Не звоните. В письме всё сказано:
почему противно до коликов,
почему ничем не обязана...
В белизне прикроватных столиков,
стен и простыней - мама синяя...
Это страшно. Невыносимая
боль рассыпалась апельсинами.
Губы шепчут: спаси...спаси меня.
Серый ранец, пальто и шапочка.
Мне не дышится - задыхается.
Мне забиться бы в угол, мамочка.
Ночь прожить. И потом не каяться
за лицо не моё разбитое
и за кровь твою на руках его,
чувство страха, давно привитое,
за удары ногой не в мой живот...
В коридоре тусклая лампочка.
Что вы сделали с собой, странные?
Как же хочется крикнуть: папочка!
Но смотрю в глаза его пьяные
и молчу. И сковало сталью мне
горло, грудь,руки-ноги ватные.
На коленях стоит. Душа в огне.
Снова слёзы, слова невнятные.
Не проснуться б утром холодною,
не остыть к цветам бы да солнышкам.
Но циничное, инородное
выпивает меня до донышка,
вьёт гнездо в голове непорченой,
юной, светлой и не изгаженной,
ухмыляется рожей скорченной,
потирает ладони влажные...
Я устала. Я не железная.
Так живите теперь, как знаете.
А любовь...она бесполезная,
раз её вы не понимаете.