Много лиц из далёкого детства хранит моя повзрослевшая и даже порядком постаревшая память. Некоторые из них потускнели и постепенно совсем стёрлись. Другие до сих пор видятся отчётливо. Они безмолвны, как в немой киноленте, но их мимика выразительна и порой являет собой страдальческую маску.
Такой привиделась мне сегодня Фира, мамина троюродная сестра. Она была беженка, эвакуировалась во время войны из Киева. Никого из близкой родни у неё там не осталось, война развеяла по городам и весям некогда большие и дружные семьи.
Фира приткнулась к нам. Она была некрасивая, рябая, да в придачу с заячьей губой. Ходила тяжёлой мужской походкой. В ватных брюках и ватной куртке напоминала приземистого, низкорослого мужчину.
Лет Фире было двадцать пять, не больше. Но если бы кто-нибудь вгляделся в её лицо, покрытое сетью мелких морщинок, ни за что бы не поверил этому возрасту.
Но вглядываться в Фиру было некому. После войны мужчины, даже малостоящие мужчинки были в цене и нарасхват. Молодые красавицы, настоящие, как бы теперь выразились, модели, ходили одинокими страдалицами и даже не мечтали о личном счастье.
Однажды я подслушал тайный, полный скрытых намёков разговор Фиры с моей мамой.
У Фиры был резкий голос с хрипотцой, она хотела, наверно, умерить его, но не могла. Да и волнение мешало.
- Ты, понимаешь, Ида, - пыталась шептать Фира, - мне стыдно до невозможности. Ведь скоро все увидят.
- Да кто отец то? – спрашивала мама.
- А шут его знает! – со странным отчаянием в голосе отвечала Фира. – Их двое было. Как поймёшь, который из них?
- Что ты такое несёшь? – возмутилась мама. – Ты отдаёшь отчёт своим словам?
- Отдаю. Ну и что?. Всё равно моё знание только в задницу заткнуть.
Мама поморщилась, она не любила резких выражений.
А тут ещё, как назло, я попался ей на глаза. Это её взбесило.
Моя вечно спокойная мама заорала не своим голосом:
- Ты! Что ты тут делаешь, шпион несчастный? А ну, брысь с глаз, чтобы я тебя не видела даже близко.
Я ушёл и забился в самый дальний угол сада. В свои десять лет я уже досконально знал, откуда берутся дети. Мама считала меня наивным ребёнком, и если бы я поделился с ней своими знаниями, она бы сразу упала в обморок.
В то же время я понимал, какие вопросы можно обсуждать со взрослыми, а какие – нельзя. Было много табу, и среди них – матерщина.
Мама свято верила, что я никогда не слыхал матерных слов. Был даже такой случай. Наш дворовый хулиган Аркашка Конь, которому я крепко насолил, не вернув вовремя долг после одного кровопролитного сражения в орлянку, решил мне отомстить. И выбрал для этого самый иезуитский способ.
Он подошёл к нашей веранде и позвал:
- Лидия Здраевна!
Так маму называли в посёлке, еврейские имена плохо поддавались местной фонетике.
Мама выглянула:
- Чего тебе?
- Лидия Здраевна, уймите своего бандита Рафочку.
Мама испугалась:
- Что он сделал? Говори скорей, не томи.
Аркашка хитро покосился в мою сторону, я находился неподалёку, и на полном серьёзе выдал:
- Ваш бандит Рафочка с утра и до вечера сыплет нецензурной бранью. Аж уши вянут.
- Как? – испугалась мама.
Аркашка завернул трёхэтажным матом, потом потупил глаза и сказал:
- Простите, Лидия Здраевна, это не я, это ваш любимый сынок Рафочка.
На маму страшно было смотреть. Она позвала меня и почти пять минут не могла произнести ни звука, только сипела и хрипела. Наконец, её прорвало:
- Вон! Ты мне больше не сын.
- Мама, - пытался я её урезонить, - это поклёп.
- Ах, поклёп! – кричала мама. – Ты ещё и трус. Боишься признаться в этих ужасных проступках.
- Мама, - умоляющим голосом произнёс я, - пожалуйста, не бери близко к сердцу. У нас во дворе все так ругаются, даже трёхлетние.
Я взглянул на маму, и мне стало страшно. Её трясло. Она закрыла лицо руками и по-настоящему рыдала, как маленькая девочка.
- Мой сын, - повторяла она, - мой Рафочка. Как можно, как можно ходить на эту ужасную улицу, где нет ни одного нормального ребёнка?Сплошные извращенцы!
И вот теперь, подслушав разговор мамы с Фирой, я сразу сообразил, что Фира беременна.- Бедная, несчастная, некрасивая Фира- думал я, - скоро все узнают о твоём позоре. Как ты будешь жить? Как будешь глядеть людям в глаза?
Мысли о Фире терзали меня весь день, а к вечеру я решился на героический поступок. - Ну и пусть, доказывал я самому себе, ну и пусть между нами такая разница в годах. Я вырасту и женюсь на ней. Женюсь, чтобы заботиться о сироте, о безотцовщине.
Эта мысль придала мне храбрости. Вечером я отозвал Фиру в сторону и прошептал ей в самое ухо:
- Фирочка, ты, главное, не переживай. Рожай спокойно. Я о вас позабочусь.
- Что? – Фира отшатнулась от меня, потом смерила долгим презрительным взглядом. И, наконец, припечатала:
- Ну и придурок! Много я знала придурков. Но таких!
Потом, уже став взрослым, я полюбил поговорку: «Многие знания ведут к многим печалям». Очень справедливая поговорка.
Р.Маргулис.