Письмена

  В книге поэта-переводчика,  кандидата филологических наук Е. Дьяконова  читатель найдет поэтические миниатюры на историко-философскую тематику. Книга содержит также стихотворения Е. Дьяконова, посвященные арабским поэтам и их творчеству.  Евгений.Дьяконов известен также как переводчик вышедшей в 2007 году книги «Низар Каббани. Избранная лирика» и автор вышедшей в 2012 году книги " Очерки истории арабской литературы".

                Предисловие


   Эта книга посвящена философии в поэзии. Эта книга также о поэзии  философии и истории. История никогда не бывает статичной.  Время как формовочный пресс  отливает из нее такие формы, как миф, метафора, символ. Материал, возможно, не очень пригодный для науки, зато просто незаменимый для поэзии. Здесь можно проследить как на протяжении веков идеологема превращается в мифологему, а та в свою очередь – в метафору  и символ. И все это посредством обыкновенной орнаменталистики текста.

   В истории присутствуют персонажи, которые во многом меняют ход самой истории или изменяют ее векторы. Иногда это происходит сразу или в исторически относительно короткий период времени. Иногда процесс замораживается на столетия или даже тысячелетия, когда вместе с новыми археологическими открытиями мы обнаруживаем личности, события, произведения искусства и даже целые империи, неизвестные или мало известные доселе, которые значительно скорректировали в свое время ход истории. Такой фигурой был царь Урука и мифический герой Гильгамеш, эпос о котором во многом предвосхитил древнейшие библейские книги, а также царица Билкис (Саба), упоминаемая в Библии и Коране, ставшая символом героического прошлого йеменского народа.

   Такой личностью был Ашшурбанипал, собравший богатейшую коллекцию шумерских, аккадских и ассирийских клинописных табличек, которые после их обнаружения  явили миру древний шумерский эпос. Такими фигурами были последние афинские академики, сумевшие передать арамеям-несторианам свет и тени платоновой Идеи, благодаря чему она и дошла до нас в своем изначальном виде. Здесь и знаковая фигура императора Юлиана, великого полководца, пытавшегося продлить жизнь Рима еще на несколько столетий, но потерпевшего неудачу. Здесь и собирательный образ Горного старца, вождя-исмаилита, 150 лет державшего в страхе весь Ближний и Средний Восток благодаря своим смертниками ассасинам, которые во многом предвосхитили смертников-федаинов, ставшими бичом для израильтян в Палестине и американцев в Ираке,  а также подвижники и философы-суфии, благодаря которым Ислам поднялся на непостижимую высоту.  Здесь и фигура Имру; улькайса, ставшая знаковой не только для джахилийской, но и всей арабской поэзии и не уступающая ему по силе символическая фигура Аверроэса (Ибн Рушда), сохранившего для Европы философию Аристотеля, но так и не понявшего разницу между комедией и трагедией. Очень привлекательный и символичный персонаж – андалусский поэт Ибн Кузман, олицетворяющий собой связь между классическим арабским стихом и зарождающейся в Средневековой Европе поэзией трубадуров. И, наконец, фигура Печати всех пророков Пророка Мухаммада и его сложные взаимоотношений с поэтами,  вокруг которых до сих пор не прекращаются споры между теологами и учеными. Все эти исторически знаковые фигуры, символизирующие контакты, происходившие на протяжении тысячелетий между семитическими и индоевропейскими цивилизациями, Западом и Востоком (Ассирия – Шумеры, Греция – Персия, Рим - Иран, Византия - Сасаниды, Арабы – Византия, Арабы – Персы, Кордовский Халифат – Средневековая Европа, Арабы - Россия) во всей их диалектике мы попытались представить в виде поэтических миниатюр.

   Книга почти полностью посвящена восточной и арабской культуре, той культуре, которая в мире еще не оценена по достоинству ни в ее средневековом исполнении, ни в ее современной интерпретации. Очень многие считают, что современная арабская культура,  литература и поэзия в частности является неоригинальной, подражательной, забывая о том, что сегодняшняя арабская культура продолжает традиции (с перерывом в 500-600 лет) той культуры, которая длительное время доминировала в части света, которую мы называем иудео-христианским миром. Нельзя также забывать, что такие мыслители, как Авиценна (Ибн Сина), Аверроэс (Ибн Рушд), Ибн Хальдун, Аль-Фараби и другие во многом способствовали (благодаря своему творчеству и своим переводам) тому, чтобы современная евро-американская цивилизация стала полноправной наследницей цивилизации греко-римской.
 Особо стоит сказать об арабской поэзии, которая в своей основе является исключительно самобытным явлением мировой культуры, и ее выдающие представители, такие как Имру; уль-кайс, Аль-Мутанабби, Абу Аля аль-Маарри, Абу Нувас, Абу Таммам и другие являют собой непревзойденные вершины мировой поэзии. Поэтому говорить о том, что современная арабская литература и поэзия в частности является подражательной по крайней мере некорректно. Да, она откликнулась на новейшие веяния в европейской литературе, приняла их к сведению, но не более того. Мало того, она пошла дальше и дала нам в  такие имена, как Джубран Халиль Джубран, Илия Абу Мади, Михаил Нуайме, Адонис, Низар Каббани, которых мы вправе поставить в один ряд с такими вершинами европейской поэзии, как Артур Рембо, Поль Верлен, Гарсиа Лорка, Иван Бунин, Борис Пастернак, Чеслав Милош и другими.
 
   Книга состоит из трех циклов. Первый цикл «Восток-Запад» полностью посвящен контактам двух культур: арабской и  европейской через призму восприятия самого автора. Здесь читатель найдет поэтические миниатюры на историко-философскую тематику, впечатления автора от контактов с арабской цивилизацией. Второй цикл «Арабские поэты» позволяет  в метафорической форме осмыслить роль и место арабских поэтов и мыслителей в мировой культуре, их контакты с другими цивилизациями, в том числе и с российской. Стихи, посвященные арабским поэтам и философам, иногда содержат фрагменты их оригинальных произведений, что, на наш взгляд, придает им большую образность и вместе с тем конкретность. В третьем цикле «Пророки Дажбога» автор в поэтической манере стремился показать связь между древнерусской, в основном языческой культурой и ее сестрой - арабской поэтической культурой Джахилии и раннего средневековья.




Восток – Запад



                Тиран-Библиотекарь

Он  - Ашшурбанипал,
Первый в мире тиран-библиотекарь.
Письмена он не меньше науки любви почитал,
Манускрипты - не меньше войны и любовной утехи.
Он в гареме трактаты любимым читал.
Он не жрец, он считал
               это делом довольно привычным.
Как халдей колдовал,
                что-то долго искал
В этих странных и темных  шумерских табличках.
Мир давно покорен. На земле нету равных ему,
И теперь уже очередь за Небесами.
Вавилон, Фивы, Тир, Иудея – ему одному,
Что бы там ни пророчил провидец Исайя.
Все законы Вселенной ему явлены;.
Лишь чудак Гильгамеш
                о бессмертной траве все мечтает от века.
Мир, пожалуй, не только арена войны,
Мир – огромнейшая библиотека.





               Потерянная молодость Гильгамеша


Он царствовал, был на вершине успеха,
Уруком звалась та страна.
Он все испытал: вкус победы, утехи,
Любовь пылких дев, хмель вина.

И в этом раю, сплошь стеной обнесенном,
Он был  просто молод и свеж.
Всегда победитель, героем рожденный,
И звали его Гильгамеш.

Все было прекрасно и ладненько с виду.
Он знал, что есть правда, что ложь.
И вдруг появляется не;кто Энкиду
С упреком: не так ты живешь.

Энкиду – красавец, один из немногих,
Кто вырос в степи и в горах.
Отважный как лев, как газель быстроногий.
Урук2 – искуситель и враг.

- Приди к нам дикарь и вкуси плод запретный,
Все прелести жизни познай.
Елеем намажься, сикуры3 отведай,
Блудницу испробуй, Шамхай.
 
Семь дней познавал и пресытился вскоре.
Хоть жрица Иштар, все же баба.
- Забудь, Гильгамеш. Это дело мужское.
Есть ке;дровый лес. Там Хумбаба.

Один на двоих враг. Хумба;бу убили
- Теперь ты, Энки;ду, стал братом.
Во славу богам лес кедровый срубили
И сплавили вниз по Евфрату.

Завидуют боги. Герои как дети.
И надо же было случиться:
Иштар попросила царя на рассвете
Проехаться с ней в колеснице.

Он, царь, Гильгамеш. Ну, а если приста;ла,
Не будет с такою вожжаться.
Он сам полубог, и ему не пристало
С блудницей в коляске кататься.

Ах, так. Пусть родители боги рассудят.
Ану; – Бог-отец, мать -  Анту.
Энлиля позвали, и будь то, что будет.
Держись Гильгамеш, получи; Энкиду;.

От гнева богов Энкиду; погибает.
Народ Гильгамеша не ропщет, он ждет.
Страшнейший потоп на него насылают.
Но есть Бог Эа;, он спасет.

Он вод повелитель, течений владыка.
Пусть боги осудят и все ж:
- Вот судно, а там, в океане великом.
Цветок есть. Нырнешь и сорвешь.

Достиг океана, и скрылся из виду.
Цветок тот нашел и сорвал.
В нем молодость, в нем воскрешенье Энки;ду
Так мудрый Эа; предсказал.

Эа; хоть и Бог, но есть выше светила.
Прилег царь вздремнуть. Ночь светла.
Подкра;лась змея, тот цветок проглотила,
И, шкуру сменив, уползла.




                Исмаил и Исхак

                Он пас свои стада меж Тигром и Евфратом
                И урские цари ему были в родне.
                Он в жизни преуспел и был вполне богатым,
                Но отказался верить и звездам и луне.



Он взывал всем богам, но прямого ответа –
«Что есть мир, что есть я? – так и не получил.
Бог, конечно, един. Он почувствовал это,
И достаточно этому было причин.

Он уже не юнец, и жене девяносто.
Бог не дал им детей. Знать. Причина была.
Сара просто жила и решила все просто:
Египтянку-рабыню в семью привела.

А Агарь не ждала, тут же сходу роди;ла.
Видно, богу угодно так было вполне.
И назвали гуляма того Исмаилом.
Он услышан Аллахом и счастлив вполне.

Божий промысел сложен: родила Сарра вскоре.
А была ведь бесплодной, а тут родила.
И назвали младенца сокрушающим волю.
Значит воля Аллаха на это была.

Его племя в Египет пойдет, а потом в Палестину.
После миром рассеется, вновь в Палестину придет.
Им лишь Бог судия, ветер им только в спину.
Богом избранный, Богом проклятый народ.

Два ребенка в семье, два наследника-мужа.
Исмаил – сын рабыни, Исхак – сын законной жены.
Сара ставит ребром тот вопрос. Ей соперник не нужен.
Дни гуляма в их доме уже сочтены.

Ревность дело святое. Ибрагим не перечет.
Вместе с сыном вторую жену забирает с собой.
Впереди расставанья, впереди долгожданные встречи,
Зов пустыни бесплодной и голод, изной.

Но Аллах своих чад не оставит, не бросит.
Он земзем им пошлет избавленьем от жажды земной.
А отца призовет, он отца обязательно спросит,
И экзамен назначит такой:

Ты гуляма веди на закланье раб божий.
Принеси его в жертву во имя мое – мой приказ.
Ибрагим не роптал, не перечил. Себе же дороже.
Совершил лишь над сыном прощальный намаз.

Нет дороги назад. Плохи шутки с Аллахом.
Не пролиться слезе, коль кинжал занесен.
Сын пойдет за тебя на войну, униженье, на плаху,
Если будет спасен. И он будет Аллахом спасен.

Они вместе отстроят Каабу Аллаху во сдаву,
Они племя свое поведут на джихад.
Их Пророк просветит, не свернет ни кяур, ни лукавый.
А всего-то однажды случился меж братьев разлад.

Вроде, дело семейное: ссора, не боле.
Один муж, две жены не сошлись. Вся беда.
Измаил и Исхак авраамовой крови.
Их пути разошлись, чтобы вновь не сойтись никогда.




                Моисей и фараон

Ты поспешно сбежал вместе с горсткой народа.
Ты трусливо бежал, ты ушел за Суэц.
А в Египте беда: мор, чума, недороды.
Да к тому же лягушек наслал Бог-отец.

Тебе Бог так велел, и крепка твоя вера.
Посмотрите: залив перешел прямо вброд.
Ты - вельможа, ты – воин, убил офицера.
Ты, преступник, бежишь, и при чем здесь народ.

Он – гиксос, фараон, вождь племен амореев.
Что вы не; поделили, знает лишь Авраам.
Говоришь, ты спасаешь из плена евреев.
Ты спасаешь? – Конечно! – Спасаешься сам.

Пусть бы там в камышах та корзина осталась.
На беду всей стране фараонова дочь
Приютила тебя, а народу досталось
Всех младенцев своих потерять в одну ночь.

Фараон, он , пожалуй, тебя не глупее.
Но солдат не умеет работать веслом.
Он на дне кормит рыб, он связался с евреем.
Поделом. Что сказать? Поделом, поделом.

До тебя в той стране жил Иосиф красивый.
Не блудил и не грабил, да и не убивал.
Ко двору его взяли. Даже править собой пригласили.
Правда, казней небесных на землю он не насылал.

Бог завет заключил в доказательство веры
И скрижали вручил – как по жизни идти.
Ты народ свой учил, а народ все не верил.
Все грешил, все сбивался с прямого пути.

Ты уйдешь на Синай, будешь жить у Мадьяна.
Ты закон утверждаешь, ты пишешь стихи.
Бог не даст тебе шанс там на О;бетова;нной.
Слишком тяжки грехи, слишком тяжки грехи.

Сорок лет по пескам будешь нервно скитаться.
Свой последний приют обретешь за Горой.
Моисей, вождь, пророк. Суждено? – Может статься.
А народ. Что народ? – Возвратится домой.






             Билкис и Сулейман

Он шел на войну, он сметал все преграды.
За ним устремилась природа:
И джины, и звери, ползучие гады,
Но не было только удода.

Послал за удодом он джина-ифрита.
Удод прилетел и поведал:
В стране чернокожих, что всеми забыта,
Ее называют Манедой2.

Есть царство с названием Саба на юге.
То царство еще не открыто.
Билкис там царица, одна на округу.
И пьют та м лишь горький напиток.

И в этом краю, что не знает Аллаха,
Есть трон золотой, есть плотина.
Там грезят Луной, почитают Макаха.
Такая вот, царь мой, картина.

- Страну покорим, от Макаха отринем.
Царицу так предупредите.
Плотину разрушим. В Иерусалиме
Быть трону, лишь солнце в зените.

Так рек Сулейман, и суровее речи
Не слышало войско. Ответа
Он ждет, он мудрец (тем скорей будет встреча),
Хранитель Ковчега Завета.

Пришла ко дворцу как всегда с караваном.
Как водится: свита, корона.
Потоп во дворце оказался обманом.
Таков Сулейман – бог на троне.

Подол подняла. Не козлиные ноги,
А ноги обычной девицы.
Познай же любовь, не любовь недотроги,
А похоть блудницы и жрицы.

Забыл всех наложниц мудрец и владыка.
Весь месяц делил с нею ложе.
Пропал Сулейман, и от страсти великой
У них будет сын. Он дороже.

Сабейцы ликуют. Плотина на месте.
Никто не накажет Макаха.
Царица ушла, ни жена, ни невеста,
Не смея поверить в Аллаха.

Билкис, Сулейман. Ну, и кто же мудрее?
Пусть йеменцы спорят с Европой.
Их сын оказался намного смуглее.
Поэтому царь эфиопов.




                Отступник

Юлиан отступал. Ктесифон все еще не разрушен.
Где-то там, на востоке Шапур вместе с войском
                в бактрийских степях.
Юлиан отступал, повеление Марса нарушив.
Бонапарт из Москвы точно так же домой
                побежит второпях.

Юлиан отступал, но солдаты в крови не купались,
Митре дань отдавая. Ничего, у него все еще впереди.
А вчера он увидел как воин и местный о чем-то шептались.
И какие-то знаки чертили на впалой груди.

В Риме храмы заброшены.
И дались же им эти евреи!               
Он то думал солдатам победы нужны, не кресты.
А его тут собрались встречать,
                о, Юпитер, одни манихеи.
Войско драться не хочет, и рукою подать до беды.
 
Он вернул Риму честь, отомстил за поруганный меч Валерьяна,
А ему вслед: отступник, веди нас обратно домой.
Этот Бог на кресте, это чувство вины, ощущенье обмана.
А по флангам персидская конница рыщет,
                и Шапур по пятам за тобой.

Да, обратно своих не  вернуть,
                не дождаться от Рима подмоги.
Персов не одолеть, превратилась трагедия в фарс.
Здесь, в земле меж двух рек он почит, как когда то Двурогий.
Кто отравленный дротик метнул: христианин или парс?

Лишь на сотню, всего сотню лет христианского Рима хватило.
Он степняк, он язычник докажет свою правоту.
Раз изменишь себе и судьбой твоей станет Атилла.
Еще раз - и на тысячу лет в темноту.



                Свет и тени Платона


Академики шли. Их родные Афины прогнали.
Мир тенями объят. Где-то там их любимый  Платон.
Их эпоха ушла, их идеи уже умирали.
Академики шли на Едессу, Антакию и Ктесифон.

Академики шли. Все боялись кого-то обидеть.
Жизнь, она на поверку – обуза, химера, обман.
Их Хосрой поманил. Базилевс не желал даже видеть.
Он не жаловал их, царь по имени Юстиниан.

Он добился, отнял у врага Гроб Господен.
На Голгофе вот-вот водрузят уже истинный Крест.
Он явил новый Рим. Этот Рим будет Богу угоден.
Кто не с нами – свободен.
                об этом его манифест.

Академики шли. Ктесифон уже не за горами.
При дворе у Хосроя им обещан почет и покой.
Вот и персы. О, боги, опять христиане.
Но Помазанный все же какой-то другой.

Не бывает чужбина ни горькой ни сладкой.
Там их  все ж ненавидели. Здесь не нужней.
И Хосрой отпускает ученых обратно
Умирать в окруженьи любимых теней.

Для кого-то контакт оказался полезным.
Дети Нестора им арамейский, арабский как свой.
Дух Платона в сердцах не умрет.
Перевод никогда не бывает бесслезным.
Их Мамун ко двору позовет,
            а Газали помашет рукой.

 



                Тайные письмена


Окончен пост, конец недели,
Бои утихли, мира нет.
Идут к Пророку иудеи
Не на позор, а на совет.
Пришли к Мухаммаду с поклоном.
Шалом ему, салям - в ответ.
- Ну что за вера, у которой
Всего то возраст под сто лет?
Пророк тасбих перебирает,
Ведет беседу не спеша,
Голубка в облаках летает,
Внизу  красавица Айша.
-Да, есть у нас Алам и что же?
Скажу вам честно без прикрас
Алар не хуже, но дороже
Из всех письмен для нас Кахья`c.
Каф, Сод, Алам … Давайте сложим.
А коль так жаждите совета,
Ну что ж: Алейкум ас-Салям.
Итог известен – конец света.
Все то же Солнце над Мединой
И пальма, и верблюд вдали.
Все то же, но Аллах единый,
И Мекка стала пуп Земли.



             Горный старец

Был каждый птенец и соратник и сын,
И преданный, и отважный.
В Европе прозвали его ассасин,
И он погибал вместе с каждым.

Он сидел в своей горной стране.
                Его звали Сабах.
Жизнь была еще не прожита.
И птенцы вылетали из злого гнезда.
                Вера в мутных глазах,
И ухмылка кривила уста.
Он птенцов обучал.
                И убийства наука
Уж усвоена прочно. Он действовал лихо
Тот коварный кинжал,
                что всегда поражал
И вождя благоверных сельджуков
                и багдадских халифов.
Болдуин3-крестоносец дрожал,
Когда вдруг замечал
Этот взгляд, затуманенный духом гашиша,
И герой Саладин неприлично молчал,
Когда кто-то кричал,
Что Али он Мухаммада выше.
Горный старец в гнезде он их всех презирал,
Словно аист, стоящий на крыше.
Яд и острый кинжал
                он всегда направлял
На вождя, что Аллаха не слышит.
Лишь один только вождь перед ним устоял.
Он сказал,
Что не верит в Аллаха.
И его величали Хулагу.





             Невеста Аллаха

С горошину звезды, и месяц как булка.
Правитель - гарему, мир тварный - греху.
Сегодня ты выйдешь одна на прогулку,
Одна на свидание к Нему-Жениху.

Весна. И земля набухает как тесто.
Цветы мирроточат и травы с аршин.
А ты посредине - Аллаха невеста.
Вот  факел горящий, с водою кувшин.

Все  похоть и страх. И раствора нет гуще.
А я так бесстрашно, бесстрастно люблю.
Сожгу, уничтожу все райские кущи
И адское пламя водою залью.

А где-то далекое детство рабыни.
Там плоть продавалась всю ночь напролет.
Теперь ты свободна как месяц в пустыне:
Прибудет, убудет, имеет свой счет.

Суфийское солнце восходит над Басрой.
Кому тарикат1, а кому ордена.
Когда ты молилась, светилась. Прекрасно.
Ему, лишь Ему оставалась верна.





       Дважды казненный


В Багдаде, конечно, всегда все спокойно.
Там казни любили во все времена.
Не так, чтоб жестоко, не так, чтобы больно.
Чтоб ахнула, чтоб ужаснулась страна.

Вот  сняли с креста, чтоб воздвигнуть на плаху.
Он был еще жив, он творил чудеса.
Лишить головы - так угодно  Аллаху -
И пепел развеять. Так легче парить в небесах.

А он был не против. Везиря наветы
И праведный суд шариата
Его выводили из тьмы, ближе к свету.
Страданье для мистика свято.
 
Как птица взлететь и, Завесу отринув,
Прорваться  на миг в Бесконечность.
Чтоб  был тот полет из пустыни в пустыню,
А крылья у птицы той вечность.

Аллах всемогущ, твари – немощны, слабы.
Бредут кто куда, наобум.
Семь раз обойдешь вокруг сердца Каабы
И ближе к Аллаху на дюйм.

Великое чудо создал, человека.
- Смирись, ангел мой, преклонись.
- Я твой, только твой. Я раб божий от века.
Я  - Истина, суфий Халладж, я -  Иблис.




            Аль-Газали

Он ехал в свой Тус, где когда-то родился.
Не в пышных одеждах, в посконной рубахе.
Он ехал в свой город. Он не торопился.
Палач не спешит, собираясь на плаху.
Везирь ему слал из Багдада записки.
И званья сулил, и почет, и награды,
А он отвечал: путь такой же неблизкий
К Аллаху из Туса, Дамаска, Багдада.

Ему было просто. Дорога назад
Исчезла как злая пустая химера.
Пред ним теперь только один тарика;т.
Он суфий, вали, доказательство веры.

Есть люди, ясна им всей жизни дорога,
И в каждом вопросе – ответ.
Есть свет – он для избранных, прямо от Бога.
А есть просто солнечный свет.
Вот глаз. Он на вещи взирает с тревогой.
Себя же не в силах узреть.
Душа, она малая толика Бога.
Стремится весь мир рассмотреть
Язык, но без сердца – напасть и не боле.
А сердце есть благо и без языка.
От дерева - плод. Глазу -  зренье на воле.
От разума – знанье и дух на века.
Живи сколько можешь, но смерть будет рядом.
Люби кого хочешь, разлука случится.
Греши как захочешь – воздастся. Услада
Из меда в горчайший имбирь превратится.




            Йемен- Тунис


Монисто, золотой наряд,
На голове кувшин.
В шатре восточный танец исполняли.
Был танец тот похож на свадебный обряд,
Гармония фольклорной пары.
Жених – из Руб эль-Хали бедуин,
Невеста там – берберка из Сахары.





        Алиса-финикийка


Царевна тирская Алиса
Не воевать,
А торговать
Сюда, на этот берег приходила.
Сказала: слова данного
однажды не нарушу.
И попросила
Царя берберского ей подарить
Воловью тушу.
И шкуру с туши той сняла.
-Куплю клочок земли
Не больше туши той, -
Сказала.
Взяла
И на волокна расплела,
И стали те волокна Карфагенскою землей.
Второе слово данное нарушить не смогла
И замуж за царевича пошла.
Яд приняла.
Стал яд божественным нектаром, эликсиром.
И землю ту назвали Новым Тиром.





               Карфаген

Как Исмаила Авраам,
Здесь убивали первенцев,
сжигали.
А после урну приносили в храм.
К ногам
            бросали
И жертвенный огонь
                елейно возжигали
Тем обезумевшим богам.
Грехи были крепки,
А боги далеки,
Неумолимы.
Не сберегли
От неизбежной кары Рима.




                Бу Саид


Он -  воин-мавр, он – Бу Саид,
Не гранд испанский,
Принес на берег африканский
Свой андалусский колорит.
Цвет белый – символ непорочной чистоты,
Цвет облака в небесной выси.
Цвет голубой – волны морские.
Отсюда белые такие
Дома в Тунисе,
А окна, ставни в тех домах
Так невозможно голубые.




               Йемен

До свиданья, Йемен, не прощай.
Будь небрежным в нежном расставаньи.
До свиданья, Йемен, до свиданья,
Скорой встречи мне не обещай.
Погостил нечаянно и праздно.
Радости чужды в любви признанья.
Извини меня за мой трехлетний праздник,
Он не омрачил твои страданья.
Каждому нужны свои тревоги.
Не учил, а только лишь внимал.
Ездил по прото;ренным дорогам
И оскала скал не принимал.
Каждый жив через свои тревоги.
Но зато воспринял безмятежность,
Безотчетность в выборе друзей,
Безучастность, что помножена на нежность:
Сплава нет надежней и прочней.
Я уже воспринял безмятежность.
Йемен нарисован на картинке:
Трезвость гор, очерченный простор.
Кубики строений, словно льдинки,
Тают в мареве бездушном и пустом:
Йемен нарисован на картинке.
В обнаженном взгляде бедуинки
Плещется пугающий укор:
Все обман, сплошной нелепый вздор –
Йемен нарисован на картинке.
Здесь читают души, а не книги.
Фильмы смотрят по афишам глаз.
Плети рук плетут, а не интриги.
Чувства выставляют напоказ.
Если ты наивен, не скрываешь.
Если ты обижен, то скажи.
Если ты меня не понимаешь,
Сердце на ладони подержи,
Поиграй на клавишах души,
Если ты меня не понимаешь,
Если ты меня не обнимаешь.
Если ты подлец, тебя не тронут,
Расцелуют, смехом обожгут.
Катом угостят, коль ты знакомый
И стихи сверхбольные прочтут.
Здесь никто не знает Гончарова,
Здесь и так одни Обломовы живут.
Так отдай же дань раскрепощенью,
Полюби сей первозданный край,
Расстели себя ковром в мечети
И внимай, внимай, внимай, внимай.
Здесь живут не взрослые, а дети.
Ни зимы, ни осени на свете.
Здесь одно сплошное первоцветье,
Лишь один крылато-праздный май.
Здесь живут не взрослые, а дети.
Если ты полюбишь, то навеки.
Если же разлюбишь, то умрешь.
Коль прошел в горах весенний дождь,
Вади станут полными, как реки.
Не калеки здесь, а человеки.
Если ты по-йеменски живешь,
Значит, станешь йеменцем навеки.
Если же разлюбишь, то умрешь.
До свиданья, Йемен, не прощай.
Будь небрежным в нежном расставаньи.
До свиданья, Йемен, до свиданья,
Скорой встречи мне не обещай.




        Смотритель маяка



Я был у старика в его жилище тихом,
Зашел на огонек, спросил, мол, что и как.
Я был у старика на острове безликом,
Где лишь один старик, и лишь один маяк.
Ему за шестьдесят, а может быть и боле.
Морщинист, неказист, обветрен, нездоров,
А сорок лет назад, готовый с ветром спорить,
Он на землю ступил у этих берегов.
Он здесь не старожил, а просто мирный житель,
В единственном числе вассал и господин.
Он денег не скопил, он не любил событий,
Он жил себе и жил, и каждый день светил.
Смотритель маяка, он слаб и обессилен,
На пятачке земли почти что сорок лет.
Что взять со старика, - лишь то, что в этом мире
Он водит корабли и дарит людям свет.
И каждый раз, когда приходит час намаза,
К востоку повернув, он шепчет о своем.
Я грешен, не стерпел, подслушал, но не сразу
Слова явили то, что осознал потом:
- «Мы все к тебе придем,
И все, что в человеке
Аллаху отдано, но я терплю пока.
Будь милостив ко мне,
Ведь я твой раб навеки,
Внемли моим мольбам, продли век маяка».
Вот жизнь: ни дать, ни взять,
Ни взлетов, ни падений.
Под монотонный шум прибоя и движков она прошла,
Но каждый вечер, словно совершая омовенье,
Он людям слал пучок надежды света и тепла.
Я был у старика, но стыдно мне поныне,
Что просто так зашел, спросил, мол, что и как.
Я был у старика на острове Периме,
Где человек живет и где стоит маяк.
       *   *   *




Пронзительный вскрик тишины
При выключенном кондиционере.
Негроидные лики валунов
И желчная отрыжка солнца,
Рассерженного на землю
За ее кучерявую шершавость.
Копченые пятки горластых женщин в черном,
Так больно давящие на зрачки.
Сверчки,
Выворачивающие душу наизнанку
Своим приторно-зеленым ностальгическим пением
И стрекозы, прилетающие во сне,
И ты – на набухшей мякоти земли
С травинкою в зубах.
А пока
Лишь монотонное чередование дня и ночи
С их экзотической сутолокой
И изумрудными видениями,
И Большой ковш с Южным крестом
В одной небесной кошелке
Соединимы и неразлучны.
И фиолетовая тоска.
 



               Похищение Европы
               (Раскол Ливана)


Он собирался целый день,
Но вить плетень из струй пахучих
Ему, как видно, было лень,
И он надеялся на случай.
Она пришла на зов Быка,
Его бока отвесней кручи.
Но он то знал наверняка,
Что обольстит Европу-тучу.
Она стройна как кипарис.
Он – не Парис, она – Елена,
И вскоре соскользнула вниз.
Запахло в воздухе изменой.
И осознав, что он рогат,
И боги будут издеваться,
Он Зевс могучий, гром, не град
Назло насмешникам паяцам
Он расколол Европу-тучу.
Он - Крона сын, Аида брат.
Его уклад был во сто крат
Мощнее, чем Гефеста град,
Но Митраград пожалуй круче!
Она рыдала невпопад,
Был водопад тех слез озвучен,
Но не было пути назад
Красавице Европе-туче.
У кромки неба, где прибой
Средь облаков затеял бучу,
Пробился лучик золотой,
И Бык, разгневанный на тучу,
Исчез в пучине голубой.

Сухой асфальт, машин стезя
И марево, и бром летучий …
А здесь и не было дождя.
Мы просто обогнали тучу.
И было небо вширь Земли,
Рогатый бык горбатил спину,
И туча черная вдали,
Расколотая наполовину.




          Картина на свету


Он развесил в проеме окна паутинку,
Паучок неказистый, совсем не паук.
Плотоядный, ест мушек, какую картинку
Те ему нарисуют и каких только мук
Стоит им трепыхаться в проеме окна.
Он не знает какая судьба им дана.
Можно жить за окном и смотреть томным взглядом,
Можно тихо, без слов умирать,
Можно быть просто рядом
                и не знать,
Что тебя и других называют Плеяды.




              АРАБСКИЕ ПОЭТЫ



           Пророк и поэты


С утра он любил прогуляться по Хире
В пещере пожить. Так велел Авраам.
Он чувствовал: что-то меняется в мире,
Не стоит молиться жестоким  богам.

Вчера же Джибрил вдруг нагрянул в долину.
Читай, - приказал он, ни слова в ответ.
Он саджем читает. Кахин, - бросят в спину.
Ну что ж, пусть кахин. Он - посланник, поэт

А завтра и в Мекке, придется несладко.
Ему лишь открылось Его естество.
Диктует поэт. На верблюжьих лопатках
Запишут заветное слово Его.

Под Бадром6победа. Пророк он отныне.
За ним миллионы, нет вере краев.
Но рядом бредут по безлюдной пустыне
Поэты и что-то талдычат свое.

Уж видится триумф святой Кадисии,
И путь на восток и на запад открыт.
Но где-то в далекой иракской пустыне
Поэт заблудился и плачет  навзрыд.

Полки повернутся, пробьются на запад.
На мир снизойдет откровения свет.
Джохар крепость строит, но рядом в Фустате
О чем-то грустит одинокий поэт.

Придут к океану, почти что край света,
И Тарик сожжет все свои корабли.
Но тщетно. В Кордове прозрели поэты,
Услышав пророческий голос вдали.




                Имру; улькайс

                Поэт-воин

Он шел по пескам. Здесь пустыня как блюдо.
По этой дороге он ездил не раз.
Трясло паланкин, и копыто верблюда
Ему набивало привычный раджаз.

Поэт он и воин. Терпенья хватило.
Казалось не будет дороге конца.
Кровь мщения жгла, кровь мщенья бурлила,
Молила тотчас отомстить за отца.

Здесь племя родное стояло шатрами.
Вождя убивают, рождается месть.
Когда у тебя твою кровь отнимают,
Отмстить за отца твое право и честь.

А вот и стоянка, следы от кострища,
Вот колья палатки, газели помет.
На сердце осталось любви пепелище.
То время уже никогда не придет.

Унейза в затоке  с подругой купалась.
То было вчера иль, быть может, во сне.
Но платье осталось, небрежно валялось.
Рукою подать, и он спрятал в скале.

Торгуйтесь картинно, волнуйтесь игриво,
Но он не спешит возвратить поясок.
Там ноги – протоки, стан  гибкий как ива,
А ниже такой недоступный мысок.

У них получилось и складно, и гладко.
Он мясом верблюда подруг угостил.
Верблюжье седло до ближайшей палатки
Они помогают ему донести.

Оставив стоянку, пошел на Табалу.
Там идол. Он вправе отдать свой приказ.
Он стрелы бросал, здесь три раза гадал он,
Но стрелы три раза казали отказ.

Тогда сгреб все стрелы, сломал их всех разом.
- Когда б у тебя погубили отца –
Он идолу бросил – Что б было с отказом?
Войной нужно жить и идти до конца.

И вот он стоит, вновь и вновь выбирает:
Куда б это двинуть, тропою какой.
Налево поедет, лицо потеряет,
Направо – стяжает небесный покой.

Исполнил свой долг. Был в чести у ромеев.
Влюбилась в него базилевсова дочь.
Газаль1 про любовь сочинил как умел он,
В покои к ней хаживал каждую ночь.

Он войско возглавил. Держись Бени Асад
Вдогонку донос поступил на него.
Отравленным платьем он связан, обязан.
Так мстят византийцы. Всего ничего.

Есть месть, есть достоинство. Стыдно - обидно.
Героем ты слыл или слыл подлецом.
Твой стих не умрет. Про Унейзу касыда
В веках будет жить и служить образцом.



             Ханса-курносая

Ты Уззу боготворила,
Любимой была и Манат.
Каабу когда обходила,
Ты пела бакаият.

Языческий плач по любимому брату
Тебя с самой юности не покидал.
Он Сахр5, он убит, он в могиле, но завтра
Ты снова его будешь славить в стихах.
 
Пророк, что поэтов не жаловал боле,
Приветил тебя и ишрак6 твой простил.
К груди прижимал, посочувствовал боли
И взоры к Аллаху твои обратил.

Была поэтессой, душа наизнанку,
И горе как чаша, до дна не испить.
Теперь же ты стала навек мусульманкой.
Детей мусульманами будешь растить.

Пришла Кадисия. Аллаху во славу
Сразиться сынам на чужой стороне.
А коль и придется, то это по праву
Сложить свои головы здесь, на войне.

И как Исмаил, Аврааму покорный,
Сыны на Пророка не стали роптать.
Ведь войны за веру тогда только войны,
Когда их прославит великая мать.
               

            

             Лжепророк

Из Куфы родом я.
Какие могут быть намеки?
Ирак – вот родина моя,
А Куфа - вотчина пророков.
Хотел пророком стать,
Боготворил пустыню, бедуинов.
Мухаммаду под стать,
Я рвался ввысь, подальше от Земли.
Моя судьба быть блудным сыном,
К тому же лжепророком нарекли.
«Я неуживчив, зол, но не судите строго.
Зато все рифмы мне подвластны,
И у народа так обласканного богом,
Как Салех у Самуда я несчастный».
Любил я саблю и коня,
На поединок вызывал однажды летом.
Но рыцаря не вышло из меня.
Зато каким я стал поэтом!
Я написал десятки мадхов для эмиров,
И лишь один из них поэзию ценил.
Я Сейф эд-Дауля почитал за властелина,
А он меня почти что по миру пустил.
Аллах Адама вылепил из глины.
Зачем ту глину замесил?
Я мир объездил от Шираза до Фустата,
Беднел и богател.
Для неба ничего не заготовишь впрок.
Я многого хотел.
За все грядет расплата.
Стихи мои, потомки, не читайте между строк.




        Узник двух темниц

Можно честь и талант по одежке судить,
А надежность клинка по узорам на ножнах.
Видно, быть мудрецом на Земле очень сложно,
А глупцом, подлецом невозможно не быть
Абу- ль-Аля аль-Маарри

Я узник двух темниц, Абу-ль-Аля.
Темницы слепоты, темницы дома.
Вселенная – вот вся моя семья.
Мне и не нужно жребия иного.
Не сотню и не две, а много сотен лет
Из-за меня все склоки, свары.
Я не философ, я – поэт,
Я просто старец из Маарры.
То что хотел, давно сказал.
Вот говорят, стихи мои  преступны.
Их суть давно Тибризи записал,
А эта ересь недоступна.
Я написал Лузумийат.
Да у меня и нет других пороков.
Сто раз был проклят и сто раз распят,
Не поносил эмиров, я почти что свят,
А если и хулил кого, так только лишь Пророков.
Что серебро? – Оно лишь серый прах.
Что золото? – Зола, а вера –
Коронка на гнилых зубах
И катехизис лицемера.
Доить судьбы-верблюдицы сосцы,
Пить козье молоко удачи,
Купить лишь удовольствий леденцы
И требовать с торговки-жизни сдачи?
Дни жрут нас походя, минуты,
Те разрывают словно львы,
А души – те пустынные верблюды
С кольцом в ноздре. Лишь только на дыбы,
Так сразу
 затащит их в загон судьбы
Погонщик разум.

Тоска и только. Умирай, не умирай …
Вот ангел смерти прилетел. Окно, дверной проем.
Какая ересь!  - Ад и рай?
- Да это просто риторический прием.


              Абу Нувас

            Багдадский виночерпий

В Багдаде нет приятней часа,
Когда жара уже спадет,
И набережная Абу Нуваса
Своей особой жизнью заживет.
На изумруде нежной зелени давно
Сидишь: не влажно и не сухо.
Пьешь терпкое вино
И заедаешь спинкою мазгуфа2.
А небо, волны Тигра, маленькие дети,
Что бегают, смеются и галдят,
Ничто нам не напомнит о поэте,
Что жил здесь много, очень много лет назад.
Сын персиянки, воина-араба,
Он жизнь любил и то, что ей дано,
Красавицу предпочитал михрабу3,
Но больше всех любил искристое вино.
Он мадхи здесь читал халифам,
Но так придворным и не стал,
Зато он кубки вспенивал так лихо,
Как лихо тардият1 писал,
И нежно полногрудых дев ласкал,
Словно картины хамрият2 изображал.

Когда ж на склоне лет плоть потянуло к праху,
Он взоры обратил к Аллаху.


               Абу Тамам

              Сабля и стих

Передо мной забавная вещица,
Ее прислали мне издалека.
Изящна и остра. На солнце сталь искрится,
И выбит стих на лезвии клинка.
Его мне подарил араб.
Сказал поэт: - «пожалуй, книга сабли не правдивей».
Поэт был прав.
Не стих, клинок надежней и счастливей.
Поэт всю жизнь с клинком не расставался.
Но бой утих, он сочиняет и горит свеча.
Века прошли, забылся бой, но бейт остался
И  отпечатался на лезвии меча.



        Низар Каббани
   
      Влюбленный в Дамаск

Влюбленный в Дамаск,
Он был в Лондон влюбленный.
Бейрут и Мадрид  им любимы всегда.
Всегда очарованно- неутоленный,
Он женщин любил, как любил города.
Читал им стихи, раскрывал их секреты,
Транжирил слова, но в любви  был немой.
«Где лучше сгореть на груди у поэта,
Иль  просто читая мой томик как свой?».
Но только страна, та, в которой родился,
В симпатиях не была уличена.
Влюблялся он здесь, здесь на свет появился.
Но стала чужою родная страна.
Цыганка-судьба вновь тасует колоду.
Все карты на стол,
Можно сразу открыть.
Из всех продолжений ты выбрал свободу,
Свободу любить и свободу творить.
Король не повержен на жизни излете,
Но все же гадалка была не права.
Поэт прибывает в пустом самолете
В Дамаск, где упала его голова.



                Адонис

         Чечетка на бахрах

Тебя любила Афродита-муза
И пролила; немало слез.
В поэзии любовь не может быть обузой.
Ты,  Адони;с, весну в поэзию привнес.
Одни тебя любили, а другие поносили,
И лишь ленивый ретроград тебя не проклинал.
Стихи читал ты – харфы голосили,
Ну а на бахрах ты чечетку отбивал.
Язык – это всегда красиво.
А смыслы? –Что ж, они потом  придут.
Смысл ускользает. Он всегда спесивый.
Его взнуздать великий труд.



               Ильяс Хадая

Пророки вновь лицом на север повернулись

Искали Бога мы и Бога обрели.
Друзьями стали. Впрочем, истина дороже.
Пришла весна, и снова побрели
Ты на восток, на запад я. Так что же?
Так что же делать, если там, в утробе у кита2
Замаливать грехи опального пророка
Пожалуй, легче, если жизнь еще не прожита,
Надежда изжита, в прощении нет прока.
И вот ты возвращаешься в Ниневию свою,
И вот ты говоришь, и вновь тебя не слышат.
Стихи не пробивают равнодушия броню.
Но я живу, лишь потому, что я надеюсь и люблю,
А если я пишу, то значит я их выше.
И снова, снова снежная Москва,
И ангелы уже почти крылом тебя коснулись,
А это значит, что надежда все еще жива.
Пророки вновь лицом на север повернулись.




            Назик аль-Малаика

             Принцесса поэтов

Тебя на землю ангелы пустили,
А принимали всем арабским миром,
И стала та процессия процессом.
Так никого в Ираке ни любили.
И если Ахмад Шоуки был эмиром,
То ты была в поэзии принцессой.
Невзгоды и болезни – знаю:
Тебе не суждено было согнуться.
Все отдавая, умирая
И отходя в поэзию-страну,
Ты воспевала юношу-безумца,
Что людям подарил Луну.



             Бадр Шакир ас-Саййаб

                Иракский Рембо

Ты умер в тот день,
Как на свете Христос появился2.
Твой ангел так страстно молился,
И слезы такие лились.
Тебя же спасти не смогли.
Но  ливень в Кувейте  такой разразился,
Какого не видели люди Земли.
И срок был отпущен тебе,
Такой, как другому поэту.
Так было угодно тщедушной судьбе:
И пусть не по жизни друзья и враги –
Калека Саййаб и Рембо; без ноги
Вручили поэзии черную мету.





           Абдель-Ваххаб аль-Баййати

            Рыцарь горизонта

Что счастье?
- Тот волшебный остров Синдибада,
Ушедший с кладами на дно?
Не откопав однажды клада,
Поэт о нем мечтает
Все равно,
И снова горизонт свой отдаляет.
Коня пришпорить и за ним скакать.
Что может быть милей.
И  будь то Сирия, Испания, Россия,
Не заменить им родины твоей,
Как невозможно горизонт догнать.




         Абделла аль-Барадуни

            Жених Билкис

Я вижу старую Сану,
Пышный имамский дворец.
Осень, ухмылка султана,
И со стихами юнец.
Прямо с трибуны упрямо
Резкий, невзрачный, слепой
Гневно бросает имаму:
Йемен не твой, Йемен мой.
Что-то в душе встрепенулось,
Бейт безнадежно завис,
Словно надежда вернулась,
И  улыбнулась Билкис.
И восседая на троне,
Скажет нашла жениха.
Быть бриллианту в короне
Йеменского стиха.





       Мухаммад бен Рашид аль-Мактум

                Белый сокол

Тебе писал я, мы ровесники с тобою,
И где-то даже одинаково нам лет.
Ответом ты меня не удостоил.
Ты все же принц, а я простой поэт.
Но в нашем небе закружился белый сокол.
Ведь это наши, только нам известные стихи.
И где-то там, на рубеже высоком
Он нам отпустит прежние грехи.
Поэзия словно охота – прелесть.
Стиль безупречен и тверда рука,
И ты газель-метафору подстрелишь,
Нажав как брат на золото курка.
Ты там, в шатре, ты на краю  пустыни.
Я средь берез, у звездной полыньи.
Что нас роднит, роднит с тобой отныне?
- Роднит лишь то, что мы с тобой одни.
И это одиночество пред Небом,
Которое испытывает нас,
Страшнее голода, нужнее хлеба,
Приятней чем наснас
И благодатней чем ирмас.
Вот понеслись верблюды скаковые,
Вот промелькнул в ночи метеорит.
Ты в Эмиратах, я - в России,
Но сердце одинаково болит.




           Махмуд Дервиш

         Дервиш возвращается

Без очага ты с детства и без крыши.
Тебе все время затыкали рот.
Так и остался навсегда дерви;шем,
Что странствует и за собою к Богу всех зовет.
А где-то там в далекой Галилее
Есть деревушка, что давно разорена.
Она тебе Парижа и Москвы милее
Лишь потому, что Родина она.
И пусть глаза стреляют в спину.
Тебе уже немало лет.
Когда вернешься ты в Израиль-Палестину,
В графе «профессия» напишешь: - Я – Поэт.
Ты - дерево, покинутое всеми,
Но нужное и солнцу и пруду.
Где Палестина? Где Расея?
Ты ожидаешь2. Что ж, я тоже подожду.






                Ахмад Шоуки

                Эмир поэтов

Тебя вскормили при дворе наместника султана,
Писал ему ты оды, лил елей,
Считал за честь, но вот явились англичане,
И стала Андалусия второю родиной твоей.
Ты  и юрист, и переводчик стал поэтом,
Поэтом лишь своей, а не чужой земли.
Товарищи по цеху невзлюбили, но при этом
Тебя своим Эмиром нарекли.
Эмир поэтов – здорово, но все же,
Когда схватилась за перо рука,
Ты можешь злиться, мучаться,  молиться.
Харф уже в море2. Он похожий
На парусник, и он стремится
Лишь к  одному тебе известным берегам.
Тавиль, вафир, басит3. Широкий выбор. Мастер
Способен много совершить,
                и многое ему дано.
Но было лишь в твоей эмирской  власти
В Европу прорубить
                египетской поэзии широкое окно.







                Джебран Халиль Джебран

                Пророк

Ты родился; в лесу под кедром, рядом с Богом.
Поэтом Бог тебя не зря нарек.
А возле леса полее и к нему ведет дорога.
Кто поле перешел, уже пророк.
Пророчество всегда призванье,
Но для пророка обозначен срок.
Ты книгу написал с таким отмеченным названьем,
Как будто поле ты давно уж пересек.
За океаном, увядая, умирая,
Ты завещал себя похоронить
На родине, в местечке Бшарре,
На границе рая,
Где сладко умирать, совсем не сладко жить.
Часовенка, где ты почил навеки
И кедры, что шумят над головой.
Те будут помнить о Пророке-человеке
И всем напоминать, что ты не мертвый, ты – живой!





               
                Ибн Казман

               История одной рукописи

В тот загадочный век андалусских халифов
Жил поэт, панегирики петь презирал.
Свои заджли- куплеты закручивал лихо.
Так беспечно никто до него не писал.

На базарах Гренады, Севильи, Кордовы
Пел в толпе менестрель про любовь и вино,
И арабская вязь андалусское слово
В кружева одевала, чтоб было тепло.

Ибн Кузман озорной с гривой рыжих волос,
Голубые глаза выдают своего.
Стих классический он навсегда перерос.
Трубадуры придут много позже его.

Проскользнули века, как фаланги на четках.
Вот склонился сириец над желтым листом.
Тавашихи2 там бьют по-романски чечетку,
Не сулят переписчику жизни простой.

И приехал Руссо. Он посланник в Леванте.
Эту рукопись он приобрел за долги.
Внук стихи прокутил, проиграл с шумом в карты,
И в Европу вернулись, ушли на торги.

Уцелеть на войне, не сгореть при пожарах.
Все равно бы, пожалуй, забыли о них.
Для музея купил царедворец Уваров
Андалусский изящно закрученный стих.

Стать звездою коллекции. Розен3
Всю ее описал. Был нелегким тот труд.
Про Казмана узнав, даже кафедру бросил,
Френ, как юноша вмиг прискакал в Петербург.

Да, веселый поэт и шальные куплеты.
Где арабский, романский? – Попробуй пойми.
Да, его записали, но коллекция эта
Через время прошла и осталась с людьми.





            Аверроэс и театр

Он мог толковать стих и суру Корана.
Людей так лечил, что не стыдно очам.
Но слава айсора, купца-тургумана
Ему не давала заснуть по ночам.

Поэтику тот перевел от Аристо.
Там стиль совершенен, и стоит страницу открыть,
Как образы-бусы баяна -монисто
Нанижутся туго на смыслов упругую нить.

Он знал ассирийский,
        и вот перевод уж почти что готовый.
Ликует мыслитель, но пот не стирает с лица.
Впились две занозы в сознанье, два слова.
Их смысл он не смог уяснить до конца.

Трагедия ? – Что это в греческом и ассирийском?
Комедия ? – Друг или враг для стиха?
Он все перерыл: в арамейском, сирийском.
Река недоступна, доступны одни берега.

Вся мудрость Вселенной стекалась в Севилью, Кордову.
В Гренаде совет он собрал, и вещать там был вправе любой.
Он выслушал всех, но последнее слово
Оставил Ибн Рушд как всегда за собой.

Один говорил: - то газаль и сатира,
Другой: - быть не может, то – мадх и риса,
А третий твердил: - вы спросите эмира.
Аллаха слуга, он владыка земли,
                и ему не чужды Небеса.

Мы знаем слова. Есть пространство, есть время.
И смерть, и рожденье у нас никому не отнять.
Но есть что-то третье – тяжелое бремя
Наш немощный разум не может снести и понять.

Вселенная – сцена. Прекрасное действо
Поставил себе демиург- режиссер.
Там звезды – статисты. Любовь и злодейство.
Играет великий Актер.






                ПРОРОКИ ДАЖБОГА



                Выбор

Идут к Владимиру раввины,
И все твердят наперебой,
Что Яхве Бог у нас единый,
Адама сотворил из глины.
Тот Еву на ребро прикинул
И потянул вслед за собой.

Владимир крутит ус, лукаво
На них взирает, чашу льет:
- А где земля ваша? Направо,
Налево будет, наперед?
И молвит старший, с поволокой
Глазища к небу закатив:
- Была земля наша далеко,
Но за грехи свои жестоко
Наказаны и раньше срока
Рассеяны в землях иных.

Хмельной, хмельной, но знает меру:
-Как смеете вы лить елей
И звать поганых в вашу веру,
Коль нет у вас земли своей?
Бежит мулла, вопит с порога,
Лбом о землю и сразу в крик:
-Что медлите? Ведь нету Бога,
Кроме него. Аллах велик!
Зеленый рай и гурий прорва.
Лежишь, блаженствуешь в тени.
Любую выбирай иль мальчика любого…

-А как у вас насчет спиртного?
-Насчет спиртного, князь, ни - ни.
Ну,деву, саблю иль коня лихого...
И прочих благ земных не счесть.
-Добро, но это, брат, не ново.
Нам питие веселье есть.

Еще его не окрестили,
Но ус Перуна золотой
Уже просился на покой,
Когда в Царьграде зазвонили
Колокола Святой Софии
И мощи бабки Ольги возопили.
Тень Святослава вновь грозит бедой.
Хмельной,
Он встал, прозрел и ноги отряхнул от пыли.




          Несторий и Филофей

Был царской милостью отмечен,
Печати божьей не лишен.
Он в мир Христа вочеловечил,
За что и сана был лишен.

Скорей философ, а не клирик.
Он с детства  мудрость возлюбил.
Пожалуй, стоик, а не лирик.
Не то, что враг его Кирилл.

Логичен был как Аристотель,
Людей химерой не смущал.
А Логос Плотина, напротив,
Не отрицал, а защищал.

Он ради истины, не славы
Будил умы, сжигал мосты.
Как Златоуст с своим уставом
Вломился в стольный монастырь.

И Антиохия стояла
За ним, как каменной стеной.
Никея стала  пьедесталом
Сирийской церкви молодой

Кирилл святой, хоть и мошенник,
Александрийский иерарх.
А ты изгой, навек отшельник
Великий, но Ересиарх.

Анафем град и дождь уколов,
А патриаршество не в счет.
И тень великого раскола
На плечи хрупкие падет.

Несторий, в Петре Аравийской
Ты скрылся, чтоб принять постриг,
Но для общины ассирийской
Ты свят, как прежде, и велик.
 
Вдали от стен родного дома
Ты жил душою на Восток.
Судьбу великую второму
Ты Риму тяжкую предрек.

Над первым Римом бич Атиллы
Навис: тяжки его грехи.
Но сможет, сдюжит Византия,
И отведет наплыв стихий.

Ведь ей с иконами бороться,
Затем иконы утверждать.
На веры дно, как дно колодца
Упасть, чтоб смуту переждать.

А варвар с Запада тиранить
Придет с крестами на груди,
Придет, младенцев будет жарить,
Чтоб символ веры победил.

Огонь погас. Второго Рима
Тот не оставит ничего.
И не иначе, знаком схизма
Он станет отмечать его.

Ведь мир – химера. От обмана
Зачем скрываться и бежать?
Придут потомки Чингисхана
С несторианством побеждать.

Обида жжет, не скрыть одышки.
Истории самообман.
Дадут два века передышки
Хулагу хан и Темирлан,

Чтоб те, которые вдолбили
В врата Царьграда символ свой,
Воздвигли новую Софию
Простой, великой и святой.

А Филофей, чернец из Пскова -
Затвор - Несторию подстать -
Вдруг молвит праведное слово:
Здесь Риму третьему стоять




       Завтрашний герой


Герой спешил домой. Болгары
Не стали родиной второй.
Он молодой, совсем не старый,
Он победитель, он герой.
Придут аланы, гунны, обры,
Придут в Дунае воду пить.
Их рать крепка, их кони добры,
Мы выдохлись, иссякла прыть.
Плотина прорвана, нахлынут
Степной волной, одной, другой.
Придут, напакостят и сгинут.
Нам с ними нет земли одной,
Нам с ними нечего делить.
Мы варвары, прервалась нить.
Еще не старый молодой,
И пусть еще не свой, варяжский,
Он русский, он почти славянский,
Он все равно герой из сказки,
Былинный завтрашний герой.

Сын Ярополк посажен в Киев. Сколько
Владимиру на севере сидеть?
Отец убит, в могиле мама Ольга.
Домой его не ждут, осталось только
Красиво и достойно умереть.
Уж кони съедены. По снегу
Лежит обратный путь прямой.
Но точат стрелы печенеги
И поджидают за горой.
Пороги словно носороги
Грозят внезапною бедой.
Дружина ропщет. По тревоге
Все подняты и за собой
Ведет ладьею за ладьей.
Неужто отвернулись боги?
Беда свежеапрельским снегом
Падет на бритый череп твой.
Как сладко будет печенегу
Тот череп кровью наполнять
И жадно пить, и влагу лить,
Костер той влагой оживлять,
И на костях твоих плясать,
И песни дикие орать.
Вот так. Ни зла, ни укоризны,
И, чашу по кругу пустив,
Лихая степь справляет тризну,
Но варвар варвара простит.
Их предкам вместе предстоит
На Шипке мерзнуть, Плевну брать
И под Белградом умирать.
Иди на юг, а там ромеи.
Иди извечный путь торить.
Слабы, иди на Вы. Труднее
Перехитрить, чем победить.
Две тыщи лет стоять двум Римам,
А на излете Рим вскормить.
Он будет вечным, нерушимым.
Ну, а четвертому не быть.




         Язычник

Глянь, у ромейского Бога
Пляшет огонь в волосах.
Чем-то похож на Сварога,
Да поволока в глазах.

Слышишь,  ромейскому Богу
Любы друзья и враги,
А соберешься в дорогу
Враз отпускает грехи.

Примем дары их, посмеем,
Только что проку от них?
Русич пойдет на ромея,
Бьется один за двоих.




          Ян да Маара


В любви искушенный и спелый,
Бог зрелый, как плод налитой.
Я, жрица богини Кибелы,
Тебе отдаю долг святой.
О, Фаллос, божественный Фаллос,
Известна година твоя.
На праздник Ивана Купалы
Отдамся любимому я.
В мир страстный, мир красно-зеленый,
Где пьют огневую росу,
Я в честь божества Аполлона
Священный свой дар принесу.
Пусть лики Христовы все строже,
Кричат патриархи позор.
Святых инквизиций дороже
Святого желанья костер.
В любви не бывает обмана.
Кто любит, вовек не умрет.
Кто сгинул, как Мара за Яна,
Пунцовым цветком прорастет.
И сколько бы нас ни корили,
И как бы нас там ни кляли,
Мы богу желанья Яриле
Венки Ян да Мары плели.
Живем в ожидании чуда:
Откуда пришел наш народ.
А мог придти лишь оттуда,
Где папортник-кветка цветет.
Где пламя любви не погасло,
Сердца в унисон застучат.
И кажется мне, что напрасно
Пророки Дажбога молчат.



          Знак Марены


Я тени предков не посмею потревожить,
Но коль душа вдруг болью заболит,
К тебе с молитвою приду, о, мой трехглавый Боже-
Сварог, Перун и Святовит.
И тайну тайн уже постичь не силясь,
На Дедов день мы помянем забытых праотцов.
Иначе и нельзя, ведь Род всесильный
Однажды расколол сакральное яйцо.
Дай силы и опору Вышень-Вишну,
А если дом мой навестит беда,
Меня утешит Крышень-Кришна,
Лукавый Бог – славянский Коляда.
А Велес мне дарует вдохновенье,
И вот уже Стрибогом окрылен
До Нави в Яви я постигну откровенье:
То Правь – от века данный нам божественный закон.
Извечная подруга и праматерь Жива-Шива
Дажбогов род преумножает во Вселенной.
Клялись, божились … Но пока мы были духом живы
Поверх креста носили образок Марены.




                Белая Рысь

В. Осипову


Мы племя царя Иеговы.
Очнись, ото сна пробудись
В дубраве до боли знакомой,
Где ждет тебя Белая Рысь.
Дорогу осилю и что же?
Пойду на другую войну.
Верни мне, Ярило, о, Боже,
Рысьюнию чудо-страну!
От века я был только русским,
Свой путь сам себе проложил.
Но кто же такие этруски?
А может я вовсе не жил?
На критских камнях и отрогах
В узоры вплету письмена:
Молилась славянскому Богу
Рысьюния чудо-страна.
В могилах холмов малазийских
Найдете мои имена.
Как сладко звучит по-фракийски
Рысьюния чудо-страна!
Оборваны песни и струны.
Была ли в том наша вина?
Но сложит славянские руны
Рысьюния чудо-страна.

*  *   *




Купалина мати людей собирала,
Людей собирала, всем наказала:
Не берите люди возле брода воду.
Вода возле брода – купалина врода.
Не ловите люди во Дунае рыбу.
Во Дунае рыба – купалино тело.
Не топчите люди на рассвете росы.
На рассвете росы – купалины слезы.
Не косите люди по лугам травы.
На лугах травы – то косы Купавы.




            Число зверя

Н. Вашкевичу


В ларце все было у творца,
Но не было лишь шифра.
Коль есть начало, нет конца,
Придет на помощь цифра.
У мирозданья нет причин,
Есть боль, тоска и мука.
Вдруг цифра встала из пучин
Незрелого рассудка.
Кому сказать, тоску излить,
Поплакаться в жилетку?
Ох, как не просто мир творить!
Крути свою рулетку!
Знать, было сердце у него,
Вначале было Слово.
А цифра злое божество,
Основ первооснова.
И засверкал земной эфир,
Как грани у кристалла.
Так цифра выразила мир
И быть им перестала.
Коль есть начало, нет конца,
Порочно мирозданье.
Творец  стирает пот с лица,
Бросает в назиданье.
Вот единица, вот канон,
Вот альфа, вот основа.
Уже запущен ход времен,
И смертные мы снова.
Вот тройка – микрокосм, колосс,
Но выбор неизбежен.
Прошел посев, идет покос,
Незрелый плод так нежен.
Вот три  шестерки подо мной.
Конь белый бьет копытом.
Конь рыжий, серый, вороной
В уздечке алфавита.


Благородный варвар


Они жгли свои книги. Эллины рыдали.
Всех: Сенеку, Платона бросали в огонь.
Ни германцы, ни готы такого не знали.
Все простит Он - Помазанный, Он – Всеблагой.

Он простит, он все спишет. Патриций и всадник,
Гладиатор, плебей – все равны во Христе.
Разве Рим изменился ? – Такой же рассадник
Рабства, похоти. Истина, истина где ?

От Итиля2 до Рима два-три перехода от силы.
Он не сразу придет. Он в Паннонии3 повременит.
Он еще не родился, но слава и ужас Атиллы.
Словно божеский бич, словно рок над всем Римом висит.

Дух Тенгри4 распростер два крыла над великой равниной,
Призывая славян и венедов на ратный рывок.
Рим собрал все что мог, бросил в бой предпоследние силы.
Он Атилла, он варвар, но он преподаст благородства урок.

Он стоял у ворот. Вечный Рим был надолго унижен.
Сотни женщин холеных  для войска, убранство дворцов так мани;т!
Он когда-то был городом этим обижен.
Ну, подумаешь, варвар. Он дважды простит.

Он просил за себя цесаревну царицей,
Он кольцо посылал, он союз предлагал.
Да, он варвар, он воин,  совсем не патриций.
Но тогда Рим не понял, тогда наотрез отказал.


Но на этот то раз взял принцессу с собою.
Он был с нею приветлив и, казалось, любим.
Но бургундка в ночь свадьбы кинжалом пронзила героя,
Отомстив за себя, за поруганный, попранный  Рим.

Он прощал. Христиане обиды простить не сумели.
Месть для варваров больше, но не для благих.
Двадцать лет продержался тот Рим  и враз  рухнул как мерин,
Старый, загнанный, к небу белки закатив.

Где геройство, а где было просто юродство ?
Ты в славянскую Тиссу  в железном гробу погружен.
Где здесь варварство, где благородство,
Если ты христианкой под самое сердце сражен ?




Ива-посадница


Арфа, изящная арфа,
Кисти всегда на весу.
Дева, посадница Марфа
Ветви сплетаешь в косу.
Утро не стало судьбою.
Листья росой серебрит.
Ветер играет тобою,
Струны дождя теребит.
И не слыла недотрогой.
Вот обнажила плечо,
Только слегка ненамного.
Шорох листка и тревога,
Здесь на пороге острога,
Храма Христа и Дажбога,
Между уже и еще.
Было - струна, стало - плетка.
Свежая рана саднит.
Звездного неба решетка
Доли иной не сулит.



Рахманинов


СЕНАР еще не продан, но заложен.
В могиле мэтр и при смерти жена.
Верна ли жизнь? Была ли смерть? И все же
Ивановка2 как Родина одна.
Вернись, Сережа.
Точеный профиль, сумрак глаз чуть-чуть раскосых,
Европа фрак, но где-то глубоко сидит укор.
Тебя Россия завтрашняя просит,
Тебя, заокеанский дирижер.
Вернись, Сережа. Век еще не прожит.
Усадьба, правда, уж давно разорена.
Вернись, Сережа! Что тебе дороже?
Ивановка как Родина одна.
Вернись, Сережа,
Шепчут тени роз в несбывшейся аллее.
В России только-только народился день.
А веснами все так же зори пламенеют
И так же буйствует персидская сирень.
Вернись, Сережа!
Ты здесь не понят, жалок и ничтожен.
Твой гений предан, продан с молотка.
Ты можешь жить, творить уже не можешь.
Вернись, Сережа, жизнь так коротка!
Им танцы подавай, им нужен только «дансинг»,
А ночью сны несут за океан.
Ах, как звучат в Ивановке романсы!
Мы позовем на возвращение цыган.
СЕНАР продали, милосердный боже!
В могиле мэтр, и умерла жена.
Была ли жизнь, верна ли смерть? И все же
Ивановка как Родина одна.
Вернись, Сережа.




          Тарханы

Загрустила в Тарханах осока,
И случилась в России беда.
Купоросовой поволокой
Вмиг подернулось око пруда.
Опрокинулись неба качали
В сумрак вод, словно мертвый гранит.
С юга ласточки прилетели:
Ваш кумир на Кавказе убит.
Нет несчастья в душевном ненастье,
В одиночестве гордом и злом.
Нет несчастья в чужом безучастье.
Если жить, так себе же назло.
В склепе холодно, сыро, так скверно!
Но, зато не тревожит никто.
Плоть бездушна, презренна и тленна.
Дух беспечен и вечен, наверно,
Он витает вот здесь над прудом.
Он блуждает вот в этой осоке,
Он маячит вон в тех камышах.
Одинокий, далекий, далекий
Звон стоит у природы в ушах.
Оборвалась струна и остался
Только звон, тихий трепетный звон.
У Мартынова слух надорвался.
Он был глух, прямодушен, смешон.
Друг, не друг. Пусть не друг, так попутчик.
Язва, сплетник, пройдоха и плут.
Им убит забияка поручик,
А поэта другие убьют.
Благородство – тогда благородство,
Если видишь в потемках души.
Коль не так, даже честность юродство,
И попробуй себе докажи.
Докажи, что тебя оскорбили.
Мол, не мог, мол, затронута честь…
Не его, так меня бы убили.
Все пройдет, будет жечь только месть.
А потом генералом - плебеем
В тусклом свете своих эполет
Ты поймешь: неподсуден лишь гений.
Невиновен, безгрешен поэт.



                Волхвы


Мы – волхвы, мы заходим в чужие дома,
Видим, ясли пустые стоят наготове,
А за нами плетется молва Рождества:
Мол, родился мессия,
Если нет, то появится вскоре.
Мы волхвы, мы идем по стране,
По болотам ее и снегам,
Мы сидим в переходах, ночуем на пьяных вокзалах.
Светлояр мы узрели, прибились к его берегам.
Загорелась звезда, но нам этого мало.
Мы идем по стране. Что с собой принесем?
А вокруг полыхают дома,
Словно вечности злые зарницы,
Но палаш палача уж дано занесен:
Голова Иоанна в руках сладострастной блудницы.
Мы пророчим не беды, потопы, людские волненья.
Нам дано их узреть, но зачем понапрасну тревожить людей?
Говорим, что грядет неизбывное мира свершенье,
Что значимей ста тысяч смертей.
Говорим, что вот-вот, на краю величайшей равнины
Средь бескрайних снегов и нелепых соломенных крыш
Без знахарок и мулл, без попов и раввинов
Этот мир посетит запоздалый малыш.
И тогда на излете просроченных дней
В той стране, где всегда предавали друзей,
Убивали пророков и чтили безумных тиранов,
Пролепечет по-детски: не смей, не убей,
И поверят ему как ни странно.
Не убей на Земле, сплошь из белых костей,
На Земле средь людей, словно диких зверей.
Даже если грозит тебе сорок смертей,
Не убей, не убей, не убей, не посмей.
Даже если стоишь на последнем краю,
Не губи первозданную душу свою.
Ведь без этой души все пойдет невпопад,
Станет Солнце другим и другим звездопад.
Даже в самой далекой сибирской глуши
Мир поблекнет, померкнет без грешной души.
Даже если любовь превращается в прах,
Через сердце проходит Чечня, Карабах,
Все равно погоди, убивать спеши,
Ведь Земля сиротеет без грешной души.
Неутешный скиталец и вечный бобыль,
А из сердца струится вселенская пыль.





Приложение



Стр.9     Речь идет о ассирийском царе Ашшурбанипале (661 – 625 г.г. до н.э.), при котором ассирийская империя со столицей в Ниневии достигла своего максимального могущества. Под контролем ассирийского царя находились кроме благодатного полумесяца Сирия Иудея, Египет, Малая Азия. Однако Ашшурбанипал прославился больше тем, что собрал богатейшую по тем временам коллекцию древних глиняных клинописных табличек, в том числе и шумерских. Когда в середине XIX  века английский археолог Джордж Смт раскопал дворец Ашшурбанипала, он обнаружил в нем прекрасно сохранившуюся библиотеку глиняных табличек. Именно благодаря этому ассирийскому царю и Джорджу Смиту современный мир познакомился с эпосом Гильгамеша и открыл для себя до той поры неизвестную тысячелетнюю историю Ассирии.

Стр. 10 Стихотворение представляет собой вольную трактовку одного из вариантов шумерского «Эпоса о Гильгамеше», переведенного на русский язык крупнейшим востоковедом семитологом XX века И. М. Дьяконовым.

Стр.13 Стихотворение посвящено библейскому и кораническому сказаниям о Моисее и фараоне ( Муса и фираун). Некоторые историки склонны считать, что пребывание Моисея в Египте приходится как раз на тот переиод, когда Египет был завоеван дикими племенами кочевников амореев. В Египте они известны как гиксосы (17 век до н. э.). Позже они цивилизовались, восприняли египетскую цивилизаию и даже выдвинули из своих рядов фараонов. Некоторые исследователи склоняются к тому, что исход евреев из Египта по времени совпадает с изгнанием оттуда гиксосов. Нужно также иметь в виду, что гиксосы и евреи – кочевые народы одного корня – семитского.

Стр.15  В стихотворении нашло отражение кораническое сказание о праведнике царе Израиля Сулеймане и йеменской царице Билкис. В Ветхом завете они фигурируют как царь Соломон и царица Савская. При всей схожести этих персонажей коранический Сулейман все же отличается и прежде всего тем, что он - повелитель джинов, зверей и птиц. Согласно преданию династия эфиопских императоров ведет свое происхождение именно от сына царя Соломона и царицы Савской..

Стр.18 В основу стихотворения положен известный исторический факт гибели  римского императора-язычника Юлиана от рук своих солдат-христиан. Известно, что император Константин принял христианство и при нем эта религия приобрела статус официальной в Римской империи. Пришедший ему на смену император Юлиан решил обратить все вспять, объявил о возврате империи к язычеству, за что получил от церкви прозвище отступник. Юлиан пошел войной на Сасанидский Иран, надеясь на поддержку местного населения, поклонявшегося Богу Митре. Сначала Юлиан одержал ряд легких побед. Однако царь персиан Шапур-II отступил вглубь страны, начал партизанскую войну и стал ждать пока римская армия начнет разлагаться. Так и случилось. К тому же  римские солдаты вступили в контакт с местным населением, принадлежащим к секте манихеев (смесь зороастризма, христианства и буддизма). Император вынужден был начать отступление и вскоре был убит своими солдатами-христианами.

Стр. 20 В стихотворении речь идет о последних философах всемирно известной Афинской Академии, основанной еще Платоном в 387 году до н.э. Во времена  византийского императора Юстиниана это были последние представители языческой философской школы. Юстиниан приказал закрыть Академию, и ученые остались не у дел. Согласно преданию об этом узнал персидский царь Хосрой I, известный своей просвещенностью и веротерпимостью. К тому времени при дворе Хосроя работало много ученых, среди которых были и христиане несторианского толка, высланные в свое время из Византии за ересь. В 531 году Хосрой обратился к Юстиниану с просьбой разрешить афинским философам прибыть к его двору, что они и сделали с разрешения императора. При персидском дворе философы не прижились, и в 549 году Хосрой вновь обратился к Юстиниану с просьбой принять их обратно. Контакты несториан и платоников не прошли бесследно. Вскоре многие труды греческих ученых были переведены с греческого на арамейский (многие из несториан были ассирийцами, для которых этот язык был родным), а затем в эпоху багдадских халифов Мансура, Харона Рашида и Ма; муна – с арамейского на арабский. Так арабы сохранили для Европы научное наследие древних греков. На этот период как раз и приходится расцвет арабской науки, которая многие свои положения позаимствовала у древних греков. И только к  XI-XII векам арабская философская  наука, отринув Аристотеля и Платона, стала вырождаться, скатываясь к догматике и схоластике.

Стр.22 Тайные коранические письмена  они же  «открывающие суры»,  они же «светозарные буквы»  или  «сегменты» присутствуют в 29 сурах Корана и содержат в себе 14 букв Алиф, Лям, Мим, Ра, Сод, Кяф, Ха, Йа, Айн, Та, Син, Ха, Каф, Нун. Сочетания букв, открывающих 29 сур Корана до сих пор не расшифрованы ни учеными – коранистами, исламоведами, ни арабскими теологами. Большинство заслуживающих доверия толкований Корана, как правило, объясняют данные сочетания следующим образом: «Аллах самый сведущий в том, что он хочет этим сказать». Между тем существует несколько гипотез, в том числе и спекулятивных, которые пытаются объяснить происхождение этих букв. Одна из таких гипотез – цифровая. Каждая арабская буква имеет цифровое значение. Сегменты, состоящие из нескольких букв, также имеют определенное цифровое значение. Данная таблица приводит все 14 сегментов, часть из которых представляют собой отдельные буквы, а часть – набор букв, номера сур, где они фигурируют, и числовое значение каждой буквы и сегмента.

№ суры Буквы Числовое значение
2,3,30,31,32 Алиф, Лям, Мим 1+30+40=71
10,11,12,14,15 Алиф, Лям, Ра 231
13 Алиф, Лям,Мим, Ра 271
7 Алиф, Лям,Мим, Сод 161
19 Кяф, Ха, Йа, ;айн, Сод 195
20 То, Ха 14
26,28 То, Син, Мим 109
27 То, Син 69
36 Йа, Син 10+60=70
38 Сод 90
40,41,42,43,44,45,46 Ха, Мим 48
42 ;айн, Син, Каф 230
50 Каф 100
68 Нун 50
Из таблицы видно, что числовое значение сегмента «Алам», о котором идет речь в стихотворение - 71.
В своей книге «Чудо Корана»  арабский автор Рашад Халифа приводит  толкование Аль-Байдави зачина суры «Корова», где тот, ссылаясь на хадис Абу- ль-Алия, рассказывает следующее: « К Пророку пришли евреи и сказали: - Как мы можем принять твою религию, когда срок ее 71(год). На что Пророк улыбнулся и сказал: - У меня еще  . «Алиф, Лям, Ра» -  «Алиф, Лям, Мим, Сод» - «Алиф, Лям, Мим, Ра. Евреи подумали и ответили, что тот их окончательно запутал».
Смысл данного толкования состоит в цифровых значениях соответствующих сочетаний букв. Так, цифровое значение сочетания букв «Алиф – Лам – Мим», которым открывается сура  «Корова» составляет  71. Ухватившись за данный хадис, который, кстати, не всеми богословами признается как заслуживающий доверия, Рашад Халифа складывает цифровые значения всех 14-и сочетаний букв и получает цифру 1709 (71+231+271+161+195+14+109+69+70+90+48+230+100+50), которая, по его мнению, и дает нам дату конца света – 1709 год по Хиджре.
Из таблицы видно, что сегменты можно разбить на группы, первая из которых, самая большая, включает четыре  сегмента "Алиф,Лям, Мим, Сод" "Алиф, Лям, Мим, Ра"," Алиф, Лям, Ра ", "Алиф, Лям, Мим" ( суры 2,3,7,10-15, 29-32);  вторая – три сегмента  " Та, Син", "Та, Син, Мим". "Та, Ха" ( суры 20, 26, 27, 28), третья – сегмент "Ха, Мим", присутствующий в семи сурах (40-46). Особняком стоит сегмент, открывающий суру «Марьям» - «Кяф  - Ха – Йа - Аайн – Сад», а также   « Йа – Син» и  «Айн – Син – Каф», открывающий суру «Совет» вместе с сегментом "Ха, Мим". 68-ую и 50-ую суры открывают отдельные буквы  Каф  и Нун. В свое время немецкий исламовед Теодор Нельдеке (1836-1931) выдвинул гипотезу о том, что неясные сочетание букв, открывающие некоторые коранические суры могли указывать на имена собирателей айатов и сур. Однако в более поздних статьях он отказался от этой гипотезы, предположив, что данные сочетания букв – ничто иное, как бессмысленные символы и магические знаки, имеющие связь с Небесной Книгой. Английский арабист Ричард Белл обратил также внимание на тот факт, что, из 29-и сур, которые открывают таинственные буквы, 26 содержат в первом же, следующим за ними айате упоминание Писания, Корана или откровения. Из чего делается предположение, что данные письмена есть ничто иное, как пометки самого Пророка в виде «подражания какой – либо письменности, в которой существовали такие писания», возможно сирийской или еврейской. Среди арабских экзегетов большую группу составляют ученые, склоняющиеся к тому, что таинственные буквы являются частью текста и представляют собой сокращения, ссылаясь на то, что искусство сокращений, когда авторы изымали из текста (строки, бейта) отдельные буквы в начале, середине и конце, было широко распространено еще в эпоху Джахилии. В подтверждение этой гипотезы чаще всего приводится именно «Алиф – Лям – Мим, который толкуется как  «Я Аллах знаю» или же «Аллах и Мухаммад».

Стр.24  В стихотворение речь идет об одном из исмаилитских вождей Хасане ибн ас-Саббахе и его последователях, которые почти 150 лет держали в страхе весь Ближний и Средний Восток. Находясь в труднодоступной горной стране южнее Каспийского моря и будучи практически недоступными, шейхи посылали в различные части света своих питомцев-смертников с целью осуществления политических убийств  в основном в отношении отошедших по их мнению от истиной веры правителей. Утверждалось,что Старец, кроме абсолютной преданности требовал от своих учеников употреблять гашиш, обясняя наркотические галлюцинации небесными видениями. Отсюда арабское название смертников – "Хашшашин" (дословно гашишники), которое перешло во французский и английский как "assassin" (убийца).

Стр.26 Стихотворение посвящено полулегендарной женщине-аскету из Басры Ар-Раби‘а аль‘Адавиййа (ум. 801 г. н.э.). Согласно преданию Ар-Раби‘а аль‘Адавиййа была родом из бедной семьи. В детстве ее продали в рабство, и она зарабатывала на жизнь тем, что пела и танцевала в увеселительных заведениях. Однако впоследствии раскаялась и встала на путь благочестия и аскетизма. Долгое время жила в пустыне, а затем в Басре. Имела множество учеников и почитателей. Рассказывали, что она была настолько неистовой в молитве, что светилась ночью и парила в воздухе на молитвенном коврике. Наиболее красивая из всех легенд про Ар-Раби‘а аль‘Адавиййа утверждает, что ее очень часто видели с факелом в одной руке и кувшином воды в другой. Это символизировало ее желание сжечь райские кущи и залить огонь ада, которые мешали ей чисто и бескорыстно любить Аллаха.

Стр.28 Стихотворение посвящено легенде арабского суфизма, представителю «опьяненного» (крайнего) мистицизма в Исламе Аль-Хусейну Бен Мансуру ал -;;;Халладжу (875 -  922 г г.. н.э.). Аль-Халладж родился около 875 года в городе Тур иранской провинции Фарс. Впоследствии его семья переехала в город Васит в Ираке, большая часть населения которого были сунниты ханбалитского толка. В 12 лет Халладж знал наизусть весь Коран. В 20 лет переехал в Басру, где был посвящен в суфии и женился на дочери известного шиитского шейха. Вел отшельнический образ жизни, проповедовал идеи бесконечной любви к Богу и единение с ним (аль-хулуль) через страдание. В отличие от большинства суфиев, которые считали свое учение уделом избранных, Халладж открыто выступал с проповедями божественной любви и тем самым оттолкнул от себя большинство собратьев. Зато среди простого народа прослыл «божьим человеком». Халладж считал, что Бог в душе человека, а каждому мусульманину «надлежит семь раз совершить обход вокруг Каабы своего сердца».В одной из своих работ «Китаб ат-тавасин» он рассуждал о трагической судьбе Иблиса (сатаны), отказавшегося поклоняться кому-либо, кроме Аллаха. За свои проповеди, подобные высказывания, вызывавшие брожение в народе, а  также по обвинению в магии, колдовстве и связи с джинами Халладж был приговорен шариатским судом Багдада к смертной казни. Сначала его живым распяли на кресте, а затем сняли с креста, обезглавили, облили нефтью и сожгли, а пепел развеяли над Тигром.

Стр.30  Аль-Газали (1058 – 1113 г.г. н. э.) – выдающийся представитель средневековой арабской философии, богословия, суфизма. Родился в городе Тус (недалеко от современного Мешхеда в Иране), где получил первоначальное богословское образование. За свою недолгую жизнь прошел путь от сунитского богослова, факиха до отшельника и суфия. Считается представителем умеренного суфизма. Газали  стремился примирить суфийское учение с ортодоксальным Исламом сунитского толка. В своих философских и богословских трактатах резко выступал против экстремизма в Исламе, в частности, против исмаилитов и их методов политической борьбы. Наиболее известные работы – "Непоследовательность философов", "Цели философов", где он критически анализирует состояние современной ему философской науки и "Воскрешение наук о вере", где подводит научную базу под суфийское учение. К концу жизни Аль-Газали полностью разочаровывается в традиционном богословии, уезжает в свой родной город Тус, где основывает суфийскую обитель. Газали считается последним из великих арабских ученых-богословов, после которого арабская наука постепенно стала сдавать  свои позиции.

Стр.46 В стихотворении поставлена очень сложная, почти неразрешимая проблема взаимоотношений между Пророком и его современниками-поэтами. Эта проблема сложна еще и потому, что имеет  другой аспект, а именно: - был ли Мухаммед поэтом? Этот аспект имеет две стороны. Одна из них состоит в том, что сам по себе вопрос может быть предметом веры или чистого знания. Если это предмет веры, то, несомненно, Мухаммад никаким поэтом не был, а был медиумом, передавая своим сторонникам, те откровения или аяты, которые  велел ему передать Аллах через Джибрила (библейский архангел Гавриил). Если рассматривать этот вопрос в плоскости абстрактного знания, то выясняется, что большинство коранических сур были написаны ритмической рифмованной прозой с рифмой на последний согласный, а в некоторых, особенно ранних мекканских сурах прослеживаются зачатки стихотворного размера, не говоря уже об их образности и метафоричности айатов. Следовательно, их автор не мог не быть поэтом. Другое дело, что в дальнейшем, когда Мухаммад стал заниматься делами государственными, ему стало уже не до поэзии, и мединские суры – это в основном суры, лишенные какой-либо поэзии. Такое в жизни бывает. Бывает и наоборот. Есть в Коране сура, которая так и называется «Поэты». Там Пророк очень нелицеприятно отзывается о своих бывших товарищах по цеху: «Таковы и поэты, которым последуют заблуждающиеся. – Не видел ли ты как они, умоизступленные, скитаются по всем долинам, - как говорят о том, чего не могут сделать».5

Стр.48 Стихотворение посвящено одному из самых замечательных поэтов доисламской эпохи (род. около 500г. н.э., умер в середине VI века). Имруулькайс принадлежал к аристократическому роду. Его отец был вождем племени Бени Асад, жестоким и бескомпромиссным, за что впоследствии и был убит соплеменниками. Сын ездил по пустыне в поисках приключений и любовных похождений, которые затем описывал в своих стихах – муаллакат. Наиболее известная из его  муаллакат- как раз та, где фигурирует одна из его возлюбленных Унейза. Узнав о гибели отца, поэт поклялся отомстить соплеменникам. В стихотворение приводится былинный эпизод из жизни Имруулькайса, когда он три раза гадал на стрелах у идола и всякий раз стрелы не советовали ему мстить за отца. Стремясь выиграть войну сплеменем Бени Асад, Имруулькайс попросил покровительства византийского императора Юстиниана, некоторое время жил при дворе и ухаживал за принцессой, что впоследствиии  описал в стихах. Император поставил поэта во главе своего войска, но вскоре на Имруулькайса поступил донос от одного из соплеменников. Он обвинял поэта в том, что тот опорочил честь византийской принцессы. Император послал в дар поэту отравленную богатую одежду полководца, облачившись в которую Имруулькайс умер. Некоторые стихи поэта считались непревзойденными и служили  образцом стихосложения. 

Стр.51 Стихотворение посвящено Бинт Амру Бен аль-Харас ас-Сальмиййа (575-664 г.г. н.э.) самобытной поэтессе эпохи Джахилия, известной больше под именем Ханса (курносая) за свой вздернутый кверху нос. В 612 году был злодейски убит ее брат Му; авия. Ханса взяла слово со своего брата Сахра отомстить. Брат исполнил обещанное. Однако вскоре был убит сам. Ханса два раза была замужем, родила четверых сыновей, которых уже в эпоху Ислама благословила на Джихад. Все они погибли в сражении при Кадисии. Самым любимым братом для Хансы был Сахр, смерть которого она всю жизнь оплакивала в своих стихах. Ее плачи на смерть брата имели широкое хождение среди арабов. Когда Ханса узнала о миссии Мухаммада, она со всем своим племенем Бени Салим явилась к Пророку и приняла Ислам.

Стр.53 Стихотворение посвящено великому арабскому поэту Абу-т-Таййибу аль-Мутанабби (915-965г.г. н.э.), который по праву считается самой крупной фигурой в классической арабской поэзии. В молодости поэт  увлекался романтикой жизни и быта бедуинов и даже по некоторым данным провозглашал себя пророком в их среде, за что впоследствии получил прозвище аль-Мутанабби, которое буквально означает лжепророк. Его имя часто связывают с правителем Алеппо и северной Сирии Сейф ад-Дауля, при дворе которого поэт состоял на службе более девяти лет и долгое время пользовался его покровительством. Известен как сочинитель большого количества мадхов (панегириков), реже риса (элегий), где превозносил достоинства арабских правителей. Но даже в рамках этих довольно консервативных жанров классической арабской поэзии Аль-Мутанабби находил возможность для отражения своего неповторимого внутреннего мира, высоких поэтических образов, философских размышлений о смысле жизни. За свою жизнь поэт много странствовал, переезжая от одного арабского правителя к другому. Во время одной из таких поездок погиб от рук бедуинов, которых в молодости боготворил.

Стр.55 Стихотворение посвящено великому арабскому поэту-мыслителю Абу-ль-Аля аль-Маарри (973-1057г.г. н.э.). Слепой с детства, он отличался очень острым умом и мышлением, порой переходившим грани дозволенного в исламской этике. Неоднократно обвинялся представителями многих поколений арабских богословов и литераторов в ереси и богохульстве. Абу-ль-Аля аль-Маарри не без оснований считал, что несправедливость – это неотъемлемое свойство бытия, так как она  присуща и божеству. Поэтому, человеку бесполезно бороться со злом, ибо зло составляет суть Вселенной.. Особое внимание в своем творчестве поэт уделял такой философской категории, как время. Время по аль-Маарри неизбывно и вечно, «как арабское стихотворение,  где поэт бесконечно повторяет одну и ту же рифму». Аль-Маарри не выработал стройной философской парадигмы, да он и не стремился к этому. Наибольшей известностью пользуется сборник  стихов поэта философского содержания «Лузумият», который и по форме, и по содержанию представляет собой жемчужину арабской поэзии. Стихотворения сборника прорифмованы на все буквы арабского алфавита в обратном порядке. Здесь кроме обязательной рифмы в конце бейта поэт рифмует  также и полубейты, применяя так называемую двойную рифму. Вокруг его имени и по сей день не утихают споры.

Стр.57 Один из самых замечательных поэтов арабского средневековья Абу Нувас (настоящее имя – Аль-Хасан Бен Хани …бен Абделла Бен аль-Джаррах) родился в 762 году в городе Басра, что на юге Ирака, в семье араба-шиита и персиянки. Первое свое образование получил в Басре, затем переехал в Куфу, где изучал медицину, астрономию, иностранные языки, а также основы арабского стихосложения. Там же Абу Нувас познакомился с поэтами гедонистического направления, которые приучили его к вольной жизни, где вполне допустимым считалось пьянство и распутство. Впрочем, это не помешало ему стать одним из образованнейших людей своего времени. Именно в это время поэт начинает писать стихи, которые впоследствии будут отнесены к жанру так называемых «хамрият» (от арабского слова хамр – вино, то есть "винные стихи"). Благодаря таким стихам Абу Нувас стяжал себе славу поэта-пьяницы и распутника. Однако, благодаря новаторству, самобытному, нетрадиционному,  неподражаемому  стилю своих стихов, обратил на себя внимание и  был принят при дворе халифа Харуна ар-Рашида, а в конце жизни даже стал придворным поэтом халифа аль-Амина..  Кроме «хамрият» Абу Нувас писал также сатиры,  риса (элегии ) и мадхи (панегирики). К его заслугам относят изобретение нового жанра в арабской поэзии «тардият» - охотничьи стихи. В своем творчестве поэт отошел от формы и содержания традиционного арабского стиха, воспевавшего романтику бедуинской жизни. Приверженность к жанру винных стихов, более характерных для персидской поэзии, явилась своего рода вызовом арабскому классицизму и заявкой на более высокое положение для представителей неарабских слоев общества. Вместе с тем она отражала гедонистическое мироощущение, присущее раннеаббасидским поэтам. В последние годы жизни Абу Нувас переменил тематику стихов, написав несколько касыд в благочестивом стиле, где раскаивался за прошлую беспутную жизнь и просил прощения у Аллаха. Умер Абу Нувас в 813 году и был похоронен в Багдаде.

Стр.59  Абу Таммам (805 – 846 г.г. н. э.) родился в пригороде Дамаска в христианской семье. Впоследствии, приняв ислам, стал ревностным неофитом и всегда, в том числе и в своих стихах, всегда подчеркивал свою приверженность исламу. Получил широкую известность как составитель антологий арабской поэзии. Пробовал себя в различных жанрах: панегирики, элегии, сатиры, короткие стихи философского содержания.  Но лучше всего у него получались стихи в жанре васф (описание), где он обращался к героическому прошлому арабского народа, воспевал доблести и мужество бедуинов, арабских воинов, описывал их походы. На фоне других современных ему поэтов его выделяла склонность к философским размышлениям и обобщениям. В стихах Абу Тамама можно найти множество кратких изречений дидактического и риторического характера. Часть из них в последствии стала широко использоваться в литературе и в быту в качестве пословиц и афоризмов.

 
Стр. 60 Выдающийся арабский сирийский поэт второй половины XX века Низар Каббани родился 21 марта 1923 года в семье торговца, в старом дамасском квартале, «в доме, где всегда цвели цветы и журчала вода». Его отец Тауфик Аль-Каббани был известен своей любовью к поэзии и всему прекрасному. Утонченность чувств, поэтическое видение мира он в свою очередь унаследовал от своего дяди Абу Халиля Аль-Каббани, поэта, музыканта и актера, много сделавшего для становления современного египетского театра. В детстве маленький Низар сначала увлекся рисованием. В своей автобиографии он пишет: «С пяти до двенадцати лет я жил в море цвета. Я рисовал на земле, на стенах, оставлял пятна на всем, что попадалось под руку, в поисках новых форм и только потом перешел к музыке». И уже музыка привела его к поэзии. В 1939 году, находясь на школьных каникулах в Италии, он написал свое первое стихотворение, посвященное Родине, и выступил с ним по римскому радио, а в 1943 году выходит его первый сборник стихов «Сказала мне смуглянка». За свою более чем полувековую творческую жизнь Низар Каббани выпустил 35 поэтических сборников. Более двадцати его лирических стихов и касыд были переложены на музыку. Песни на его стихи пели такие известные арабские исполнители как Умм Калсум, Фейруз, Кязым Ас-Сахыр, Абд Аль-Халим, Фаиза Ахмад и другие. В 1945 году Низар Каббани закончил юридический факультет Дамасского университета и поступил на службу в министерство иностранных дел Сирии, где проработал до 1966 года. Он занимал разные должности в посольствах Сирии в Испании, Великобритании, Китае, Ливане и Египте. После ухода в отставку с дипломатической службы в 1966 году Низар Каббани поселился в Бейруте, городе, который очень любил и посвятил ему много своих стихов. Там он основал свое издательство и занялся чисто литературной деятельностью. В 1982 году, в разгар гражданской войны в Ливане, во время взрыва в иракском посольстве в Бейруте погибла его вторая жена, иракчанка Балкис Ар-Рави. Гибель любимой жены явилась страшным ударом для поэта. Он покинул Бейрут и больше туда не возвращался. Поскольку ни Дамаск, ни Каир, ни другие арабские столицы не давали ему вида на жительство, он уехал в Европу и после недолгих скитаний обосновался в Лондоне, где и жил до самой смерти в 1998 году. Похоронен Низар Каббани согласно завещанию в Дамаске, рядом с могилой своего сына от первой жены Тауфика..
 
Стр.62 Али Ахмад Саид Исбир, более известный под псевдонимом Адони;с, родился в 1930 году в сирийской деревне Касабин. Закончил философский факультет Дамасского университета. В 1956 году поэт переехал в Ливан, где и проявил себя как поэт, напечатав свои первые стихотворения и поэмы. В 1968 году учредил журнал «Мавакиф» (позиции), вокруг которого начала группироваться интеллигенция и поэтическая элита арабского машрика и магриба. В 1985 году, с началом гражданской войны в Ливане поэт покидает Бейрут и переезжает в Париж. Адонис не только прекрасный поэт, но и тонкий художник, умеющий передать на полотне самые неуловимые оттенки света. Он также является составителем нескольких поэтических антологий.
Возможно Адонис один из самых проблемных современных арабских поэтов. Вокруг его имени, его манеры письма до сих пор не утихают споры в среде поэтической богемы Арабского востока. Это связано с его экспериментами в области арабского языка и традиционной арабской поэтики. Адонис всегда стремился к особому поэтическому языку, который бы возвышался над языком повседневности. В этом смысле он считает себя продолжателем тех традиций в арабской поэзии, которые заложили еще Бадр Шакир ас-Саййаб и Назик Малаика в том, что касается формы стиха. Традиционные арабские размеры никогда не являлись догмой для Адониса. В своей поэзии он довольно часто обращается к свободной стихотворной прозе. Его стихи очень емки по содержанию и иногда имеют несколько подтекстов. Вместе с тем, экспериментируя в области формы стиха и смысла, Адонис никогда не опускался до экспериментов в области грамматики арабского литературного языка. Правила арабского языка были для него всегда священной коровой. Адонис лауреат многих международных премий в области литературы, таких как: Премия за развитие сиро-ливанской поэзии, Питсбург – 1971, Премия Маларме, Париж – 1993, Премия стран бассейна Средиземного моря в области литературы, Париж – 1996, Премия Назыма Хикмета, Стамбул - 1995, Литературная премия «Золотая корона», Македония – 1998 и другие. За свои заслуги в области развития поэтики арабского языка Адонис неоднократно номинировался на соискание Нобелевской премии в области литературы.

Стр.63 Стихотворение посвящено известному арабскому сирийскому поэту Ильясу Хадая. Поэт родился 27 октября 1943 года в ассирийской деревне Ришайна в Сирии. Выпускник Ленинградского института культуры им. Крупской и факультета арабской литературы в Государственном университете Дамаска. В 1984 году защитил кандидатскую диссертацию по арабской поэтике в Институте востоковедения РАН. После возвращения в Сирию работал на сирийском государственном телевидении и преподавал арабскую литературу для студентов-филологов. Он автор сборников стихов «Молитва со свечами», «Поезда в никуда», «О, камень, ты благословенен», «Благая весть». Творчество Ильяса Хадая – это бесконечный вызов современной цивилизации, с ее кровопролитными войнами и насилием по отношению к простому человеку. Лирический герой его стихов – мужественный, смелый и одновременно ранимый, тонко чувствующий человек, который в одиночку борется с наиболее опасными язвами современного общества.
Приводимое  в книге стихотворение И. Хадая «Чрево кита» следует рассматривать как своеобразное творческое и мировоззренческое кредо поэта. Дело в том, что Ильяс Хадая ассирийский поэт, пишущий на арабском языке, христианин по вероисповеданию. Ему очень близок образ библейского пророка Ионы, который однажды отвернулся от своего народа, отказался нести ему слово божье, за что был наказан и брошен Богом в утробу кита, затем раскаялся и был прощен Господом. Тема веры, раскаянья, а также мотив «Нет Пророка в своем отечестве» красной нитью проходит через все глубоко гуманистическое творчество этого интересного поэта..

Стр. 64 Назик Садык аль-Малаика родилась в Багдаде в 1923 году в семье интеллигентов. В 1942 году закончила педагогический колледж ( Дом учителей) в Багдаде и поступила в институт изящных искусств, который закончила в 1949 году по классу музыкальной культуры. Изучала латинский, английский и французский языки в Бостонском университете. Занималась также итальянской, немецкой, русской, китайской и индийской филологией. В 1959 году получила диплом магистра в области сравнительного литературоведения  университета Висконта (США). В 1959-60 г. г. поэтесса проживала в Бейруте, где активно занималась литературной деятельностью, печаталась в ливанских литературных журналах. Преподавала в университетах Багдада, Басры, Эль-Кувейта. Назик аль-Малаика – одна из первых обратилась в своем поэтическом творчестве к свободному стиху (имеется в виду стих, освобожденный от условностей классического арабского стиха). Назик аль-Малиака всю свою жизнь оставалась сторонницей романтического направления в арабской поэзии. Ее стихи отличают тонкий лиризм, стремление проникнуть во внутренний мир лирического героя.  Начала писать стихи примерно в одно время с другим известным иракским поэтом Бадром Шакир ас-Саййабом.  У нее  выходили сборники стихов «Ночная возлюбленная» (1947), «Глубина волны» (1957), «Лунное дерево» (1968), «Море меняет цвет» (1977), «Молитва и революция» (1978). Кроме поэзии Назик Малаика активно занималась литературной критикой.

Стр.65  Бадр Шакир ас-Саййаб - талантливейший и рано ушедший из жизни иракский поэт родился в 1926 году в деревне Джикор, что юго-восточнее Басры. Природа, дом, где провел свое детство поэт, оставили неизгладимый след в его памяти, что в последствии находило отражение в его поэтическом творчестве, в том числе в самой известной его поэме «Песня дождя». Учился в Басре, затем в Багдадском университете (Доме учителей). Вместе с известной иракской поэтессой  Назик аль-Маляика и другими поэтами состоял в обществе молодых поэтов «Братья волшебной страны», отличительной чертой которого было стремления избавиться от штампов, присущих классической арабской поэзии, перейти к свободному стиху. В 1948 году вышел первый диван поэта «Увядшие цветы», во многом подражательный (в основном английским и французским поэтам), но имевший огромный успех у молодежи. В своих первых увидевших свет стихах поэт проводил смелые эксперименты со строфикой, размером и рифмой. В это же время за свои политические убеждения поэт дважды оказывается в тюрьме (1946 и 1948 годы). После окончания университета поэт переехал в провинцию, где работал преподавателем английского языка в школе. Однако в 1949 году вновь был арестован, после чего ему запретили преподавать в течение десяти лет. Работал в Басре писарем  нефтяной компании, затем служащим в Багдаде, испытывал лишения и нуждался в деньгах. В 1950 году выходит второй диван поэта «Мифы». В 1952 году, после того, как политическая ситуация в Багдаде обострилась, опасаясь ареста, поэт бежал по поддельному паспорту в Иран на паруснике, что в последствии было описано в касыде «Бегство». После Ирана Ас-Саййаб жил в Кувейте, работал в одной из энергетических компаний, испытывал тоску по родине. Пронзительное чувство тоски по Родине находит свое отражение в самой известной поэме Ас-Саййаба «Песня дождя», которая была опубликована в Багдаде после его возращения и отказа от политической деятельности. В том же году у него выходит книга переводов избранной поэзии, куда вошли переводы Лорки,  Рембо, Элиота,  Назыма Хикмета  и других известных в мире поэтов XX века. С 1957 года поэт начинает печататься в ливанских литературных журналах, участвует в поэтических вечерах и наравне с такими поэтами как Адонис, Джабра Ибрахим Джабра и другими становится одним из первопроходцев на ниве свободного арабского стиха. На этот период приходится его увлечение мифологий. Он публикует такие касыды как «Джикор и город»,  «Город Синдбад»,  «Христос после распятия». С 1961 года начинает ухудшаться здоровье поэта. Болезнь быстро прогрессирует и приводит к полному параличу ног. Поэт проходит курс лечения в Ливане, Англии, Франции. Однако врачи не могут поставить точного диагноза. После возвращения на Родину поэт увольняется с государственной службы, попав под закон о чистке государственного аппарата. Ас-Саййаб работает корреспондентом одного из иностранных литературных журналов в Багдаде. Однако здоровье поэта продолжало ухудшаться, и 25 декабря 1964 года он скончался в одной из кувейтских больниц. В этот день в Кувейте шел такой ливень, какого жители не видели долгие годы. Всю дорогу, пока тело поэта перевозили из Аль-Кувейта в Басру, его также сопровождал дождь.

Стр.66 Абдель Ваххаб аль-Баййати (1999-1926) - иракский поэт, родился в Багдаде. В 1950 году получил диплом  филолога и работал учителем в школе. Занимался журналистикой, сотрудничал с журналом «Новая культура». После закрытия журнала арестовывался за свои патриотические убеждения и был вынужден иммигрировать сначала в Сирию, затем в Ливан и Египет. В период с 1959 по 1964 год проживал в Советском Союзе, преподавал арабский язык и литературу в Московском университете, а затем занимался научной деятельностью  в Институте стран Азии и Африки при Московском университете. В 1964 году вернулся в Каир и проживал там до 1970 года. В период между 1970 и 1980 годами поэт находился в Испании. Этот период можно назвать испанским периодом в его поэзии. Здесь он приобрел всенародную известность. К нему относились как к известному испанскому писателю, его сборники стихов активно переводились на испанский язык. После войны в Персидском заливе 1991 года поэт перебирается в Иорданию и некоторое время живет в Аммане, затем переезжает в Багдад, но спустя четыре месяца покидает Ирак и возвращается в Сирию, где проводит последние годы своей жизни вплоть до смерти в 1999 году. Наиболее известны диваны поэта – «Ангелы и дьяволы» (1950), «Послание к Назыму Хикмету» (1956), «Стихи изгнания» (1957), «Слова не умрут» (1960). Сборник  «Путь  свободы» (1962) переведен на русский язык.

Стр. 67 Абделла Барадуни – национальный йеменский поэт-революционер. Родился в 1928 году в селе Эль-Барадун, что в йеменской провинции Сана, в крестьянской семье. В пятилетнем возрасте перенес оспу и навсегда лишился зрения. Образование получил в Сане (столица Йемена). Там же работал преподавателем арабской литературы в Доме наук (ныне университет Саны). Всю свою жизнь посвятил литературной деятельности. Писать стихи начал рано. Еще будучи юношей, открыто выступил со свободолюбивыми антимонархическими стихами на фестивале поэзии, устроенном имамом Яхья (тогдашним монархом Йемена) в годовщину своего восхождения на престол. После революции в Йемене 26 сентября 1962 года у него вышли сборники стихов «На земле Билкис», «По пути рассвета», «Путешествие в зеленые дни», «Качество времени» и другие. В Бейруте было выпущено собрание сочинений поэта в двух томах. В 70-х годах прошлого века  посещал Советский Союз, где принимал участие в международный литературных форумах. Центральным образом поэзии Барадуни выступает легендарная царица Билкис (она же библейская царица Савская), которая символизирует былое величие юга Аравии.

Стр.68 Его Высочество шейх Мухаммад бен Рашид аль-Мактум, премьер-министр Объединенных Арабских Эмиратов, правитель эмирата Дубай, ко всему прочему очень известный поэт в своей стране. Его диваны (сборники стихов) выходят огромными тиражами в Арабских Эмиратах и пользуются там большой популярностью среди читающей публики и простого народа. Мухаммад аль-Мактум пишет свои стихотворные произведения не на общепринятом в арабском мире арабском литературном языке, а на разговорном языке своего народа, населяющего эмират Дубай. На русском языке в 2000-м году небольшим тиражом вышла его книга «Героическая поэма», в издании которой автор также принимал участие. Его стихи отличает образность, метафоричность и очень оригинальный пласт народной лексики. В своих произведениях поэт обращается к трудному, порой трагическому, полному лишений прошлому своего народа, воспевает пустыню и ее обитателей, бедуинов, охотников, ныряльщиков за жемчугом. Постоянный образ, присутствующий в его поэзии, – образ белого сокола, символизирующего гордый и свободный дух народа, еще совсем недавно причислявшего себя к своевольному племени бедуинов, а также образ наснаса – теплого бриза, дующего со стороны моря и приносящего прохладу и отдохновение.

Стр.70  Известный палестинский поэт Махмуд Дервиш родился в 1941 году в деревне Аль-Барва, которая впоследствии была уничтожена израильскими войсками. Образование получил в Палестине, находясь там на нелегальном положении. В период с 1961 по 1972 годы за свою общественно-политическую деятельность неоднократно арестовывался израильскими властями. В 1972 году переехал в Египет, а затем в Ливан, где работал в издательских структурах Организации Освобождения Палестины, состоял членом исполкома этой организации. После заключения мирных соглашений в Осло, подал в отставку из исполкома ООП. Некоторое время проживал в Париже, затем вернулся на родину с разрешения израильского Кнессета. Лауреат многих литературных премий Палестины, стран средиземноморского бассейна и Европы, в том числе лауреат премии Ибн Сины (1982 г.) и Ленинской премии в области литературы (1983 г.). Поэзию Махмуда Дервиша отличает пронзительная тоска по родине, боль за судьбу своего народа-изгнанника.

      Стр.71  Ахмад бен Али Шоуки, более известный какэ "эмир поэтов", родился в Каире в 1868 году. Воспитывался при дворе, поскольку его бабушка по материнской линии состояла фрейлиной  при дворе Исмаила Паши;, наместника турецкого султана в Египте. Образование получил В Каире. Там же закончил юридическую школу по специальности перевод. После этого  учился во Франции, получая стипендию от Паши;, закончил университет и получил высшее юридическое образование. В 1892 году вернулся в Египет, где занялся литературной деятельностью. Состоял придворным поэтом при турецком наместнике. После свержения наместника англичанами в 1914 году проживал в изгнании в Испании. После окончания 1-ой мировой войны вернулся на родину, сменил ориентацию своего поэтического творчества, отказался от од, панегириков, и начал писать стихи патриотического и философского содержания. В 1927 году поэты Египта присвоили Ахмаду Шоуки титул эмира поэтов. Скончался поэт в Египте в 1932 году. Наиболее известен диван (сборник) «Шоукият». Его перу принадлежит также шесть пьес для театра.

Стр.73 Среди людей, знающих арабский язык, любящих арабскую культуру, мало найдется таких, кто бы не знал или не слышал  о ливанском поэте Джебране Халиль Джебране и его знаменитой книге «Пророк». Эта книга переведена на многие языки мира и издается огромными тиражами. И хотя большинство из его книг написаны на английском языке, их буквально пронизывает неповторимый пряный  дух Востока.
Этот поэт, философ и художник родился в небольшой деревеньке Бшарре на севере Ливана буквально в 200 метрах от реликтовой кедровой рощи, издавна получившей название «лес Бога». Возраст кедров в этом лесу достигает 1500-2000 лет. Место это известно еще и тем, что его с незапамятных времен облюбовали отшельники христиане-марониты. Отцом мальчика стал обыкновенный пастух, который был третьим мужем своей жены Камили Рахма.. Сыном своим отец не занимался, все свое свободное время отдавая вину. Мальчик в школу не ходил, был предоставлен самому себе, общался с природой, изредка посещая церковь, где его заметил священник и стал учить грамоте, отдавая дань его незаурядным способностям. В 1895 году, спасаясь от преследований со стороны турецких властей, посадивших в тюрьму мужа, Камиля Рахма вместе с сыновьями и дочерьми эмигрировала в США. Семья поселилась в Бостоне, где тогда обосновалась крупная арабо-ливанская колония. Маленький Джебран пошел в школу, где сразу отметили его способности к рисованию. Директор гимназии специально приставил к мальчику известного художника Холанда Дея, который ко всему прочему познакомил ученика с греческой мифологией, мировой литературой, привил ему вкус к прекрасному. Вскоре молодой художник становится известным в артистических кругах Бостона. Однако семья решает, что ему нужно вернуться в Ливан для продолжения изучения арабского языка, который он начал забывать. В 1898 году поэт возвращается на родину и поступает в школу «Аль-Хикма» со специальной программой по изучению арабского языка и литературы. Во время учебы Джебран принимал участие в издании журнала «Аль-Манара», где помещал также свои рисунки. Школу Джебран окончил с отличием. Однако отношения с отцом оставляли желать лучшего, и, узнав о болезни сестры и матери, он возвращается в Бостон в 1902 году. В 1904 году поэт познакомился с женщиной, сыгравшей очень важную роль в его судьбе. Ее имя Мэри Хаскель. Хаскель настояла на том, чтобы Джебран писал на английском языке, а не на арабском с последующим переводом на английский, как он это делал ранее. В 1908 году поэт переезжает в Париж, где живет два года и изучает искусство, после чего возвращается в США. В 1910 году поэт переезжает в Нью-Йорк, где остается до конца жизни. В 1923 году в Нью-Йорке на английском языке выходит в свет книга Джебрана «Пророк», которая выдержала шесть изданий за год и была переведена на многие языки мира, в том числе и на русский язык. Умер поэт на 48-ом году жизни в одной из больниц Нью-Йорка от рака. Мэри Хаскель и его сестра Марьяна перевезли тело Халиля Джубрана из Нью-Йорка в его родную Бшарре, где он нашел упокоение в монастыре Мар Саркис, который затем был превращен в музей Джебрана Халиля Джебрана.

Стр.74  Илия Захир Абу Мади родился в 1891 году в деревне Аль-Мухидса в Ливане. Начальное образование получил там же, в небольшой церковной школе. В 11 лет переехал с родителями в Александрию. Там одно время работал разносчиком сигарет лавке своего дяди, а в свободное от работы время сочинял стихи, которые публиковал в египетских газетах. Эти публикации легли в основу первого сборника стихов, получившего название «Память о прошлом».
В 1911 году Илия Абу Мади эмигрировал в Соединенные Штаты. Сначала жил в небольшом городке Сансинати, штат Огайо, а в 1916 году перебрался в Нью-Йорк, где работал журналистом в Бруклине. В 1929 году под его редакцией стал выходить еженедельный журнал «Ас-Самир», превратившийся вскоре в ежедневную газету, которая выходила вплоть до смерти поэта в 1957 году. В 1920 году Илия Абу Мадии вступил в ассоциацию «Аль-Калямийя», где познакомился с известными к тому времени арабским американским поэтом Джебраном Халилем Дже
браном и ливанским писателем Михаилом Нуайме. Ассоциация сыграла большую роль в популяризации его литературного творчества. Из под его пера вышли сборники стихов «Память о прошлом» - Александрия, 1911, «Диван Илии Абу Мадии» - Нью-Йорк, 1918, «Заросли» - Нью-Йорк, 1940. Несколько раз сборники его стихов переиздавались в арабских странах. Отдельные стихотворения поэта печатались в арабских литературных журналах, особенно в журнале «Аль-Асба». Некоторые стихи поэта были негативно восприняты арабской критикой в связи с нотками агностицизма, которые там прослеживаются. Особенно это касается поэмы «Тайнопись», известной больше под названием «Я этого не знаю». На поэму было даже написано несколько откликов в стихотворной форме. Один из них под названием «Я знаю и знаю точно» некого Фатхи Салима постоянно приводится в Интернете. Стихотворение начинается со строки «Я сотворен из воды и глины» и т. д. Другие арабские критики по праву считают поэму «Тайнопись» непревзойденным шедевром арабской философской лирики. Все поэтическое творчество Илии Абу Мади отличается особой тонкостью и лиризмом. Основные темы его касыд – тоска по Родине, описание природы, философские размышления.

Стр. 95 Атилла, вождь тюркского  племени Хунну (гунны) - величайший полководец всех времен и народов пришел в Европу с Итиля (тогдашнее название Волги). Отсюда, видимо,  происходит и имя героя. Завоевал всю Восточную и почти всю Западную Европу. В его войске сражались множество племен, в том числе и славяне. Обложив громадной данью Византию, Атилла, видимо, не хотел идти на Рим, а предложил заключить с ним союз против остготов. За это он просил руки сестры тогдашнего императора Валентиниана, но получил отказ. Разорив всю Северную и Центральную Европу, Атилла подошел к воротам Рима, которому уже нечем было обороняться. Тогда Папа Римский Леон обратился к Атилле с просьбой пощадить Рим, уберечь от гибели центр мировой цивилизации. Атилла великодушно согласился и ушел в свою резиденцию в Паннонии, взяв с собой обещанную контрибуцию и бургундскую принцессу в жены. Убитый или отравленный принцессой, Атилла был похоронен на дне реки Тисса в железном гробу.




СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие 5
Восток - Запад 9
Тиран-библиотекарь 10
Потерянная молодость Гильгамеша 11
Моисей и фараон 14
Билкис и Сулейман 16
Отступник 19
Свет и тени Платона 21
Тайные письмена 23
Горный старец 25
Невеста Аллаха 27
Дважды казненный 29
Аль-Газали 31
Йемен-Тунис 33
Алиса-финикийка 34
Карфаген 35
Бу Саид 36
Йемен 37
Смотритель маяка 40
Пронзительный вскрик тишины 42
Похищение Европы 43
Картинка на свету 45
Арабские поэты 46
Пророк и поэты 47
Поэт-воин 49
Ханса - курносая 52
Лжепророк 54
Узник двух темниц 56
Багдадский виночерпий 58
Сабля и стих 60
Влюбленный в Дамаск 61
Чечетка на бахрах 63
Чрево кита 64
Принцесса поэтов 65
Иракский Рембо;; 66
Рыцарь горизонта 67
Жених Билкис 68
Белый сокол 69
Де;;рвиш возвращается 71
Эмир поэтов 72
Пророк 74
Истина в пути 75
История одной рукописи 76
Аверроэс и театр 78
Пророки Дажбога 80
Выбор 81
Несторий и Филофей


Завтрашний герой 83
Язычник 86
Ян да Мара 87
Знак Марены 88
Белая Рысь 90
Купалина мати 92
Число Зверя 93
Благородный варвар 95
Ива-посадница 97
Заокеанский дирижер 98
Тарханы 100
Волхвы 102
Приложение 104