Наша маленькая двухкомнатная квартирка в посёлке шёлкового комбината постоянно была набита ночлежниками под самую завязку. Приезжали люди с фронта – родственники, знакомые родственников, знакомые знакомых. Кто просил пристанища на одну ночь, кто-то на неделю. Были и такие, что жили месяцами.
Я привык к этой шумной обстановке, похожей на вокзальную сутолоку.
Интересно было наблюдать новых людей.
Приехал однажды дядя Сеня, моряк. Кто он и откуда – понятия в нашей семье не имели. Может быть, дальняя родня? А, может, и вовсе посторонний человек.
Он ходил по квартире, распевал песни, постоянно на кого-то натыкался и говорил: «Пардон!».
Я пытался расспросить его о войне, но дядя Сеня умело уходил от этой темы:
- Тебе не нужно, малыш! Это страшно, малыш!
Однажды он напился и уснул под столом.
Мне было странно видеть, как взрослый дядя храпит среди бела дня в неположенном месте.
Я присел на полу около него. Дядя Сеня открыл глаза:
- Тебе чего?
Смутившись, я пробормотал:
- Ничего. Просто так.
Он приподнялся, облил меня презрительным взглядом и сказал:
- Никогда ничего не делай просто так. Другим будет неприятно.
Потом снова повалился на пол и заснул.
В другой раз он застал меня за чтением басен Крылова.У нас была красиво изданная книга, ещё с довоенных времён. Мне очень нравилась обложка, отливающая серебром, и рисунок на ней – вокруг головы великого баснописца, взявшись за руки, кружились в хороводе различные звери.
Дядя Сеня подошёл, осторожно взял у меня из рук книгу, полистал её и сказал:
- Крылов что! Вот был такой баснописец Лафонтен. Француз.Это сила! Хочешь почитаю?
- Хочу, - сказал я.
Тогда он начал с остановками и запинками что-то декламировать по-французски, через несколько строчек сбился, покраснел, на кого-то рассердился и махнул рукой.
- Бред! – произнёс он. – Что в школах учат? Какого-то Крылова. А Лафонтен, великий Лафонтен прозябает в неизвестности.
Бабушка Поля поманила меня рукой и спросила:
- Что он говорил?
- Да ничего особенного. Лафонтен какой-то.
- Лафонтен? – удивилась бабушка. – Это уже переходит все границы. Нет, хватит! Нужно от него избавляться.
Вечером бабушка подошла к дяде Сене и сказала:
- Любезный, по-моему, вы у нас загостились.Пора и честь знать.
- Да, да, - забормотал дядя Сеня и покраснел, - Вы правы. Завтра же уеду. Завтра же.
Но ни завтра, ни послезавтра он никуда не уехал, слонялся по квартире, говорил «Пардон» и всё равно всем мешал.
Однажды мама спросила у папы:
- Кто этот человек?
Папа долго думал, потом произнёс:
- Кажется, он воевал вместе с моим другом Фёдором.
- А почему он никуда не едет? – неуверенно спросила мама.
Папа опять помолчал и каким-то странным, звенящим голосом сказал:
- Ему некуда ехать. Жена не дождалась, вышла замуж, написала, что он ей не нужен.
- Так что, он всегда будет здесь жить? – опять спросила мама, и в голосе её послышалось отчаяние.
- А как быть? – по-еврейски, вопросом на вопрос ответил папа.
Мне стало жалко дядю Сеню, захотелось сказать ему, чтобы он никуда не уезжал. Места много, поместимся.
Но я не успел.
Дядя Сеня повесился. Утром мы вышли в сад, а он висит на большой орешине, только длинные ноги раскачиваются, пытаясь, очевидно, добраться до земли.
Я заглянул в его посиневшее лицо. И мне показалось, что дядя Сеня скривил губы и прошептал:
- Лафонтен.
Р.Маргулис