там, где были когда-то ступени,
ветер выел всё в пепел и лёд,
чтоб тебе не хватило терпенья
продолжать идти вверх и вперёд.
на руках - следы сотни порезов,
и от боли всё тело горит.
там, где поручень вился железный,
нет теперь ни опор, ни перил.
и крошится под шагом камень,
словно зря подмастерья его
вырубали когда-то руками,
свой от страха глотая вой.
чем его залатать бы? звонками?
громким шепотом, свежей листвой?
всё привычное вновь переткали
в безысходное торжество.
все привычное стало вдруг таять,
и надежду питаешь, что
этих книг никто не прочитает,
этих слов не разрушат бетон.
и пускай ноги в скалы врастают,
а мороз по костяшкам бьёт, -
эти мысли - сильнее стали,
выше в небе парящей стаи,
да и собраннее её.
ты стоишь, потерялось вдруг время,
разбросало по полкам года,
раскидало Оттаву и Бремен,
Сан-Франциско и Магадан,
раструбило, что скоро всё станет,
наконец, на свои места:
всё привычное будет таять,
ты же - только крепчать как сталь.
рассказало на ухо, что скоро
все найдут для себя самих
свой зелёный на светофорах
и тропинку домой напрямик.
наплело, что сквозь черные дыры
можно будет увидеть родных,
ну а если, конечно, настырно,
то прервать монолог тишины,
и шепнуть "лишь бы солнца и мира",
остальное - на это есть сны.
слышишь? где-то там птицы запели,
ведь всему свой когда-то черёд,
и пускай там,
где были когда-то ступени,
ветер гулко опять и безжалостно врёт, -
лишь бы только хватило на это на всё,
Боже, лишь бы хватило терпенья.