекватней по отношению к истине.
Кроме того, женщины больше отдают.
Но усилия их ценятся меньше. Их усилия рассматриваются как само собой разумеющиеся. А мужское усилие – что-то из ряда вот, награды требует, признания, поощрения.
Разве можно сравнить мои усилия и моей жены?
Я носил, рожал, вскармливал собой?
Я в это время просто дышал. А она через страдание. Это разное напряжение, жертва, испытание.
Как не понять? Как не ценить? Это же очевидно.
Фраза – все рожают – не облегчает боль каждой.
Каждый человек – это не все. Каждый через себя лично пропускает.
Мужчины завидуют, что женщины дольше живут.
А это тяжкий удел.
Они дольше живут, чтобы нас хоронить.
До последнего ухаживают и в последний путь провожают.
И это тоже не осмысливается.
Один мой приятель Грудин – мужик неплохой, деревенский, рукастый,
а напьется, жену бьет.
И я сказал ему:
Как ты можешь ее обижать? Она же тебя хоронить будет. И положит тебе в гроб занозу!
На том свете вечно колоть будет.
И он, представьте, перестал!
Спустя время, сказал мне.
– Знаешь Сан, как захочу ей вжарить спьяну, так и колет, так и колет!
А я забыл и спрашиваю: что тебе колет?
– Та, заноза в гробу!
(ответ пропущен, он личный)
ЛС.
Sat, 06 Oct 2012 11:59:13 от ЛЕС
Хочу сказать вам по поводу правки Донкихотского. Всё стало отлично! Замечательный стиш. И не впрямую о Маринином донкихотстве, а как бы исподволь – иду к ней, думаю о нём. И только намеки (ну вот Трехпрудный - далее не надо) и в конце "озарение": Он там, где Вы! Некоторые пассажи чудесны: например, тополя, которые "надёжная опора небосводу" – просто блеск! И пьяный (с бодуна) ветер, дышащий перегаром, и ситара, а как хорошо стал на место медный тазик! Вроде луна – и в то же время отсылка к донкихотовскому "шлему". В двух местах у меня остались вопросы. Во-первых, зачем вы изменили порядок слов в предложении: «В отрепьях осени дрожат проулки». Сместилось ударение: в отрепьях осенИ... Пусть будет как было: Дрожат в отрепьях осени проулки. Предполагаю, что вы хотели избавиться от двоякого прочтения: то ли в отрепьях осени, то ли осени проулки. Но, по-моему, это тот случай, когда двоякость не мешает: можно воспринимать и так, и так.
И второе. Вы изменили предложение: Однажды небо станет полем брани, а солнце – каплей крови на белье… А я бы предпочла, чтобы было как раньше: Но если... и т.д. Была тревога, недоговоренность, а стало мрачное и убежденное пророчество. Я бы вернула "Но если" (или Что, если...) вместо Однажды.
К росчерку не придираюсь, пусть будет росчерк, хотя это тоже однокоренное слово к прочерку. Но по крайней мере логика восстановилась: Вашей вязи росчерк – это верно, в отличие от "почерка вязи".
Очень хороший стиш, Санто.
С.Т.
Блин!!!! Вы уже в голове у меня сидите – точно, не хотел двоякого прочтения, поэтому поменял.
А в той строке изменил, чтобы нанизанные звезды на копье легли в ритм.
Точно выловили лучшие моменты и ритм и мысль… такой стиш быстро родился, но мучительно... что-то не то было.
Не мог передать. Вот, например, там у меня в «Девятолунном» – «пока горит Полярная Звезда, да будут возвратимыми потери, да не отравят Моцартов Сальери, и мы – да не исчезнем навсегда! Эта финальная строчка тем изумительна, что мысль озвучена, но не лобово. Ибо простое перечисление в стихах благих движений души – обесценивает и саму мысль, и благость движений: как это должно звучать вне образа? – и чтобы не было подлости, предательства, зависти, крови... Но важно, когда все это читаемо, чувственно и уловимо в найденных, далеких образах, передана даже любовь моя к гениям! Мое внутреннее движение – защитить от зависти, нивелирования, насмешки – все есть в этих словах: «да не отравят Моцартов Сальери» Они рефреном отражают чувство. Отсвечивают мыслей окрас.
Это и есть, по сути, поэзия. Это и есть – самое ценное, что она дает.
А именно – сотворчество с читателем. То, что отличает саму поэзу от прозы, от простого набора рифмованных строк. От просто фиксации чувств: «Я хочу, чтобы мир был лучше, и в нем не было подлости». Потому и нужен образ, что через него работает связь: времен, понятий, людей их переживаний. Образ – это находка, в нем заложена идея, выкристаллизована, поэтому он живет.
Что стих без образа? – рассказ в нелепой форме.
Образ, ритм, дух – строит произведения. Именно это отличает поэта от автора, слагающего в рифму – «Палка-галка».
– Что такое поэтический талант? – способность облечь мысль в образ.
Ибо – что нового ты можешь сообщить миру, на автоответчике своего произведения?
Только ту идею, которую выразил через образ, ибо только тогда мысль начинает работать, т.е. отражаться в других восприятиях – жить самостоятельно.
Так же и в Маринином стише: если б я сказал: «ты хорошая, благородная, редкая» – это был бы не стих! А вот связав несвязуемое, т.е. ее образ и Дон Кихота, поместив эту связку в Трёхпрудный… я передал свое отношение, осветил через Дон Кихота ее чистоту, высоту, благородство.
Знаете, о чем думал в этот момент, когда Донкихот возник рядом с ней?
Думал, как зорко она прозревала время и как незряча была в бытовом.
Сергей Эфрон шпионил (разведчик по-нашему, завербован был), скрылся в Россию, после террористической операции с генералом.
Но она не знала. Ее вызвали в органы и даже там – там, понимаете? – поняли, что она не ведает, аки агнец – не при делах.
Она им стихи читала (это так же нелепо, как донкихотовская страсть улучшить мир! Где читала? Кому? Зачем?!!!) Ей изложили доказательные факты о причастности мужа к террору.
Она ответила:
– Его доверие могло быть обмануто. Но мое к нему – никогда.
Марина столь благородна, что большинство ее оценить неспособно.
Понятия отсутствуют или смещены. В сознании большинства в сферах благородства работают односторонние штампы и кособокие модели.
Толпа слишком любит уличить великих! Найти у них низменное.
Зачем?
Чтобы успокоить, удовлетворить свое ничтожество: вот как они поступали – они такие же, как мы!
НЕТ!!! Никогда! Могу за секунду доказать, что гении, таланты – лучше, выше, сильнее, духовней.
Думаете, буду отрицать их проступки, пороки, полировать грехи? – Нет! Но скажу – обывательская кособокая модель уравниловки притягивает к себе именно то, что ему, т.е. обывателю, угодно!
Только по низким планкам равняются! А суть в другом.
Вот в этом:
Да, они могли пасть, как мы! – Но подняться, как они – мы не можем!
Вот в чем разница! Не надо этого забывать!
Да, Пушкин имел, интрижки, волочился, был слаб и сластолюбив, как мы!
Но он погиб за честь! За женщину, за жену – на рассвете пулю в живот принял!
Это кто может? Те, кто себя равняют? – «и он как мы!».
С одной стороны – да. А с другой?! – недостижим.
Не говоря о том, до каких высот он мысль свою простер и духом поднялся!
У Марины были любовные связи, и то, и это, много чего, что дает повод равнять ее с общими понятиями о благородстве но… все-таки, она всю жизнь с мужем, до самого его расстрела, до смерти. С юности до смерти. Вот главное – остальное жизнь, а эта верность – есть высшее проявление жизни! Знала, что погибнет в России и поехала за ним, так и написала: там смерть, вот и пойду за ним, как собака.
Этот мотив благородства, самопожертвования – именно он отличает гения от толпы! Возвышает его. В этом ее поступке нет ни корысти, ни расчета, ничего – кроме жертвы и верности.
Разделила судьбу до конца – и какой ценой.
Этот дух высоты и бесполезности донкихотовой я вдохнул в нежный стиш свой. Не на сантименте, который всегда неловок и стыдноват, а через образ – лунный шлем победный!
В стихах – трудно говорить о хорошем хорошо. Уличать легче.
Стиш большой, но гармоничен, подчинен идее – образу: тополя – надежная опора небосводу – это и высоту передает и надежность.
Туман индиговый-синий имеет не только образ неба, не только цветовое значение, но и гениальность означает индиго, необычность – это самый магический, трансцендентальный цвет в палитре.
Трёхпрудный как Троица – святость: Трёх... Триединство – это не читается слёту, но ... ощущается в звуке, в ритме, в струне чувства.
Эти стихи звучат на слух, их в голос хорошо читать. Что главное для поэзии. Стихи должны звучать! Это звуковое искусство – фонетический звукоряд – зву-чать.
Все, что плохо звучит – плохо написано.
Обычно вижу много чувства в стихах самодеятельных авторов, но образы в поэзе недалекие, писцы – не пронзены.
Зюзи распущены, себя несут. Превыше всего – себя ценят. Почему так свободно могу говорить о своем стише? Потому что он не обо мне, он прозвучал через меня, но не я в нем первичен. И не себя оцениваю, а тему и другого героя, который не я, но которого люблю больше себя.
Потому и на нашу тему: «любимые строки» – нет отклика, что не болит в душе читателя строка Поэта. Там своя жидкая кашка варится и выкипает! – Не знают поэзии, мало читают, не нуждаются. Духовно не пронзены. Ибо, чтобы откликнуться на любимые строки – не надо быть умным, только любящим надо быть! – знать, дышать… тогда само по себе вырвется: Я вот это люблю!!!
А... без знания… для других этот наш пинг-понг строчками любимых поэтов – набор слов, понимаете?
В Вашей голове возникает отклик, ибо строка тянет стих, стих открывает мир – мир человека, а у читателя – пустота там своя кашка-малашка: «Он ушел, а я пришла… я ушла, а он пришел… и все!»
Тяжело пребывать в такой обстановке постоянно.
Это обессиливает, обесточивает.
Вспомните эпизод – озвучьте – неизвестно, куда заведет. И, потом, я никогда не пишу для "фактора". Я Вам пишу. Но не могу знать в начале письма, заранее, каким оно будет. Это только потом видно, когда выплеснется.