Прохлада. Осень. Терпкий запах прели.
Квадратный стол. Кривые тени слив.
Подставку с образцами принесли
И мед кленовый в глиняной тарели.
Гончар на глину надевает руки,
и, гордо выпрямляясь, из-под них
растет кувшин, изящный, как жених,
а рядом ваза — нежно и округло…
Хозяйка смотрит, как впервые: «Странно -
и хлеб, и глина жарятся в печи!»
а мастер скупо улыбается, молчит,
вертя крутую крынку под сметану.
Потом, на стол поставив заготовку,
он говорит: мать, принеси вина.
Алея кофтой и платком, она
уходит тихо в темный мир кладовки:
там на полу болтливые бутылки
(для них уже который год подряд
вокруг ограды зреет виноград),
в кошелках — яблок нежные затылки,
литые тушки груш, венки из лука,
горшочки, банки… выходя на свет,
она бутылку держит как букет,
браня в углу застуканного внука, —
рукой, бандит, из банки ел варенье!
«Какое?» — дед суровится. «Айву…»
И вдруг все будто бы не наяву,
а там уже, в словах стихотворенья,
где мастера давно уж нет в живых,
истлел в земле платок жены подвижной…
Я только внука очень ясно вижу:
рука по локоть
в золоте айвы!