Эх, родился ты во глубинном городе,
жил да был в переулке маленьком,
а потом родители, а не вороги,
за каким-то цветочком аленьким
отвезли тебя за околицу,
говоря, что там жизнь прекрасная,
(только бабушка крестит, молится).
Через тридцать лет ты откинешься,
слезешь с нар своих, сплошь велюровых,
соберёшься в путь да под Кинешму,
чтоб дефактово, не деюрово,
оценить правоту намерений
и, прислушаясь к слову отчему,
двинешь попросту, не на мерине.
Ты войдешь в свой дом, склонишь голову,
поднырнёшь в проём, хватишь воздуха,
вспомнишь, как тогда было голодно,
обожмёт изба тесным кожухом.
Будто ты опять после лагеря,
где трёхсменный быт в полной комнате,
входишь в дерево длинным нагелем.
* * *
Только после встречи на старом погосте,
после банки водяры палёной
отойдут, растеплятся мясо и кости,
перестанет бесить «еённый».
В голове всплывёт, как соседский Петька
спас тебя из речной глубины.
Да плевать на Петькину семилетку.
Нет его в том вины… ничьей вины…