Ей надо было – Родину и стол,
И лист бумаги, можно и не белый,
И снова взгляд – уверенный и смелый,
В работу впрячься, как упрямый вол.
А был безумный век, и палачи,
Не сдерживая хохот, били в души.
Ход времени привычный вдруг нарушив,
Свободу запирали на ключи.
Семнадцать лет… Марина, это срок!
Как видно, очень сильно тебя гнали,
Что время беспощадно на скрижалях
Посеребрило каждый волосок.
И Эйфелева (хоть рукой подать!)
Сомнений нет – тебя не заманила.
Своей красою вовсе не пленила
Величественной гордой Праги стать.
И болью дышит каждый твой листок,
И памятью наполнены страницы.
А ты с надеждой смотришь в эти лица,
Которые не стоят твоих строк.
И ты вернулась, только вот куда?
К чему стремилась? Нет страны на карте.
Стоишь, растерянно молчишь. На старте
Жизнь замерла. Чужие города.
Чужие лица, дом совсем чужой.
Где муж? Где дочь? И не найти ответа.
В твоих глазах так мало стало света,
Ты для страны своей-чужой изгой.
А впереди Елабуга чернит,
Ее земля ложится в изголовье.
И только нашей болью, болью, болью
Тебе воздвигнут памятник-гранит.