Некоторые истории и случаи запоминаются навсегда, особенно когда такое произошло давно, когда тебе было меньше 10 лет, когда избы казались просторнее, а деревья – выше.
Ну, кто не вспомнит того, как силами семьи, родных и двоюродных, старых и малых, вместе, был собран последний урожай с огорода, просохшая картофельная ботва собрана в кучи и приготовлена к ритуальному сожжению в костре на распаханной для следующего года земле? Выбраны все новые камни из рядов, аккуратно уложены по периметру пашни, вдоль заборов, в основном детскими силами, ведь считалось это нужной, но не такой уж серьезной и трудной работой.
Закончена страда, не так уж и трудная в последний день, День Окончания Огородных Дел! Все же немного уставшие, взрослые собирают на быстрый стол, недалеко, у калитки забора, что настроен вокруг территории огорода, «чтобы сбегать еще не по разу, но недалёко». Конечно же, собирается не одна семья – обычно принимают участие все ближайшие соседи. Дети, под предводительством тех, кто постарше, как всегда неутомимые, начинают «заводить костры», стаскивая в нужные места кучи просушенной ботвы. Это же так интересно, огонь очаровывает, и его редко можно поддерживать самим, без серьезных окриков взрослых, совать в костер палочки, и потом держать в руках настоящие факелы! Но вот сегодня!!... Заодно можно поиграть в индейцев, в Остров Сокровищ, и вообще во все – взрослые сегодня не обращают внимания на правила игр, так бывает отнюдь не в любой праздник в деревне. Не хочется играть лишь в прятки, ни у кого нет сил спокойно сидеть на месте, ожидая, когда тебя соизволят найти.
У взрослых свои разговоры, у детей свои занятия, но добрая половина улицы накрыта общим гулом голосов, из которого вырываются лишь отдельные громкие фразы, слова, и негромкие звуки гармошки, которая просто обязательно оказывается у кого-то из соседей, вот просто обязательно и точка! Кстати, из собственных наблюдений запомнилось, что именно рядом со всеми, у стола, звуки гармошки именно негромкие, отрывочно мелодичные, среди гула множества голосов и слов. Но если отойти подальше в улицу, то голоса затихали, словно были привязаны к застолью, а голос гармони становился ярче, мелодичнее, искал простора и разносился уже не на одну улицу, а накрывал собой все пространство, почти половину поселка, от речки и до железной дороги, всех, кто в это время находился на улице, создавая в любой душе праздничное настроение.
Сколько прошло уже лет, но всегда в памяти тот момент начинается именно в минуты, когда Солнце заходит за сопки, за самые высокие деревья, и наступают сумерки, сдобренные синеватым туманом, стелющимся по вечерней прохладе, дым просто не хочет улетать от людей, льнет к ним, становясь все гуще и холоднее. Еще вроде светло, но уже все вокруг с волшебным очарованием раскрашено красными отсветами костров, за плечами становится зябко, и невольно тянет к огню.
Тот самый момент, когда в самом большом костре начинают краснеть угли, и кто-то из взрослых, в откуда-то неожиданно взявшейся минуте тишины, авторитетно замечает, что пора бы уже начинать и картошку печь.
Вот отчего-то, уже много лет, во мне живет уверенность, что ради одного этого, самого важного момента, и был когда-то давно задуман этот великолепный праздник.
Мгновенно начинались хлопоты, мытая картошка укладывалась в ямки, проделанные в золе костра палкой, и присыпалась самыми остывшими углями, после чего сверху той же палкой нагребался жар. Детям разрешалось это делать самостоятельно, причем без каких-то ограничений, что вызывало восторг. Отчего-то казалось, что очень важно запомнить место, куда сам положил «свою» картошку, это было местом концентрации внимания и особенных хлопот каждого, это было очень, очень важно! «Своя» картошка время от времени доставалась из углей, горячая, была потрогана со всех боков палочками, ощупана и осмотрена, помята сбоку, и под многозначительные кивки соседей снова помещалась в угли, обязательно другим боком, присыпалась определенным жаром, чтобы пропеклась равномерно. Жаль, что уже не могу вспомнить всех правил, которые бытовали в то время среди детей, как правильно готовить картошку в золе, но помню, что они были строгими, авторитетными, и неукоснительно исполнялись.
Потом, когда кто-то первый скажет «ну все, у меня уже пропеклась», начиналась церемония вынимания из костра картошки, еще горячую все брали в руки, кидали из ладошки в ладошку, ухитрялись одновременно отщипывать с боков кусочки обгоревшей, черной, чуть измазанной белой золой, хрустящей корочки, с восторгом любовались беловато-желтым телом внутри! Кто-то подходил к делу радикально, наскоро переломив картофелину пополам! Это был момент какой-то истины, момент самой причины происходящего праздника! Соль, где соль? У кого соль?? Дайте соли!!...
И вот он, вкус! Ни с чем не сравнимый вкус картошки, испеченной своими руками в углях костра, разведенного из подсушенной картофельной ботвы, щепок и старой сухой травы! И мы все, чумазые, с ног до ушей перемазанные золой и зеленью недосохших листьев, уставшие к вечеру, но самые счастливые на всем белом свете ребятишки, пробуем первыми нежную мякоть картошки, пахнущей дымом, с привкусом осени, под отсвет костров, оставляя на чистых разломах темные следы перепачканных детских ладошек!
Не раз бывало, что кроме одной «своей» картошки в костер закладывали несколько, «для всех остальных», кто сам не пек, но считалось, что каждый должен попробовать этот осенний деликатес. Места закладки забывались, и в поисках оставшейся добычи костер обычно переворачивался чуть не наизнанку, оставшиеся угли сворачивались в сторону, зола разгребалась палками до самой земли, но ни одна, даже самая маленькая печеная картошка, не оставалась на огороде в зиму.
К чему я все это вспомнил – один раз весь этот классический процесс вдруг обрел новые, неизвестные мне и моим сверстникам, подробности…
Самый старший в нашей семье, мой дед Яков, отец моей матери, ее сестер и братьев, в то время хоть уже и был инвалидом (у него после травмы был частичный паралич, и уже давно стало недоставать большого пальца на правой руке), ходил шатко-валкой походкой, приволакивая за собой ногу, и с обязательной тростью, уверенно умудряясь держать ее и без большого пальца, но всегда был властен, строг, его мнение считалось очень важным всеми в семье, а дети его даже побаивались, на всякий случай обычно предпочитая обегать его стороной. Хотя вот не могу ни одного случая вспомнить, чтобы детям от него реально доставалось, но таковы были стереотипы, дедова суровость бросалась в глаза.
В один из этих осенних праздников, Дней Окончания Огородных Дел, (уже трудно вспомнить в каком году, мне в то время было примерно 6 лет), когда наступил тот самый, самый важный момент, момент закладки картошки в золу костра, дед Яков позвал меня и еще кого-то из детей, с непроницаемо серьезным лицом, сказав, что пора сейчас кое-чему нас научить. Немного оробевшие, мы пошли с ним в дом, где он, в летней веранде, сняв с какой-то полки, взял жестяную коробку с закрывающейся крышкой, размером с маленькую почтовую посылку, высыпав из нее на подоконник какие-то только для него ценные сокровища. Идя вслед за ним, я нес коробку, словно какую-то ценную реликвию, и так мы подошли к костру, где дед, как обычно стоя, всем весом опираясь на свою вечную спутницу–трость, показал нам, как удобнее уложить в коробку вымытые картофелины, щедро сам пересыпал их солью, и, закрыв крышкой, показал, как правильно уложить коробку в костер, но не в золу, а на угли, присыпав коробку такими же горячими, светящими красным углями. Потом дед попросил принести ему длинную палку, и часто помешивал ею в костре угли, и было невыразимо волшебно следить, как жар костра, словно слушаясь дедовых движений, создавал красивые рисунки и фигуры, из огня и раскаленных угольков. В тот раз мы сидели рядом с ним, стоявшим над нами и костром, почему-то в тишине, никому не хотелось нарушить открывающееся нам, детям, новое таинство, связанное с уже вроде знакомым, устоявшимся, ритуалом.
После того, как была обозначена готовность картошек, дед Яков палкой раскопал из углей коробку, открыл крышку, взяв ее полой своего темного драпового пиджака, и нам предстало просто волшебное блюдо: картофелины были не испачканы сажей и золой, кожица была чистой, покрытой влажными капельками, словно вспотевшая от жара, брать такую картошку в руки было удивительно приятно и страшно – мы могли испачкать картошку своими чумазыми ладошками! И она все равно пахла костром, да еще и была немного прижарена коричневым оттенком с одного бока. А вкус – это невозможно передать словами до сих пор! Дед Яков дал нам попробовать Чудо!..
Вкус той, чистой и душистой, приготовленной дедом картошки, запомнился мне до сих пор. Как потом я ни пытался повторить дедову науку – все не то, вкус тот больше повториться так и не смог….
______________
Коллаж собственный