-нет, милый мой, я буду как стена,
а был бы маленьким-взлохматила бы попку-
носи пиджак, а эти ордена
запрячь к чертям куда-нибудь коробку...
Озера были вовсе и не озера-так, две большущих лужи. Перемычка, их разделяющая - всего в несколько метров,
но пруды получились очень разными: один мелкий, почти сплошь заросшее хилой, побуревшей травой болотце, другой чистый, насколько может быть чистой стоялая вода, и глубокий
- в нем можно было даже поплавать. В болоте жили лягушки-уйма! Жили они там безмятежно и, наверное, доживали до старости-прибитые ветерком к берегу
маленькие мертвые тельца, похожие на обезглавленные трупики, отсвечивали бледно-белым...Как только сходил некрепкий южный лед мы всем двором отправлялись "на озера",
где баклажанно-синие от холода прыгали в лужу и барахтались в стылой воде, неимоверно гордясь своими мужеством и закалкой. Как мы не поразбивали себе головы ?
Из озера, из того, что "глубокое" вытащили два огромных военных грузовика. Немецких. Отступая, армия уничтожала свое имущество. Чтобы не досталось русским... Огромные тупорылые, мощные, как заснувшие стоя слоны, машины хмуро нахохлились у самой воды, там, где их бросил тягач. Подсыхающий темно-серый брезент фестонами свисал с выпирающих ребер каркасов, возведенных над платформами кузовов. Плотно уложенные кубической формы тюки были сцементированы илом и донной грязью. Неопрятными усами с бамперов и подножек свисали гнилые водоросли. Просторные водительские кабины были пусты. Через сохранившиеся мутные стекла угадывались гигантские баранки рулей...
Вокруг машин уныло слонялся одинокий милиционер, приставленный к непонятно кому принадлежащему имуществу. Он-то, не преодолев любопытства, первым и выяснил, что автомашины гружены комплектами солдатской одежды, там оказалось все-обшитые белым кантом пилотки, брезентовые зеленые пояса с порыжевшими орлами в веночках, сидящие на свастиках, штаны и френчи.Несмотря на прошедшее десятилетие, вещи хорошо сохранились, с немецкой педантичностью надежно упакованные в добротные прорезиненные мешки. Но короткие кирзовые сапоги были просто в связках и безнадежно сгнили...
Выяснилось, что взрываться в кузовах нечему и унылый страж исчез. Незамедлительно, за одну ночь, кузова опустели, а в городе появились очень похожие друг на друга мужчины, одинаково и аккуратно одетые. Обувь, разумеется при этом была самая разнообразная.
В воскресенье мама, выискивая для папы подарок ко дню рождения, посетила знаменитую львовскую барохолку. Возвращаясь, сияла от счастья-день не пропал. Серо-голубого цвета увесистый тючек приятно оттягивал руку.
Мой папа-человек необыкновенно легкий и общительный, как и любой другой, искренне увлеченный своим делом, очень мало, к маминому огорчению, придавал значение тому, во что и как он одет. Было бы прикрыто тело. То есть, в этом смысле был человеком покладистым и не привередливым...
Фронтовик, как в то время почти все, награды, раны, контузия... Отец был по-настоящему талантливым инженером-путейцем, инженером, каких немного. Но вместе с тем, был очень веселым, простым и общительным. По-моему, у него не было врагов или завистников. Отец отличался стремительным, летучим остроумием, если в группке курящих на площадке слышались взрывы хохота это почти наверное означало, что Сан Саныч именно там со счетной линейкой, как с дирижерской палочкой в одной руке и с взлохмаченной пачкой "Севера", для всех доступной, в другой.
Папа долго смотрел на подарок. Необычное, совершенно непохожее на папино лицо с побелевшим шрамом на нижней челюсти, было мертвенно неподвижным и страшным. Не пугающе ужасным, как у опившегося убийцы, нет, а страшным какой-то потусторонней, нечеловеческой болью и пустотой.
Мама сделала еще одну чудовищную глупось: желая угодить, она аккуратно, в два ряда приколола пять орденов к левой стороне над складчатым карманом немецкого френча.
Отвернувшись, отец сквозь зубы сказал, единственный раз так назвав нашу маму, - Мария, сними и положи на место, а эту гадость выбрось немедленно. Отец грубо выругался. По-уличному...
Прожив жизнь и давно похоронив папу, я больше никогда не видел такого его лица и никогда не слышал от него таких слов...
Я не воевал, и мне не довелось грязным, голодным и вымокшим в окопе, смотреть в черный зрачек под целик немецкой винтовки, ожидая выстрела, и мне, пацану, тогда было не понять, как в те далекие годы, когда заурядные поношенные штаны, выторгованые у спекулянта,считались удачей, могла провинится ткань, из которой сшили ту по сути новую одежду и которая вызвала столбняк бешенства у моего очень доброго и интеллигентного отца.
Это был Львов 1954 года. В 1956 г отца смертельно ранили в Карпатах бендеровцы. Отец руководил геодезическими изысканиями, в командировке от "Лентранспроекта", по восстановлению тоннелей, мостов и линий, взорванных при отступлении немцами. От раны отец умер.